Альфред Дагген - Деус Вульт!
Осада Никеи продолжалась уже две недели, и Рожер постепенно освоил воинские обычаи. Было сухо и тепло, и чем больше он привыкал к местному климату, тем увереннее чувствовал себя в доспехах. Император не скупился на еду и вино, а Годрик построил из дерна прохладную землянку. Но защитники все еще постреливали со стен, а баллисты по-прежнему не приносили башне вреда. Казалось, осада будет продолжаться вечно, и он понял, что война на девять десятых состоит из рутины.
Конец настал неожиданно. Семнадцатого июня на озере появились греческие корабли, доставленные по суше из Никомидийского залива. Такие подвиги были по плечу только грекам. Эти корабли, оснащенные мощными машинами, могли громить стены прямо с озера. Заодно они перерезали подвоз припасов осажденным, которые турки под покровом темноты тайно доставляли на гребных судах. В полдень восемнадцатого июня, когда Рожер находился у себя в землянке и Годрик помогал ему надевать кольчугу, радостный вопль внезапно потряс весь южный лагерь. Рожер выскочил наружу без оберка и шлема, в незашнурованной, развевающейся кольчуге. Башня, столь долго представлявшая собой неуязвимую для баллист мишень, окуталась облаком пыли и рухнула! Пока защитники крепости не опомнились, нужно было немедленно идти на штурм, но эта оказия была упущена: до конца утренней стражи оставалось лишь несколько минут, и многие воины торопились занять лучшие места за обеденным столом, а дневная стража, в которую предстояло заступить Рожеру, еще не успела облачиться в доспехи. Отчаянная попытка нескольких вооруженных рыцарей ворваться в ворота была предотвращена — их отозвали глашатаи герцога, и вскоре брешь прикрыли большие силы противника. Граф Тулузский в тунике и плаще поскакал наперерез устремившейся в атаку толпе и остановил ее. Воины разошлись по своим местам, предоставив дневной страже изумленно пялиться на знакомые до боли двести ярдов земли, устланной густой пылью.
Когда Рожер сменился с дежурства и шел ужинать, то услышал, что генеральный штурм назначен на завтра и начнется он в одиннадцать часов утра (по-здешнему, в пять), когда обороняющиеся утратят утреннюю бдительность, а взошедшее солнце будет светить им прямо в глаза. Это был подходящий предлог для хорошей выпивки, но Рожер, взволнованный предстоящим ему первым боем, не нуждался в дополнительном возбуждении. Вместо этого он пошел в лагерь лотарингцев и исповедался у иноземного пастыря, которого ничуть не смутило, что он отпускает грехи своему соседу по столу.
Утром Годрик принес ему завтрак — кусок хлеба, размоченного в вине. Прожив вместе почти год, они легко общались на смеси искаженного саксонского и северофранцузского. Слуга пересказал ему последние слухи: в городе трубили трубы, маршировали отряды. По всему было видно, что гарнизон готовился к отчаянной обороне. Пока он точил меч и полировал шлем, Петр и Годрик тщательно изучали его кольчугу, проверяя, не истрепались ли кожаные ремешки, которыми крепились накладные железные пластины. За час до срока он был на своем месте — позади баллист, нацеленных на брешь.
Чтобы не тревожить неприятеля, рыцари поодиночке или парами рассыпались по всему лагерю, а кучки воинов рангом пониже прятались за хижинами. Лениво поглядев на стены, Рожер заметил какую-то перемену. Он вгляделся пристальнее: так и есть! Они спускали знамя. Постепенно знамена исчезали и с других башен, а затем появлялись снова. Но это были уже совсем другие знамена. Вместо узких турецких вымпелов на флагштоках появлялись тяжело свисавшие штандарты с крестом. Но вот ветер подхватил и расправил стяг, взмывший над соседней башней, и он все понял: это был крест Святого Андрея. Над Никеей взвились лабарумы Византийской империи. Внезапно прозвучал сигнал трубы, южные ворота открылись и в них появился отряд греческих воинов!
Стон разочарования пронесся над толпой пилигримов. Они начали бестолково метаться туда и сюда, потрясать мечами, из-за хижин выскочили пехотинцы… Ворота быстро закрылись, и на стене появились греческие лучники. Тогда вперед снова выехал граф Тулузский. На сей раз он был в полном вооружении. Его седая борода выбивалась из-под расстегнутого оберка, а щит был приторочен к седлу. Он поднял руку, требуя тишины. Когда все смолкли и приготовились слушать, он прокричал:
— Пилигримы! Наш доблестный союзник, император Византии, взял славный город Никею! Приветствуйте его гарнизон! Он не лишает нас законной добычи. Мудрейшие и знатнейшие представители каждого лагеря войдут в город, чтобы забрать ее, но остальные останутся за стенами крепости! Возвращайтесь на свои стоянки. Штурм отменяется!
Недовольно поворчав, толпа стала потихоньку расходиться.
Все это казалось очень странным, но более всего удивляло поведение турецкого гарнизона: турки капитулировали безо всяких условий, не требуя, чтобы им сохранили жизнь и свободу, когда обрушилась всего-навсего одна башня и возникла одна (правда, обширная) брешь. Днем безоружный Годрик сумел присоединиться к группе таких же простолюдинов, которым разрешили войти в город. Рожер решил, что недостойно расставаться с мечом даже ради Никеи, и отправил Жака пастись с остальными лошадьми. Вернувшись, Годрик рассказал таинственную историю.
— Знаете, сир, похоже, что всех нас здорово надули. Они восстановили церкви, в которых турки совершали свои дьявольские обряды, и больше ничего! Турецкие рыцари сидят у дверей своих домов. Никто из них не собирается уходить, и я уверен, что завтра все они объявят себя воинами византийского императора. Кажется, горожане боятся нас больше, чем турок. Конечно, эти греки и уговорили турок сдаться греческому коменданту, боясь во время грабежа потерять все свое барахло. Они получили бы поделом, если бы мы сожгли город с ними вместе. А живут здесь прекрасно — куда лучше, чем в Италии. Вы бы только посмотрели на мощеные улицы, колонны, арки и лавки на рыночной площади! В конце концов, мы должны получить с них хороший выкуп, если только все будет по-честному.
С этим ничего нельзя было поделать. Похоже, помощь восточным христианам все больше и больше начинала оборачиваться помощью византийскому императору. Рожер уныло поплелся прочь.
Одиночество юноши заставляло его тосковать. Среди паломников было множество рыцарей того же воспитания и положения в обществе, но почти все они были старше, и прежде чем примкнуть к походу, успели повоевать. Сторонники герцога оказались единственными, кто не подвергся нападению по пути в греческую столицу, и это заставляло их ощущать некую неполноценность. Казалось, товарищей Рожера ничуть не интересовали клятвы верности и взаимные обязанности вассалов и сеньоров: клятвы они давали охотно, но при этом всегда лелеяли тайную мысль о бунте. Англия была далеко, за тридевять земель. Почти одиннадцать месяцев прошло с тех пор, как они вышли в поход. Даже гонцу пришлось бы добираться туда несколько недель. Англия была отдаленной окраиной цивилизованного мира, и со всех сторон ее теснили варвары: скотты, ирландцы, валлийцы… На юго-востоке лежали Франция, Испания, Италия, Германия, и центром этого мира был Рим. Но к границам его подступали толпы неверных. Воспитанный на рассказах о войнах против испанских мавров и славян, Рожер прошел через все романские страны, где в ходу была латынь, и попал теперь сюда, но Палестина оказалась бледным подобием той страны, что являлась ему в мечтах, — то была страна могучих городов и заброшенных полей, где нет ни сеньоров, ни вассалов, а есть только налогоплательщики и сборщики податей, наемные солдаты и всесильный император, захвативший трон в результате военного мятежа… Ему хотелось вновь услышать монахов, поющих в аббатстве Бэтл, увидеть свой манор и таверну, в которой торгуют пивом, но все это было так далеко… Он завернулся в одеяло и заплакал, вспоминая родной Суссекс.
Весь следующий день Рожер бесцельно слонялся вокруг лагеря. Он увидел запряженную быками повозку, стоявшую у разрушенной усадьбы, и греческую семью — женщин и детей, сосредоточенно обкладывавших дерном прохудившуюся крышу. Крестьяне выбивались из сил, пытаясь залечить раны, нанесенные войной, и все говорило о том, что они считают изгнание турок благодатью божьей. Во время обеда глашатаи оповестили воинов, что дань собрана и будет роздана вождями своим вассалам за час до ужина. Задолго до этого времени Рожер оказался у шатра герцога. Он присоединился к толпе рыцарей, которые явились кто верхом, кто ведя коня в поводу: каждому было велено явиться во всеоружии, поскольку доля добычи определялась по его вкладу в победу. Добыча была скромная, хотя опытные рыцари уверяли, что так бывает всегда, когда собранную богатую дань делят на тысячи частей. В конце концов, герцог Нормандский не стал требовать больше того, что ему положено: другой на его месте урвал бы себе львиную долю. Но герцог всегда славился мотовством, а не скупостью.
