Владимир Сашонко - Коломяжский ипподром
Предлагая нам назвать факты, „Русь” предусмотрительно, однако, обеспечивает себе тыл намеком на то, что „где-либо злоупотребили именем нашей газеты”. Странно, однако, что во все банки являлись именно от ее имени, что только „Русью” считали возможным злоупотреблять!»
Хотя имена ездивших в Киев не были названы газетой, Попов воспринял выпад как личное оскорбление, ибо в Киев ездили он и сотрудник его отдела В. И. Климков! Ездили они для того, чтобы разобраться в аферах и банковских спекуляциях на киевском сахарном рынке: «Русь» готовила очередную серию разоблачительных статей. Главными «героями» этой сахарной «эпопеи» являлись русский для внутренней торговли и санкт-петербургский международный банки. Управляющим киевским отделением русского для внутренней торговли банка был некто Ю. А. Добрый, который, разумеется, не жаждал встречи с Поповым и Климковым и рад был бы уклониться от нее, однако не решился ни на это, ни на то, чтобы вступить в открытую конфронтацию с представителями столичной прессы. И тот и другой шаг мог бы еще больше скомпрометировать его. Добрый принял корреспондентов «Руси», но сразу же после этого сделал «ход конем», чтобы их опорочить. Он отправил в Петербург сугубо частное письмо одному своему школьному товарищу, а в письме этом «между прочим» сообщил о «вымогательстве» двух сотрудников «Руси», приезжавших в Киев. И этот, с позволения сказать, «документ» станет потом главным «козырем» обвинения! Но это будет потом. А тогда, 9 мая, перед глазами Попова лежал свежий номер «Речи», и в ней – утверждение, от которого честному человеку становилось, мягко выражаясь, не по себе, даже если и не названа прямо его фамилия.
Попов оторвался от стола, подозвал Климкова.
– Слушай, Виктор Иванович, ты читал это?
– Читал.
– И что же?
– Очередная порция помоев.
– И клеветы! На меня и на тебя. Отвратительной, мерзкой клеветы, которую нельзя оставить безнаказанной. Предлагаю сейчас же поехать к Милюкову и потребовать у него объяснений. Но с этим человеком надо говорить при свидетелях. Поедешь со мной?
– Разумеется. Тем более что затронута и моя честь.
– Тогда в путь.
Попов и Климков тут же отправились на улицу Жуковского, где в доме № 21 помещалась редакция «Речи», однако «г-на магистра русской истории» и члена Государственной думы Павла Николаевича Милюкова там не застали. Пошли в Эртелев переулок[6] – это совсем близко, – в дом № 8, где он проживал.
– Их нету-с, – сообщил швейцар. – Они заседают в Думе.
– А когда будет?
– Павел Николаевич возвернутся домой часиков в семь, господа хорошие. У них много-с дел.
– Знаем, – отрезал Попов, и они с Климковым, кликнув извозчика, поехали назад в редакцию.
– Придется ждать до вечера, – сокрушался Попов. Бушевавшая в его сердце буря негодования разрасталась все с большей силой.
С трудом заставил он себя снова засесть за работу. Позвонил один добрый знакомый и сказал, что статья о «киевских похождениях» сотрудников «Руси» была, помещена с одобрения самого Милюкова. Это еще более ожесточило Николая Евграфовича, – такого спускать с рук нельзя.
Вечером Попов и Климков вновь отправились в Эртелев переулок и без двадцати восемь были на месте.
Дверь открыла жена Милюкова.
Попов и Климков, не раздеваясь, прошли в кабинет хозяина и, назвавшись, подали визитные карточки.
Милюков сел у стола и пригласил сесть пришедших.
По договоренности между собою, разговор должен был начать и вести Попов, а Климкову предстояло лишь ассистировать. Но содержания предстоящего объяснения они заранее не оговаривали, полностью полагаясь на естественный ход событий, на импровизацию.
– Павел Николаевич, – подчеркнуто спокойно начал Попов, – у вас в «Речи» появилось известие, что бывшие в Киеве сотрудники «Руси» занимались гадкими делами. Укажите, пожалуйста, кто из нас шантажировал и вымогал, и сообщите, пожалуйста, какие основания у вас были написать про нас такие вещи.
Милюков, задумавшись, ответил не сразу. После довольно длительной паузы он сказал:
– Ах да, я знаю это. Вы из «Руси». Только мне неизвестно, имею ли я право сообщить вам это. Я должен сначала посоветоваться с Гессеном.
– Павел Николаевич, вы представляете, что вы сделали, забросав нас такой грязью?! Дело чести не может откладываться. Необходимо расследовать его немедленно. Вам оно известно. И я прошу вас об этом.
– Тогда обратитесь к Иосифу Гессену. Он даст вам свое заключение.
– Я не намерен обращаться к Гессену, – все еще не теряя самообладания, спокойно возразил Попов. – Так как вы, поместив эту заметку, являетесь лицом вполне ответственным, я прошу вас понять, что с грязью на себе нам оставаться нельзя, и теперь же объясните нам, что дало вам право возвести на нас подобное обвинение.
– Ну и подите в редакцию, там с вами поговорят. А от меня никаких объяснений не получите, – с пренебрежением, раздраженно произнес Милюков, давая понять, что разговор окончен и непрошеные гости могут убираться.
– Павел Николаевич, – не унимался Попов, – вы поместили заметку с инсинуациями, вы и ответственны за нее. Укажите, что вам дало право на такое оскорбление нас. Имейте в виду, Павел Николаевич, что дело серьезное. Весьма серьезное! Ведь дело идет о нашей чести. Можете вы это понять?
«Я хотел, – напишет Попов несколько дней спустя в своем объяснении, – чтобы П. Н. Милюков понял, что, возложив на нас анонимное обвинение без всяких конкретных указаний и тем лишив нас возможности опровергнуть его, он всецело является ответственным за него и обязан дать объяснения сам, а не отсылать меня искать удовлетворения у г. Гессена или у других лиц из редакции «Речи»; в особенности, раз он сам сказал, что знает это дело».
– Я вам повторяю, – резко, не скрывая уже крайнего раздражения, произнес Милюков, – что объяснений давать не стану.
– Павел Николаевич, а я настаиваю на этом. Вы обязаны дать хотя бы разъяснение клеветы на нас.
– В таком случае я прекращаю разговор с вами, – сделав ударение на последнем слове, воскликнул Милюков и поднялся с места.
И тут Попов потерял самообладание. Он ударил Милюкова по лицу и, круто развернувшись, направился к двери, Климков – за ним.
На пороге обернулся:
– Если вы изъявите желание получить удовлетворение, я к вашим услугам. Прошу прислать своих секундантов к завтрашнему утру.
С Эртелева переулка Николай Евграфович поехал снова в редакцию «Руси» и, застав А. А. Суворина на месте, тут же поведал ему обо всем случившемся.
Алексей Алексеевич задумался. Минуту спустя спросил:
– А где ваша статья для завтрашнего номера?
– Я не успел дописать концовку.
– Покажите.
Попов вышел из кабинета и вскоре вернулся с листами бумаги, исписанными его крупным, четким почерком.
– Вот эта статья.
Суворин быстро пробежал ее глазами.
– Неплохо. Однако недостаточно резко. – Суворин посмотрел на часы: – Даю вам сорок минут. Поправьте, допишите и зайдите ко мне. И не жалейте яда: мы – не толстовцы. Да, вот еще что: в завтрашнем номере, я думаю, мы воздержимся от каких-либо сообщений на тему вашего инцидента с Милюковым. Нам важно знать его реакцию: примет он ваш вызов или нет. Если примет, значит, посчитает необходимым ограничить инцидент личной сферой взаимоотношений. Если не примет – постарается раздуть его на политической арене. Тогда-то уж должны будем подать голос и мы.
Через сорок минут Попов появился в кабинете Суворина со статьей в руках. Алексей Алексеевич углубился в чтение.
– Дайте-ка перо, – попросил он и быстро набросал на чистом листке бумаги:
«Неужели гг. Гессен и Милюков смеют думать, что такие принципы и подобная тактика входят в кадетскую программу и совместимы с самою примитивною партийностью? И в том и в другом они ошибаются. Вся ответственность на них. Грязным дельцам нельзя служить безнаказанно».
– Вставьте-ка это вот сюда, – показал Суворин нужное место в статье.
Потом он вписал еще несколько решительных фраз и попросил Попова немедленно отправить рукопись в типографию.
10 мая «Русь» вышла в свет с этой статьей. А по соседству с ней, как бы в подкрепление, была напечатана еще и короткая ироническая заметка под заголовком «За чьи интересы?», тоже без подписи.
«– Вы нападаете на банки! – говорилось в ней, причем это восклицание вкладывалось в уста «Речи» (не случайно оно начинается с тире). – Но кому это нужно? Вы разоблачаете их спекулятивную деятельность. Но это не общественное дело. Если банки спекулируют удачно, наживают, акционеры только благодарны, получая большие дивиденды, а если они проспекулируют капиталы и акционеров и вкладчиков, то виноваты сами вкладчики: зачем они несли свои деньги именно в спекулирующие банки? – Так убеждали нас многие лица из банковской среды, недовольные нашими статьями о банковских спекуляциях».
