Виктор Московкин - Тугова гора
Тяжелые думы тяготили старого боярина: «Своенравен, непоседлив князюшка. Может, по молодости?»
Вот и сейчас: не вошел — стремительно ворвался в палату, ворот рубахи на петельки не застегнут, волосы взъерошены, — и сразу нетерпеливо:
— Где купец?
— Будь здоров, княже, — мягко укорил Третьяк Борисович. — Виделись ли сегодня, запамятовал?
— Будь здоров, боярин-батюшка. — Константин блеснул зубами в улыбке, сел рядом на широкую лавку, покрытую мягким ковром. — Что сумрачен с утра? Али обидели тебя чем?
— Обид нет, чему мне обижаться, — слукавил Третьяк Борисович: на деле очень уж хотелось большей почтительности от молодого князя. Вздохнул: «Почтительность, она приходит с годами, когда всего перевидаешь». Поднял на Константина не по-старчески зоркие глаза: — О купце твоя забота, внучек? Похвально… Ну так поспрашивал я того купца. Олуха, работника его, тоже поспрошал. Несусвет какой-то в речах.
— Что же они говорят, боярин-батюшка? — заинтересовался Константин. — В чем несусвет?
— Темное дело… Работнику больше поверил. В нижней избе они. Сам попытайся дознаться.
Пошли в нижнюю избу — подклет. В углу на лавке увидел Константин лежавшего человека — белое, без кровинки, лицо, глаза, воспаленные лихорадкой. Человек дернулся, пытаясь встать, но только застонал.
— Лежи, — остановил его Константин. Подвинул легкое креслице поближе, сел. Третьяк Борисович опустился на лавку — из-за грузности своей побаивался креслиц.
— Прости, княже господине, что видишь меня таким, — слабо сказал купец. — Не чаял…
— Рассказывай.
— Да что же… — Купец с трудом, напрягаясь, все же сел, привалился спиной к стене. — Ростовский я. Почитай, все меня в Ростове Великом знают. Семен Кудимов… Шел с низу Волги от булгар, вез узорчатые ткани да так, по мелочи… Торопился по малой воде добраться домой. Притомились, заночевали, не дойдя Ярославля. На берегу ночевали — беда наша. Гадали, утречком по холодку войдем в Которосль, а там уж и дом рядом. Да и случилась такая напасть… Монах, княже, был среди них, он меня полоснул…
Князь даже рот приоткрыл, удивившись.
— У тебя в голове помутилось, лихоманка от боли, — сказал с сочувствием Константин. — Видано ли это, чтобы чернец с шатучими татями заодно?
— Верь, княже, черная ряса на ем. Хотя и темно было, разглядел.
Константин с сомнением покачал головой, взглянул на боярина.
— И мне так говорил, — сказал Третьяк Борисович.
— Работник где твой? Хочу от него услышать. Эй, кто там?
В двери показался княжеский ближний дружинник Данила Белозерец.
— Где его работник?
— В порубе я его держу, потому как говорили: пособник он татям.
— Веди его.
В низкую дверь избы вошел подталкиваемый дружинником работник купца, грохнулся на колени. Князь подозрительно и долго разглядывал его. Что-то ему показалось знакомое в облике парня.
— Что скажешь ты? Как все было?
По лицу парня было заметно, что он не испытывал никакого страха, больше того, смотрел на князя со скрытым любопытством.
— То же самое скажу, что говорил боярину. Татары на нас наткнулись, с ними познались.
Совсем удивился Константин.
— Откуда там быть татарам?
— Это мне неведомо, но их, поганых, я хорошо разглядел.
— А чернеца в рясе ты видел? — Константин стал подозревать: ему вспомнился монах, прихвостень татарский, много бед творивший простому люду. Да только откуда он мог появиться, давно уж в городе о нем ни слуху ни духу?
— Так видел чернеца?
— Не видел, княже.
— Как же вы ночью спали без охраны? Как рябцы, голову под крыло?
— Утомились сильно. Да и не очень сторожились. На ум не приходило, что такое может случиться: город-то, почитай, рядом.
— Как ты-то уцелел?
— В канавку свалился, меня не заметили. Темновато было.
— Темновато было, — передразнил князь. — И это ты так берег своего купца! Знаешь, что тебе, холоп, за это следует?
Парень понурил голову, вздохнул глубоко и обреченно.
— Прости, княже, спужался очень. Изумление в голове было.
— Может, в изумлении ты и татар видел? За татарами, что живут в Ахматовой слободе, никогда такого разбоя не замечалось. Так откуда же под городом быть татарам?
— Нет, княже, то были татары, — твердо сказал парень.
— Давно он у тебя в работниках? — спросил Константин купца.
— Какое, — махнул тот рукой. — Весельщиков-гребцов недоставало, а он подвернулся, детина крепкий, вот и взял.
Константин все пристальней присматривался к парню, доверия к нему не было. Сказал строго:
— Подозревают, что ты навел татей. Так, купец?
— Сказал я, он у меня человек случайный, — равнодушно отозвался тот.
Парень обидчиво дернулся вперед, губы его дрожали.
— Не бери греха на душу, Семен Миколаич! Я ли тебе не работник? За что губишь?
— Сдается, видел я тебя, — раздумчиво сказал Константин. — Где? Напомни!
Парень замялся, сказал неуверенно:
— Может, видел… В кузницу к Дементию ты заходил, княже. Я у Дементия молотобойцем был.
— Эн, Данила, — нетерпеливо крикнул князь, — пошли кого по-быстрому за кузнецом!
Дементия привели прямо из кузни, только что я успел ополоснуть лицо да сменить рубаху. Поясно поклонился поочередно князю и боярину Третьяку Борисовичу. Потом заметил парня и недоуменно уставился на него.
— Чаю, знаком он тебе? — уловив его взгляд, спросил Константин.
— Как же, Еремейка это, — спокойно подтвердил кузнец. — Брал парня на выучку, хотел, чтобы из него добрый мастер вышел. Но не пригоден оказался. Нет у него желания к нашему делу кузнецкому. Слышал, он к купцу в подручные нанялся.
— В разбое его винят, — объяснил князь.
Кузнец недоверчиво посмотрел на Константина, потом опять на парня, в задумчивости мял смоляную бороду.
— Не молчи, Дементий, — поторопил Константин.
— Непохоже, Константин Всеволодович. Парень незадачный, то верно. Простоват он для разбоя. Непохоже.
— Ладно, Дементий. Ты пока не уходи, словом перемолвиться хочу. — Князь повернулся к купцу, сказал веско: — Тебе, купец ростовский Семен Кудимов, поможем, в убытке большом не будешь. Но и ты не таи обиды на нас — много разного люду по Волге шастает. Кто знает, кто тебя грабил? Может, и пришлые, не нашего краю тати. Да и говорите вы чудно: один — чернец, другой — татары. Не оставим в беде, — повторил князь. — Эй, Данила Белозерец! — окликнул он дружинника. — Устрой его в хорошую избу, лекаря приставь. И тут же, не мешкая, отбери добрых воинов, пусть едут на берег близ соляных варниц, пусть спрашивают всех, кого встретят. А этого, — князь указал на парня, — держи в порубе, покуда купец не встанет на ноги. Купцу решать с ним по справедливости.
Константин пошел к двери, кивнув Дементию, чтобы тот следовал за ним. Сидевший на лавке и задремавший было боярин Третьяк Борисович, услышав слово «поруб», спохватился: «Опять не решил Константин Всеволодович, до какого срока будет держать в заточении боярина Юрка Лазуту». Старчески покряхтывая, поднялся и, опираясь на посох, пошел догонять князя.
А в сенях Константин коротко спрашивал Дементия:
— Всё ли ты сделал?
— Всё, Константин Всеволодович, добрый припас справил кузнечный ряд. Есть и кольчужки, и мечи, шеломы, мелочь там какая… Завтра поутру отправлюсь.
— Добро, — повеселел Константин. — Воину справный доспех — первое дело. Верю, Дементий, близится время, когда как один поднимутся русские полки, освободят землю от басурманов. Великий князь Александр Ярославич Невский не зря возами шлет в Орду серебро и злато, выкупая из плена русских людей. Копит силу великий князь до нужного часа.
— Княже, — сказал подошедший к ним Третьяк Борисович. Боярин дышал трудно, задыхался от жары и усталости. — Доколе, князь, будешь держать боярина Лазуту в порубе?
— А вот сейчас!.. — Глаза князя гневно сверкнули. — Повели, боярин-батюшка, бирючам кликнуть мое слово. Принародно суд чинить станем.
Не догадывался старый боярин, что в своей вотчине Юрок Лазута поносил князя срамными словами: «Нам-де такой князь не гож, вот-де скоро сгоним его с удела, будет у нас княгиня Ксения, жена праведная и справедливая; она уж не окружит себя худыми людишками, с боярами совет держать станет». Об этом поведал вернувшийся из лазутинской вотчины княжеский тиун. И вспыльчивый Константин решил расправиться с хулителем в открытом суде, при народе.
— Воля твоя, но… — Третьяк Борисович, взглянув на рассерженного князя, только развел руками, понял: как сказал, так будет.
5
Широкий княжеский двор был полон людей, а с улиц еще наплывали толпы. Шутка ли, князь Константин объявил, что сам будет судить боярина за лихоимство. Говорили: хоть боярин захудалый, а лютости неимоверной.
