Андрей Алдан-Семенов - Красные и белые
— В губернаторском доме. Большой такой домище, на целый полк места хватит.
— Тебе приходилось охранять его императорское величество?
— И это случалось.
— Ты разговаривал с государем?
— Ну, запрещалось нам спрашивать его. А ежели он спрашивал отвечали: так, мол, и так, гражданин Романов…
— Ты все-таки болван, Комельков! Я тебя, скотина, предупреждал, Долгушин вскочил со стула. «Быстро же русский мужик утратил любовь к монарху, но еще быстрее привык к непонятному для него слову «гражданин». Ловко поработали над мужичком большевики». — Тебя спрашивал о чем-нибудь государь?
— Единожды было, когда мы с ним, ну, в саду прохаживались…
— В саду про-ха-жи-ва-лись! Ты понимаешь, что болтаешь? Прохаживался… Комельков… в саду… с императором!
Долгушин сжал кулаки и недобрыми глазами уставился на Комелькова. Воображение вызвало смутную картину: осенняя аллея и на ней император.
Он медленно идет, загребая сапогами сырую пожухлую листву. На нем полковничья шинель без погон, в руке тонкая тросточка. Кружатся березовые листья, осыпаясь на грязную землю. Сквозь голые сучья лихорадочно синеет Иртыш, а вокруг ни души, кроме замызганного солдата. Царь и солдат! Самодержец всея Руси под охраной собственного раба…
Комельков тоже видел осеннюю тропинку в саду тобольского губернатора и узкоплечего рыженького человека с посиневшими губами, опухшими веками. Все в этом человеке было жалким, невыразительным. «Неужели он был моим царем?» — недоумевал Комельков…
— Так о чем же тебя спрашивал государь? — Долгушин теперь испытывал невольную зависть к Комелькову. «Как-никак, а этот мерзавец разговаривал с императором».
— Они спросили, в каком полку я служил до революции.
— И что же ты ответил?
— «В лейб-гвардии стрелковом, его императорского величества, гражданин Романов»…
Долгушин поморщился — бесполезно злиться на тупого солдата, но злоба накапливалась и искала выхода, а ротмистр не знал, на чем сорвать распалившееся сердце. Он взял список арестованных из отряда Особого назначения. Десятки фамилий, и перед каждой красный крестик. Крестики обозначали расстрел. Князь Голицын сам поставил эти маленькие смертные знаки; Долгушину оставались только формальные обязанности следователя. «Для истории Русской империи важно все, что касается гибели монарха и его убийц. О, большевики, большевики! Потоками крови не смоете вы одну-единственную каплю крови моего государя. Надо спросить, испытывал ли что этот болван, сопровождая его величество на прогулке?»
— О чем ты думал, Комельков, разговаривая с государем?
— Ну, дивились мы…
— Еще бы не удивляться. Если бы ты мог мыслить, если бы мог понимать и действовать. Ты бы мог спасти государя, а ты стал его палачом. Ты же палач, кат, цареубийца! Чему же ты дивился?
— Ну, тому, как такой человечишко правил всей Россией.
Губы Долгушина перекосились, в глазах запрыгали змейки; он подскочил к Комелькову, стал хлестать его наотмашь по лицу, взвизгивая, матерясь и захлебываясь собственной бранью:
— Каин! Иуда! — Ударом ноги распахнул дверь кабинета. Заорал на влетевшего надзирателя: — Убрать этого подлеца!
Он долго не мог успокоиться. Ходил от стола к двери, пофыркивая, отхаркиваясь, разминая ушибленные пальцы. Споткнулся о стул, отшвырнул от себя. Стул с грохотом покатился по полу, и опять болезненное воспоминание возникло в уме. Там, в подвале, его императора…
Дымные картины недавних событий обступили ротмистра со всех сторон. Он метался по комнате, и бормотал, и проклинал свое бессилье.
Государь и его семейство были расстреляны в ночь на семнадцатое июля. А двадцать третьего числа чешские войска под командой полковника Войцеховского, Седьмая дивизия горных стрелков генерала князя Голицына захватили Екатеринбург. Они опоздали на семь дней. На семь дней опоздали они! И они же ускорили гибель государя. Ведь если бы они не угрожали Екатеринбургу, большевики не поспешили бы со своей расправой. Снова замкнулся круг истории — зловещий, безысходный, мистический.
По приказу Голицына белая контрразведка обрыскала заброшенные шахты, овраги, колодцы, даже выгребные ямы. В одной из шахт нашли алмазный крест царицы и пряжку от поясного ремня наследника Алексея. Контрразведка арестовывала всех охранявших царя в Тобольске и перевозивших его в Екатеринбург. Всех родственников и друзей тех лиц, что расстреляли царя. И всех, что подпадали под категорию большевиков, красноармейцев, советских работников. Не только городская тюрьма, но и подвалы и склады забиты арестованными.
— Поручаю вам, ротмистр, следствие по делу о цареубийцах. Нам нужен именно такой человек, как вы. Дворянин. Преданный и убежденный сторонник монархии. Образованный и понимающий историческое значение случившегося. Допрашивайте как хотите, но записывайте, записывайте правильно и точно. Пусть вас трясет от ненависти, но показания цареубийц записывайте совершенно точно. Помните, вы работаете на историю русскую, — говорил князь Голицын.
Никогда еще Долгушин не чувствовал себя таким необходимым, как в эти дни. Он делал свое дело солидно, убежденно, сосредоточенно; стало досадно, что сорвался при допросе Комелькова, но ведь идиот кого угодно выбьет из душевного равновесия.
Долгушин уже был спокоен, когда надзиратель ввел нового арестованного. Пожилой человек в косоворотке и охотничьих сапогах, с пепельной бородой, подпирающей уши, улыбнулся ротмистру бледной холодной улыбкой. Долгушин молча показал ему на стул; сам присел к столу, неторопливо закурил.
— Федор Игнатьевич Воронин, помощник начальника по отряду Особого назначения. Большевик. Возраст — сорок пять. Так ведь?
— Совершенно верно, — согласился Воронин.
— Мы не станем, Федор Игнатьевич, попусту терять драгоценное время. Мне ни к чему вас уговаривать, вам незачем запираться.
— Вот это правда. Времени у меня в обрез.
— Ваша профессия?
— Сталевар златоустовского завода.
— Когда вы стали большевиком?
— В тысяча девятьсот пятом.
— Какое образование?
Пепельная борода Воронина заколыхалась от легкого добродушного смеха.
— Чему это вы смеетесь?
— Неожиданному совпадению вопросов. О моем образовании спрашивал меня и бывший царь.
— Что же вы ответили его императорскому величеству?
— Десять лет Александровского централа…
— Не мне судить о вашем остроумии, — сумрачно сказал Долгушин. Каждый шутит как умеет. — Он замолчал, угрюмо рассматривая Воронина. «Типичное русское лицо. Курнос, русоволос, сероглаз. Давно ли такие мужики пахали, сеяли, убирали хлеб. Молились богу, плодили детей, пили водку. Были храбрыми солдатами, верили в бога и царя». — По каким причинам государь был перевезен из Тобольска в Екатеринбург? И как этот переезд происходил?
— Это очень существенно?
— Исторически необходимо…
— Из истории событий, не выкинешь, — согласился Воронин. — Последние дни Николая Романова, конечно, еще одна грань среди других бесчисленных граней революции. Только мы, наверно, смотрим на казнь царя с противоположных точек зрения?
— Само собой разумеется.
— Что же вас интересует?
— Прежде всего, причины, побудившие большевиков вывезти государя из Тобольска.
— Причина одна — монархисты хотели выкрасть и переправить Романова за границу. В Тобольске возник заговор.
— Кто участвовал в заговоре?
— Начальник царской охраны полковник Кобылянский, тобольский епископ Гермоген, царские дочери, князь Долгорукий, граф Татищев, графиня Гендрикова. Всех не перечтешь.
— Как же они собирались переправить государя за границу?
— Увезти из Тобольска вниз по Оби, в Карское море. На шхуне «Святая Мария» Николай Второй был бы доставлен в Лондон.
— Не торопитесь, я не успеваю записывать.
— Тобольск наводнили царские офицеры, купцы, монахи. Они или становились участниками заговора, или же помогали заговорщикам. Естественно, в таких условиях мы решили увезти царя.
— Да, кстати, — сказал Долгушин, — как жил государь в Тобольске?
— При Керенском жил припеваючи. Бывшему царю отвели особняк тобольского генерал-губернатора, и без того роскошные губернаторские хоромы обставили мебелью, привезенной из царских дворцов. Народ голодает, а бывший царь жил припеваючи…
— Одну минуту, постойте, — Долгушин порылся в бумагах, достал синюю квадратную карточку. — Государь жил припеваючи! — со злостью повторил он. — Вы морили его императорское величество голодом! Вы кормили его овсом!
«Тобольский продовольственный комитет.
Продовольственная карточка.
Фамилия: Романов.
Имя: Николай.
