Олег Соколов - Испанская война и тайна тамплиеров
– Привет тебе, падре! – донеслось из открытой двери. На пороге показался Пако.
– Ба, Пако! Вот дела! Привет тебе! – раздались нестройные возгласы пьяной компании.
– Вижу, падре, ты тут очередную деревню в правую веру обращаешь, – небрежно бросил Пако, садясь без приглашения за стол и сплевывая на пол слюну от сигары.
– Да, сын мой, – ответил Теобальдо, – времена нынче тяжелые, стараемся объяснить этим глупым крестьянам, за что надо бороться… Но ты ведь знаешь, как мало осталось истинных сынов Испании, готовых сражаться с «гавачос».
– Знаю-знаю… Вот хочу тебе помочь, добрый падре.
– Чем же, сын мой? – все в том же иезуитски ласковом тоне продолжал Теобальдо.
– Сведениями о передвижении французских войск.
– Да что ж там интересного? Передвигаются себе с Богом, да и ладно, мы люди тихие…
– Это я знаю… А не хочешь узнать, когда и куда из Сарагосы выйдет фургон с жалованьем для французских гарнизонов? Огромная сумма, говорят, там задержанное за три месяца жалованье!
Тут Пако остановил свою речь, поняв, что уже сказал слишком много.
– Это другое дело, сын мой. Фургон – это интересно, если, конечно, эскорт не очень велик.
– Совсем невелик, человек двадцать-тридцать, не больше.
– Ну тогда я чувствую, как отечество призывает нас на бой! – оживился отец Теобальдо. – Где же и когда мы сможем нанести удар по презренным оккупантам?
– За это отдельная плата, – произнес Пако твердым голосом, ибо хорошо знал, с кем имеет дело. – С тебя, Теобальдо, четыреста реалов серебром или пятьдесят песо.
«Падре» чуть не подавился куском баранины и замахал руками, а на его лице появился неподдельный ужас.
– Четыреста реалов!!! Уж не еретик ли ты, Пако, если требуешь от бедных партизан подобных денег?! Не знаем, как и прожить, чем питаться, а ты такое!
– Не знаю, как сейчас, но у вас будет много звонких монет, когда возьмете фургон.
– Ну когда возьмем…
– Там должно быть почти двести тысяч франков, или триста двадцать тысяч реалов! Это же целая гора денег, больше двух тысяч фунтов чистого серебра!
– Ладно, Пако, – произнес отец Теобальдо уже без юродствования, – вопрос интересный.
С этими словами он грубо отшвырнул крестьянку и жестом приказал ей исчезнуть, что несчастная женщина немедленно сделала.
Отец Теобальдо хорошо знал, с кем разговаривает, и понимал, что от Пако забесплатно ничего не добьешься. Несколько секунд он поразмышлял, а потом, пошарив рукой где-то под столом, вытащил увесистый кошелек.
– Держи тридцать песо, сейчас больше не дам. Но, когда возьмем фургон, получишь одну двадцатую от его содержимого. Устраивает?
Пако кивнул головой и, схватив деньги, подробно рассказал, где и когда должен пройти французский отряд с одним или двумя фургонами, наполненными серебром. Но это еще не все, добавил он; у него есть еще одно, возможно, очень интересное дело.
– Говорят, что французы нашли или ищут какой-то клад в Монсоне. Надо бы разузнать, что к чему. Вроде алькальд[14] что-то знает, и даже приобрел у них какую-то шкатулку из этого клада.
– Надо-надо, – пробормотал Теобальдо, вытирая рукавом перепачканный маслом рот. – Вот что, Пако, бери-ка ты с собой Чучо, – он кивнул в сторону горбоносого, – и еще дюжину наших парней из тех, что конные. Скачите сегодня же в Монсон, будете там ночью. Тряхните алькальда как следует. Если ты уверяешь, что он может что-то знать, поговорите с ним убедительно, – произнес с ехидной улыбкой отец Теобальдо, – ты это умеешь. Потом поезжайте и осмотрите дорогу, по которой, ты говоришь, французы повезут свои денежки. Разберешься, где будем делать засаду, ты парень сметливый, так что решай сам…
Де Крессэ и Монтегю выехали из Сарагосы на рассвете двадцать восьмого марта. Оба офицера были на конях в походной форме. Анри надел повседневный сюртук и каску, Монтегю оставил дома свой шикарный белый ментик и облачился в старый синий доломан, а вместо изысканных, обтягивающих ноги расшитых золотом рейтуз у него были походные штаны, обшитые кожей. Офицеры позаботились о пистолетах: вычищенные и заряженные, они лежали у каждого в седельных кобурах. Слуги также были на конях с добрым запасом провианта и с пистолетом у каждого. Однако слуги ехали далеко, ибо сразу за офицерами скакал взвод улан Вислинского легиона под командованием старшего вахмистра Веслава Гроховского, седоусого вояки, гордо смотревшего из-под надвинутой на лоб высокой уланской шапки. Несмотря на свои пятьдесят с хвостиком лет, Веслав не только сохранил бравый вид, но и считался одним из лучших бойцов среди всех кавалеристов Арагонской армии. Сын дворянина, он был до раздела и гибели Речи Посполитой офицером польской армии, но на службу в легион под командой Домбровского его взяли только унтер-офицером, так как не было офицерских вакансий. Гроховский так разобиделся на несправедливость, что поклялся больше никогда не надевать офицерские эполеты. Так и служил старый воин старшим вахмистром[15]. Но старшим вахмистром, которого буквально боготворили его солдаты и к которому офицеры обращались исключительно с почтением, словно он был полковником. Сам же Веслав, по крайне мере с французами, держался так, будто был простым унтером. К тому же он плохо говорил по-французски и сейчас ехал на один корпус коня позади офицеров.
За Гроховским скакали колонной двадцать два рядовых улана и два бригадира[16]. Отряд замыкал вахмистр Новицкий. И уже позади всех ехали старый слуга де Крессэ и молодой, ловкий веселый паренек, прислуживающий Монтегю. Звали его Пьер, но почему-то хозяин дал ему прозвище Танкред, и теперь его никто иначе не величал…
Де Крессэ жестом предложил заслуженному унтер-офицеру присоединиться к нему и Монтегю. Веслав, изобразив старого служаку, церемонно отдав честь, подъехал к офицерам.
– Давно ли вы на службе? – спросил де Крессэ.
– Всю жизнь, мой капитан, – произнес Веслав с сильным польским акцентом, чуть улыбаясь уголками глаз.
– И что же вам не дали офицерского звания?
– Не могу знать, мой капитан, видно, не заслужил, – отозвался старый воин с явной иронией.
– А до французской службы вы были в армии?
– Так точно.
– И в каком же звании вы служили?
– Майором, мой капитан.
Де Крессэ и Монтегю с легким изумлением переглянулись.
– Ну а во французской армии?
– Вступил в Легион, как только Домбровский его начал создавать, в 1797 году. Да, видно, много у меня недоброжелателей. Так и приняли меня только вахмистром. Ну а с тех пор мы с уланами где только не сражались! Бились в Италии, бились в Германии, Польшу освобождали вместе с великим Императором. Да пока не до конца ее освободили…
Всю эту речь Веслав произносил, коверкая французские слова, но с каким-то таким красивым пафосом, что, казалось, он читает «Песню о Роланде» или рассказывает какую-то древнюю рыцарскую легенду.
Оба молодых офицера невольно не просто почувствовали уважение к старому воину, но и подсознательно ощутили его превосходство если не в воинской науке, то, по крайней мере, во внутреннем духе, который наполнял этого Дон Кихота. Но это был не глуповатый «рыцарь печального образа», а могучий, сильный воитель, рядом с которым должно было быть спокойно даже в самом страшном бою.
– А что же вы не вступили теперь в польскую армию к князю Понятовскому? – произнося каждое слово с подчеркнутым уважением, спросил де Крессэ.
– К князю Понятовскому? Да у него в армии в офицерах уж больно много сосунков. А наше солдатское дело сражаться там, куда Император пошлет. Для нас теперь родина там, где он. Но вот обойдем весь мир, наведем порядок, и будет снова великая Речь Посполитая… Так Император обещал. Все мои уланы – ребята отчаянные, огонь и воду прошли. Так что генерал не отдал наш эскадрон маршалу Сульту, который с собой весь полк на юг утащил. Взял себе в эскорт, да и правильно сделал, кто же лучше польского улана ему послужит. Не родились еще такие конники, чтобы с уланом драться…
За завязавшейся беседой время летело быстро. Погода стояла великолепная. Солнце взошло над горами Алькубьерре, которые вздымались впереди и справа серо-зеленой стеной. Горы эти были покатые, и их почти целиком покрывала пышная растительность.
В середине дня отряд вступил на узкую дорогу через перевал. Перевал был невысоким, но дорога шла очень круто, и то там, то сям по краям дороги зияли пропасти. Кавалеристы шли осторожно, выслав вперед авангард из четырех улан под командой бригадира. Конечно, в этих краях давно уже не встречалось никаких герильясов, но Веслав и французские офицеры были опытными бойцами и прекрасно знали старую военную истину «лучше перебдеть, чем недобдеть». Однако все произошло без малейших происшествий. В горах уланы встретили разве что нескольких пастухов, которые гоняли по редким полянам не слишком упитанных овец.
