Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб
Она не успела снять покрывало и выглядела точь-в-точь как раздувшийся мешок с углём. Её бледное усталое лицо показалось из-под вуали, а в глазах стояла какая-то странная покорность, так что Амина спросила её:
— Что случилось?.. Почему ты закричала?… Ведь Аллах смилостивился над нами, и ничего ужасного не произошло…
Умм Ханафи оперлась спиной на косяк двери и заговорила:
— Случилось то, что я никогда не забуду, госпожа моя… Мы как раз возвращались, и вдруг один из тех солдат-бесов выпрыгивает прямо перед нашим носом и делает знак господину Камалю, чтобы он шёл за ним, а господин мой испугался и побежал к Красным Воротам. Но тут другой солдат перекрыл ему дорогу, и он с криком свернул к Байн аль-Касрайн. Тут сердце моё от страха в пятки ушло, и я стала призывать на помощь как можно громче, при этом не сводя глаз с господина. А он ходил от одного солдата к другому, пока они не окружили его кольцом… От такого ужаса я чуть не умерла. Взгляд мой блуждал между ними, но я больше ничего не видела. Я лишь заметила людей, что собрались вокруг меня, но всё продолжала кричать, пока дядюшка Хуснайн-парикмахер не сказал мне: «Да спасёт Господь наш детей наших от бесчинств этих злодеев. Скажи: „Нет Бога, кроме Аллаха“… Они ничего плохого ему не сделают….» Ой, госпожа, видимо, сам господин наш Хусейн пребывал рядом с нами и отразил от нас зло…
Камаль протестующе возразил:
— Я ни разу не закричал…
Умм Ханафи ударила себя в грудь и сказала:
— Твой крик мне все уши пробуравил, я даже чуть с ума не сошла…
Камаль, словно извиняясь, тихо произнёс:
— Я считал, что они хотят меня убить. Но один свистнул мне и похлопал по плечу, а затем дал, — тут он полез в карман, — шоколадку, и весь мой страх прошёл…
Радость Амины как рукой сняло. Видимо, её весёлость была напускная и поспешная. По правде же, видимо, от неё не укрылось, что на несколько мгновений страх охватил Камаля, и следует долго молить Господа, дабы Он спас его от дурных последствий. Она не считала страх просто мимолётным чувством, совсем нет… то было противоестественное чувство, окружённое смутным ореолом, в котором находили себе убежище злые духи, словно летучие мыши, что прячутся под покровом тьмы. И если оно окружало кого-то — особенно маленьких детей, — то такого человека постигали самые ужасные последствия. Вот почему, как она считала, требовалась проявлять больше предосторожности и внимания, будь то чтение Корана, раскуривание благовоний от сглаза или ношение хиджаба. Она грустно сказала:
— Они напугали тебя! Да уничтожит их Аллах…
Ясин прочёл её мысли и шутя сказал:
— Шоколадка — это действенный заговор от страха…, - и Камалю…, - А разговор шёл на арабском?
Камаль обрадовался этому вопросу, так как он снова открыл перед ним двери фантазий и приключений и спас от давящей реальности. Губы его растянулись в широкую улыбку и он ответил:
— Они говорили со мной на странном арабском!.. Эх, вот бы ты сам их слышал!..
И он принялся рассказывать им, как с ним разговаривали англичане, пока все не пустились хохотать. Даже мать, и та улыбалась…
Ясин снова спросил его, по-доброму завидуя:
— И что они тебе сказали?
— Много чего!.. Как тебя зовут, где твой дом, нравятся ли тебе англичане?!
Тут в разговор вмешался Фахми, съязвивший:
— И что же ты им ответил на столь редкостный вопрос?!
Мальчик словно в замешательстве пристально посмотрел на брата… Но Ясин ответил вместо него:
— Ну конечно, он ответил, что нравятся… А что ты хотел, чтобы он сказал им?…
Но Камаль пылко продолжал:
— Я сказал им, чтобы они вернули нам Саада-пашу.
Фахми не удержался и громко засмеялся… И спросил его:
— И правда!.. И что они тебе ответили?
Камаль, к которому вернулась уверенность благодаря смеху брата, ответил:
— Один из них схватил меня за ухо и сказал: «Саад-паша ноу…».
Ясин снова задал вопрос:
— А ещё что они сказали тебе?
Камаль наивно ответил:
— Они спросили меня… Есть ли у нашем доме девушки?
Впервые с момента возвращения Камаля они обменялись серьёзным взглядом, затем Фахми с интересом спросил:
— И что ты им ответил?
— Я ответил, что сестрица Аиша и сестрица Хадиджа вышли замуж, но они не поняли меня, и я сказал, что дома есть только мама. Тогда они спросили меня, что значит «мама», и я сказал!..
Фахми посмотрел на Ясина так, словно хотел сказать: «Ну, ты видел, что мои дурные предположения были к месту?», затем насмешливо произнёс:
— Они дали ему шоколадку не ради довольства Аллаха…
Ясин ответил на это вялой улыбкой и пробормотал еле внятно:
— Ну, значит, нечего тут волноваться…
Он не желал рассеять сгустившиеся над ними тучи и спросил Камаля:
— И как это они попросили тебя спеть?
Камаль со смехом сказал:
— Во время разговора один из них тихо запел, и тогда я попросил их послушать мой голос..!
Ясин расхохотался:
— Ну и отважный ты парень!.. Разве тебе не страшно было, когда ты находился чуть ли не под ногами у них?
Камаль похвастался:
— Ни разу… — затем с воодушевлением… — До чего они симпатичные!.. Я никогда не видел настолько красивых людей. Синие глаза… Золотистые волосы… Белая как снег кожа… Похожи на сестрицу Аишу!..
Он вдруг пошёл в учебную комнату и поглядел на портрет Саада Заглула, который висел на стене рядом с портретом хедива, Мустафы Камиля и Мухаммада Фарида… Затем вернулся и сказал:
— Они намного красивее даже, чем Саад-паша…
Фахми с сожалением покачал головой и произнёс:
— Ну и предатель же ты…! Они купили тебя за плитку шоколада… Ты уже не маленький, чтобы можно было простить тебя за такие слова… Одноклассники твои каждый день погибают, а ты… Как не стыдно…
Умм Ханафи принесла жаровню, кофеварку, чашки и банку с кофе… Амина принялась готовить кофе для их традиционных посиделок. Всё вернулось к своему истоку, однако Ясин задумался о своей сердитой супруге. Когда Камаль наклонился и вытащил шоколадку из кармана, и начал разворачивать розовую блестящую обёртку, казалось, от суровых выговоров Фахми не осталось и следа. В сердце его были лишь любовь и радость…
60
Семейная проблема Ясина обострилась до такого опасного предела, которого только можно было ожидать. Прежде чем сам господин Ахмад узнал о ней, Мухаммад Иффат явился к нему в лавку на следующий же день после того, как Зейнаб вернулась в отчий дом. И ещё не пожав руку, которую приветственно протянул ему Ахмад, сказал:
— Господин Ахмад… Я пришёл к вам с просьбой… Зейнаб сегодня же вечером должна получить развод, если возможно…
Ахмад был ошеломлён. Да, ему, конечно же, крайне неприятно было поведение Ясина, но и в голову не приходило, что такой достойный человек, как Мухаммад Иффат будет требовать развода для своей дочери. Он и не предполагал, что подобные «промахи» сына приведут к окончательному разводу. Более того, у него не укладывалось в сознании, что требование о разводе вообще может исходить от женщины, и потому казалось, что мир словно перевернулся с ног на голову, и не верилось, что его собеседник говорит о разводе всерьёз. Мягким тоном, которым он уже давно научился пленять сердца товарищей, он произнёс:
— Эх, если бы сейчас с нами рядом были братья, которые бы стали свидетелями ваших жестоких слов, которыми вы бросаетесь в меня… Слушайте меня внимательно… Во имя нашей дружбы… Я запрещаю вам упоминать о разводе…
Затем он пристально посмотрел в лицо друга, чтобы узнать, настолько глубоко того тронули его слова, но обнаружил, что он нахмурился, словно предупреждая о твёрдо принятом решении, и почувствовал всю серьёзность ситуации и пессимизм… Он предложил ему присесть и сам сел рядом. Лицо господина Иффата стало ещё более мрачным. Ахмад хорошо знал друга благодаря своей неукротимой выдержке: когда на того нападал гнев, он уже не верил в дружбу и всякие любезности, забывая обо всех узах родства и привязанности. Ахмад сказал:
