Марта Шрейн - Эрика
— А нос какой у него был?
— Ну такой, с горбинкой, как у тебя. Благородное лицо, барин. А может и из бывших, — предположил старик и добавил шепотом: — Может из–за границы приехал. Ностальгия. Скучают по Родине. Тайно приезжают. Но нет, в полушубке был…
— Рот у него какой? — спросил Саша.
— А почему ты спрашиваешь? — спросил дед.
— Да это, наверное, мой дядька. Жаль, я его не застал. Мама его не любит и ко мне не подпускает, — врал Саша.
— Да. Наверно. Уж больно ты на него похож. Не любит? Это я сомневаюсь. Она, как его увидела, так сразу и закричала: «Сашенька!» Так зовут твоего дядьку?
— Так, ну мама! Ладно, только дайте честное слово, что не проговоритесь ей, о чем я вас спрашивал. Это наша тайна. «Значит, его тоже Александром зовут», — подумал Саша и, уже не слушая деда, вернулся в квартиру. Мать подозрительно спросила его:
— Куда же ты, Сашенька, раздетый бегал? На улице холодный ветер.
— А что мне холодный ветер? Да и бегал я к Борьке, — не моргнув глазом, придумал Саша. — Борьки нет дома. Там одна бабушка. Неудобно было сразу уходить. Поговорили…
Саше было и радостно и грустно. Отец ему понравился. Но это была тайна его матери. И он не должен оскорблять ее вопросами. Достаточно того, что он сам теперь это знает. А рослый человек на фотографии в форме НКВД рядом с мамой никогда ему не нравился. Он помнил, как однажды в детстве спросил маму: «Как же ты могла найти мне такого папу?» Мать только ответила: «Ну, тогда бы я совсем пропала. Он меня от многого спас… А потом и ты родился». В общем, Саша и так догадывался, что у нее есть тайна. «Сама когда–нибудь расскажет», — подумал он, вздохнув. Ему захотелось снова увидеть отца. Он вдруг почувствовал, что встреча состоится очень скоро. Но в сердце закралась тревога, и он не мог понять ее причины.
* * *
Гедеминов прилетел самолетом и привез жене огромный букет роз. Какой–то человек занес его чемоданы.
Адель только что вернулась с работы. Увидев мужа с цветами ахнула:
— Александр! Какая прелесть! Мари, вы только посмотрите! — звала она графиню. И, не дожидаясь, когда та придет, взяла букет, уткнулась в него лицом, вдыхая аромат и забрасывая мужа вопросами: — Ну, видел брата? Как он? Что рассказывал, что Эрика? Ну же, Александр!?
Гедеминов вынул из кармана пачку фотографий. Пришла Мари, и обе женщины склонились над ними, жадно рассматривая снимки. Адель радовалась, как девочка:
— Вот она, моя Эрика, в Европе, свободная, с мужем! Красота–то какая. А вот Эдуард с женой и сыном. А здесь они все вместе! А это твой брат с супругой? А на словах, что на словах передала Эрика? — продолжала Адель радоваться за дочь, не давая мужу время на ответы.
Гедеминов молчал, с улыбкой наблюдал за женой. Но в его улыбке было что–то грустное. И Адель тотчас уловила это. Она оставила фотографии и увела мужа в сторону.
— Ты чего такой невеселый! — и Адель повела его в кабинет.
— Рассказывай, чему ты не рад?
— Да нет же, я рад, — взял себя в руки Гедеминов. Но Адель настаивала:
— Выкладывай все. Тебе грустно не только от встречи с братом. Что–нибудь с матерью?
— Да. Она давно умерла. Я помню, мне сон приснился, и я почувствовал недоброе. Но верить в это не хотелось. Брат Илья никак не мог пробиться через железный занавес и сообщить мне об этом. Я виноват, очень виноват перед матушкой. Тогда, в двадцать втором году, у нас с Эдуардом уже документы были оформлены на выезд. Ну, удачно ограбили одну ювелирную лавку. Так нет же, захотелось еще… увлеклись… А зачем?! Я никогда не был жадным. Молодые люди должны реализовать свою энергию или на поле битвы, или в спорте, или в творчестве. В нас с Эдуардом энергия била через край. Нам было по семнадцать лет. Грабили из спортивного интереса. Эдуард, он рад был мне помогать во всем. А матушка… матушка ждала меня с войны живым и здоровым… Виноват я перед ней…
Адель обняла голову мужа и, целуя его, сказала:
— Я не помню своей матери, но что такое утрата близких — мне понятно. Не грусти, Сашенька. Давай всех их помянем. Твоя мама может гордиться таким сыном, если видит нас с небес.
— Спасибо дорогая, — отозвался Гедеминов. — Я и перед тобой косвенно виноват. И не только перед тобой… Скрыл я от тебя, что сын у меня есть от другой женщины. Теперь можно признаться.
— Только один сын? — отстранилась от мужа Адель. — Вот удивил! Да я полагала, что с десяток.
— Знаешь, мне не до шуток. И видел я своего сына, Сашу, всего два раза. Первый раз, когда он родился. И второй раз в Петербурге, то есть в Ленинграде, на днях. Ему семнадцать лет. Он учится в морском училище. Я его мельком видел, когда они строем проходили. — И Гедеминов рассказал жене о связи с Натали еще до войны, в лагере.
— Как же ты мог так долго носить это в себе? — удивилась Адель.
— Я обещал сохранить все в тайне. Сын счастлив, думает что отец его из пролетариев и погиб в войну. Для него было бы трагедией узнать, что родители его княжеского происхождения, «враги народа», а родной отец большую часть жизни провел в заключении. На молодых рассчитана пропаганда советской прессы. И она вся против нас. И представь себе, увидеть сына и не иметь права обнять… Я дал слово Натали. Он у нее единственный… Теперь она меня освободила от обязательства молчать. Я навещу их перед Новым годом. Мы решили открыться ему.
— Значит, ты потерял сына и столько лет ничего о нем не знал? Совсем как я Эрику… Ну, слава Богу, что нашел его живым и здоровым. Ведь такая война прошла… — Адель посмотрела в лицо мужу. — Мне кажется, что я тебя плохо знаю. Наверняка у тебя еще есть тайны. Но я не собираюсь выворачивать наизнанку твою душу. Буду довольствоваться тем, что ты посчитаешь нужным рассказать мне. Прости меня, дорогой. Я люблю тебя таким, какой ты есть. Я так тебе сочувствую! Нам надо дружить семьями. Пригласим их к себе?
— Конечно. Но мне нужно с дороги привести себя в порядок, пыль дорожную смыть. А потом я расскажу тебе все об Эрике, во всех подробностях. — Гедеминов поцеловал жену и сказал: — Спасибо, что ты меня правильно поняла. Другого я от тебя и не ждал. Как странно все у нас в жизни переплелось. Твоя дочь от первого брака, мой сын от другой женщины… Я должен как–то поддерживать с ним связь… Да, Адель, знаешь, кого я встретил? Генерала Прозорова. Помнишь, я тебе говорил о нем. Он хлопотал о моем освобождении.
Адель огорчилась. Ей уже не хотелось никаких воспоминаний о лагере.
— Он пригласил меня на охоту, — продолжал муж. И я привез трофеи: окорока копченые и Альберту кабаньи клыки. Сейчас пригласим друзей и славненько посидим вместе, — сказал Гедеминов, прижав к себе Адель. И добавил: — И вообще, я соскучился по тебе.
* * *
Задолго до Нового года, уже в октябре, пришла телеграмма. В ней было пять слов: «Отец, приезжайте, мама умерла — Саша».
Не такой представлял себе Гедеминов встречу со старшим сыном. После похорон Натали он несколько дней оставался с сыном наедине и тихо рассказывал ему историю предков. Говорил о собственном видении истории Отчизны, которой уже не было, об Октябрьском перевороте, участии в Гражданской войне деда Саши, о том, как сам в пятнадцать лет добирался из Парижа до ставки генерала Дончака и как не смог выбраться назад. Дал сыну адрес брата Ильи и посоветовал ему в качестве пропуска к дяде Илье надеть на шею медальку, которую сам изготовил еще в лагере. Он видел, что сын верит ему. Саша внимательно слушал его. А когда отец замолчал, сказал:
— Летом у нас будет практика, на паруснике, будем бороздить океан. В первом же порту сбегу. Английский и французский я знаю сносно. Не волнуйтесь за меня, отец. Я не потеряюсь. Мать все о вас мне рассказала.
— Саша, Илья вас усыновит, — сказал Гедеминов. Но сын покачал головой:
— Мне другого отца, кроме вас, не надо. Я еще тогда, в Ленинграде… Одним словом, я вас узнал. Но мама молчала, а я ее жалел… А что, отец, если я все брошу и уеду с вами? Мне здесь одному невыносимо…
Гедеминов напомнил:
— Саша, я не выездной. Илья усыновит вас, чтобы вы унаследовали нашу фамилию и княжеский титул. Отец оставил нам с братом огромное наследство. Что же ему, пропадать? У Ильи детей нет. Под Парижем у нас большое поместье. Вы, Саша, выполните то, о чем я прошу. О вас он знает. Я встречался с ним в марте в Москве. Запомните номер его телефона. Мать говорила, что вы, Саша, мечтаете поступить на службу во французский Иностранный легион?
— Да, я так много хочу успеть… И учиться хочу, и воевать…
— Это замечательно! Еще Люк Вовенарг сказал: «Если юноша не стремится ни к наукам, ни к битвам, ни к женщинам — он зря родился на свет, похитив юность матери». Но перед самой практикой ко мне заедете, договорим. Возьмите деньги, сын. Дадите телеграмму, когда прилетите. Встретим. Познакомитесь с моей женой и своим братом Альбертом.
