Марта Шрейн - Эрика
— А фотографии сына есть? — спросил Гедеминов.
— Ах да! — воскликнула Невельская и достала альбом. Она стояла за его спиной, листала и комментировала: — Вот довоенные, вот Сашенька пошел… Вот, муж, с ним. — У Гедеминова защемило сердце.
— Препротивная рожа у этого чекиста была, — сказал он.
— Да я его не меньше тебя презирала. Вернулся бы с войны живым, я бы развелась с ним. А вот, — перелистнула Невельская альбом, — уже послевоенные. Сашенька такой способный! С отличием заканчивает Нахимовское училище. Потом в военно–морское училище пойдет без экзаменов.
— Я хотел бы с ним увидеться. Не бойтесь, Натали, вашей тайны без вашего согласия я не выдам. — Он показал на фотографию, где Саша был в нахимовской форме, в выпускном классе: — На меня похож лицом. Волосы еще светлые, после почернеют. Гедеминовых порода.
Натали спросила князя о жене и увидела, как изменилось выражение лица князя Александра: оно стало другим, в нем появилась нежность, и она сказала убежденно:
— Ты любишь свою жену. А сына как зовут?
— Альберт. На Сашу похож, только моложе на девять лет. Назвали в честь профессора Трикверта, который тебе операцию делал, роды принимал. Я совершенно случайно от княжны Мари узнал, что у меня сын родился. Ох, и удивил я профессора, когда пришел к нашему ребенку.
Невельская сказала:
— Сейчас позвоню в Ленинград, приятельнице. Это единственный человек, который знает, что Сашенька твой сын. Но она не проговорится. У нее остановишься. Сашенька там бывает часто в увольнении. Сейчас у него практика на военном крейсере. Он не самый высокий в строю, но и не маленький. Кажется, в середине стоит. Думаю, ты его узнаешь среди рабоче–крестьянских парней. Они строем на практику ходят.
— Конечно, узнаю — уверенно сказал Гедеминов.
— Тогда я звоню? Кстати, а чем вы, князь, занимаетесь?
Гедеминов подумал.
— Я? Можно сказать, я теперь свободный художник. Холодное оружие изготовляю, чеканки и другие вещи. Все, что в зоне делал. А вы, Натали, преподаватель?
— Нет. Я директор парфюмерной фабрики. А моя приятельница никогда не работала. Только в войну, когда завод эвакуировали в Сибирь, преподавала, — Натали набрала номер и попросила телефонистку соединить их.
— Здравствуй, Людмила. Ты еще не спишь? — начала Натали разговор. — Получила мою поздравительную открытку? И я твою, спасибо. Как праздник провела? Хорошо? Могла бы и навестить свою старую приятельницу. Какой голос? Что я так поздно звоню? Нет, ничего такого не случилось. Просто приехал мой знакомый, приюти его на один день. Нет, тебе его водить не надо. Он сам хорошо ориентируется на местности. Нет, не заблудится. Да, нашего возраста. Ничего я не скрываю. Голос? Голос как всегда. Не гадай. Александром Павловичем зовут. Да, ты же в курсе. Приедешь, поговорим. До свидания.
Натали положила трубку и повернулась к Гедеминову: — Ты ведь и вправду никогда не был в Ленинграде? — улыбнулась она.
— Да, — усмехнулся он. — Ведь я жил в Петербурге, в самом центре. Поеду, на свой дом взгляну. Могилы предков навещу. Я слышал, они разграблены, — уже с грустью сказал Гедеминов.
— Да, — вздохнула Натали и вернулась к своей любимой теме, заговорила о сыне. — Однажды долго через лупу разглядывал герб на медальке. И говорит: «Какая тонкая работа. Наверняка старинная. Похоже, что левша изготовил». Я удивилась, как метко он попал в цель. Он заметил мое замешательство и переспросил: «Так, говоришь, мне профессор надел ее на шею в лагере, когда я родился?» Я ему: «Саша, ты уже спрашивал». А он: «Сколько лет было профессору?» «Под семьдесят, — говорю, — я тебе объясняла. Он был знаменит, а мне надо было делать кесарево сечение. В тридцать три года первые роды… А профессор там срок отбывал».
— И что же дальше? — спросил Гедеминов, когда Натали замолчала.
— Больше сын к этому разговору не возвращался. Он все понял. Ну, не казнить же собственную мать? Думаю, ему очень хотелось увидеть родного отца. Но сам понимаешь, если он узнает, что ты его отец, это будет для него трагедией и разрушит весь уклад его жизни. Будь осторожным. А с другой стороны… — Натали замолчала. И Гедеминов поинтересовался ее здоровьем.
— Здоровье? Признаюсь, у меня было два инфаркта. Даже не знаю, как быть. Унести нашу тайну в могилу, хорошо ли будет? — заговорила она впервые на эту тему, засомневавшись в правильности своего поведения по отношению к общему сыну.
Гедеминов решил продолжить разговор:
— Натали, все мы смертны. Рано или поздно оставим этот мир. Давайте сделаем так. Я дам вам адрес брата Ильи в Париже и номер его телефона…
— Нет, нет! — поспешно прервала князя Александра Натали. — Он и так грезит каким–то иностранным французским легионом. Вычитал что–то о нем в журнале «Знание и сила».
Но Гедеминов мягко уговаривал ее.
— Скажем ему всю правду. Надеюсь, он поймет нас и простит. У него будут учебные плавания… Илья о нем знает, Натали, — ласково сказал он ей, заглядывая в лицо. Она не выдержала, упала ему на грудь и заплакала:
— Я чувствую, что мы больше не увидимся! Согрей меня, Сашенька, мне холодно и одиноко! Я, наверное, скоро умру!
Гедеминов обнял ее, погладил по голове и перешел на «ты»:
— Не плачь, тебе нельзя расстраиваться. Успокойся. Я приеду к вам под Новый год, обещаю. Давай я тебе сделаю грог, выпьешь немного и согреешься. Это я тебя расстроил? Прости, я не хотел…
— Что ты! Увидеть тебя живым, здоровым и свободным — это такое счастье! После гибели мужа я больше не могла навещать тебя в зоне, и плакала по ночам, жалея тебя. Думала, ты никогда не увидишь ни воли, ни сына своего. Спасибо тебе, что не забыл нас.
Гедеминов настоял на том, чтобы Натали выпила несколько глотков горячего вина, усадил ее в кресло и, укутав пледом, сел напротив. Натали снова попросила:
— Сашенька, приезжай, хоть на один день, прошу тебя! Если хочешь, скажи жене о нас. Она у тебя молодая, ревновать не будет.
— Обязательно приеду, — пообещал он и твердо сказал: — Вот тогда и раскроем нашему сыну всю правду. Хорошо?
— Если ты хочешь, — согласилась наконец Натали.
* * *
Гедеминов прогуливался по обочине дороги. Строем шли навстречу ему нахимовцы. Он остановился на тротуаре, среди прочих прохожих, вглядываясь в лица воспитанников училища. И вдруг заметил юношу, отличавшегося от других осанкой и выправкой, потом посмотрел ему в лицо. Глаза их встретились. Спокойствие и достоинство были в карих глазах юноши. И Гедеминов узнал сына. Да, это был Саша Невельский. Саша с удивлением повернулся и посмотрел в лицо мужчине, который рассматривал его. Саша даже сбился с шага. Но мужчина уже уходил в обратном направлении. Он был в штатском, но его выправка не ускользнула от наблюдательных глаз Саши. Ему показалось, что он уже видел где–то это лицо.
«Почему он так посмотрел на меня? Почему у меня мурашки по спине побежали?» — подумал Саша, и в первый же приезд домой рассказал матери об этой странной встрече.
— Ну, когда прохожие не глазели на вас? Зрелище красивое — нахимовцы идут, — как можно спокойнее ответила ему мать.
Но сын возразил:
— Мама, он не глазел. Он рассматривал только меня. Я в Эрмитаже, у высоких царских сановников на картинах Репина видел такие лица, холодные и величественные. Но когда он посмотрел на меня, взгляд его смягчился. А глаза… — Он вдруг подошел к зеркалу и внимательно посмотрел на себя. И все понял: — Это был мой отец!
Саша бегом спустился вниз. Подбежал к дежурному:
— Дядя Миша, ты дежурил здесь в праздничные дни и после? — спросил он.
— Дежурил, — охотно ответил дед.
— К маме кто–нибудь приезжал?
— Приезжал из Сибири мужчина, в полушубке и в шапке, восьмого марта. А девятого она его проводила. Но он уже был в пальто и шляпе. Совсем по–другому выглядел. Да, конечно, в пальто и шляпе, так и было, — вспомнил он.
— А какой он был? — снова спросил юноша старика.
— Солидный человек. Поначалу я его не разглядел. А потом… Ну такой… строгий. Как генерал в штатском, — дед встал, приосанился, важно прошелся.
— А глаза?
— Глаза? Кажись, карие, как у тебя, но строгие. Говорю же, переодетый генерал. А–а–а! Послушай, он сказал, что из Сибири. Может, из этих… Ну, погоны у них сняли в тридцать седьмом году. А теперь возвращаются? — догадался дед. — Враги народа, не приведи Господь!
— А нос какой у него был?
— Ну такой, с горбинкой, как у тебя. Благородное лицо, барин. А может и из бывших, — предположил старик и добавил шепотом: — Может из–за границы приехал. Ностальгия. Скучают по Родине. Тайно приезжают. Но нет, в полушубке был…
— Рот у него какой? — спросил Саша.
— А почему ты спрашиваешь? — спросил дед.
— Да это, наверное, мой дядька. Жаль, я его не застал. Мама его не любит и ко мне не подпускает, — врал Саша.
