Юрий Смолич - Мир хижинам, война дворцам
— Вы говорите общеизвестные истины, добродий… Вы пришли…
— Я пришел предложить вам армию, пан секретарь!
Это граничило с наглостью, если не было издевательством, Петлюра настороженно посмотрел на Тютюнника: не маньяк ли перед ним, из тех, что изобретают перпетуум мобиле?
Тютюнник встретил осторожный взгляд Петлюры блеском своих точно панцирем покрытых глаз. Потом встал, подошел к окну и указал рукой на улицу:
— Прошу, взгляните, пан секретарь!
Это было произнесено как приказ, и хотя Петлюра ни в коем случае не собирался подчиняться чьему бы то ни было приказу, он машинально сделал два шага к окну.
Дождь почти прекратился, сеялась лишь мелкая изморось, затянувшая частой сеткой дальнюю перспективу улицы. Но на близком расстоянии туман не мешал видеть. Зрелище, открывшееся Петлюре, и в самом деле не могло не привлечь к себе внимания.
Вдоль тротуара, под густолистыми каштанами, выстроились в ряд десятка два конников. Резвые, горячие копи нетерпеливо переступали под всадниками. Но что это были за всадники! Они, казалось, сошли с древних курганов Дикого поля Запорожской сечи и галопом прискакали сюда, в столицу Украины двадцатого века. Все как один в желтых сафьяновых сапогах, в широченных, запорожского кроя красных шароварах и синих жупанах; на головах — черные смушковые шапки, с шапок свисают чуть не до пояса ярко-малиновые шлыки. И пояса поверх жупанов тоже красные — витой шерсти. На боку имел каждый казак старинную кривую саблю, однако вместо мушкета висел за его плечами легкий картин современного кавалерийского образца.
Таких казаков Петлюра видел только и театре Садовского, в исторических пьесах.
— Что это за… люди?
— Это мой конвой, — спокойно ответил Тютюнник.
— Ваш… конвой?.. Звенигородская самооборона?
Тютюнник усмехнулся — усмешка была недобрая.
— “Самообороной” мы именуемся для комиссара Временного правительства. Иначе он не выдал бы нам разрешения на создание вооруженной организации. Для себя мы называемся “вольное казачество”.
— Гм! — Петлюра кашлянул. Казаки были на диво хороши. Завидно было смотреть на них. — Но ведь их всего двадцать. А для армии нужно…
— Нужен миллион, — спокойно сказал Тютюник. — Я и предлагаю миллион.
Петлюра посмотрел на Тютюнника. Этот нахальный господин отнимал у него драгоценное для государства время.
— Вы… — начал было Петлюра, но запнулся, так как за этим просилось слово “сумасшедший”, а произнести его Петлюра не решился: кто его знает, может, он и в самом деле буйно помешанный? — Вы… фантазер, пан Тютюнник!
— Нет, — спокойно ответил Тютюнник, — я не сумасшедший. — И Петлюре стало жутко: Тютюнник читал его мысли. — И я сейчас докажу, что предложение мое вполне реально. — Тютюнник опять улыбнулся. Когда он улыбался, глаза его в этом не участвовали. — Если вы на полчаса отложите дела, которые так настойчиво требуют вашего внимания…
И тут Петлюра почувствовал, что не способен противится воле человека, который с ним говорит.
— Пожалуйста… — промямлил Петлюра, отходя от окна. Он сделал жест, приглашая собеседника сесть, но, как и в первый раз, приглашение запоздало: тот уже уселся сам.
Тютюнник не стал ждать и приглашения изложить дело. Он заговорил:
— Я — кошевой атаман звенигородского коша “вольного казачества”. Каждое село на Звенигородщине имеет свою сотню вольных казаков, а волости — курени. Всего под моим началом более десяти тысяч вольных казаков…
— Десять тысяч?.. И… все такие? — Петлюра недоверчиво кивнул головой в сторону окна.
— Пока не все. Но будут все. По вопросам экипировки, пан секретарь, поговорим после того, как я доведу до вашего сведения самый принцип организации вольных казаков. Статут “вольного казачества” таков: вольным казаком может быть каждый украинец от шестнадцати лет и хотя бы до ста, пока он в силах носить оружие. Цель: стоять на страже национальной свободы и государственности. Идейные предпосылки: свободу и независимость украинская нация имела в прошлом, не имеет в настоящем, будет иметь в будущем. В первую очередь необходимо возродить наше прошлое: социальный уклад, воинский дух, бытовые традиции — все, вплоть до живописной одежды с красными шароварами и синими жупанами… — Тютюнник улыбнулся одними губами. — Разумеется, время средневековья для всех наций миновало, но наша свобода погибла в средние века и возрождение наше должно начинать с того места, где мы остановились в своем развитии на историческом пути.
— Так это же… орден? — неуверенно спросил Петлюра.
— Да, если хотите, орден, пан секретарь: рыцарский орден во имя достижения исторической цели. Вспомните вековую историю Украины: на орденских основах жило и действовало все наше казачество.
— Почему же вы считаете…
— Что “вольного казачества” будет миллион? Имею два аргумента: статистика и опыт первого эксперимента.
— Не понимаю вис, — откровенно признался Петлюра.
— Прежде всего — опыт. В то время, как повсеместно бесчинствуют дезертиры, у нас на Звенигородщине воинское присутствие не зарегистрировало ни одного дезертира.
— В самом деле? — удивился Петлюра. — Так хорошо действует ваша самооборона, то есть я хотел сказать — “вольное казачество”?
— Действует очень хорошо, Все дезертиры надели красные шаровары и вписались в наше “вольное казачество” наряду с сознательными элементами, которые сдерживают их страсти, цементируя весь орден на принципах, близких сердцу каждого.
— Какие же это принципы?
— Погодите, пан секретарь! Покончим сперва со статистикой. Если распространить звенигородский опыт на всю Украину, то у нас и будет миллион отборного войска “вольных казаков”.
— Простите, какую статистику имеете вы в виду?
— Данные переписи населении Украины, пан секретарь.
— Не понимаю. К чему они?
— Вот к чему. На Звенигородщине — триста тысяч населения, а в рядах звенигородского “вольного казачества” — свыше десяти тысяч. Это — три процента. Во всей Украине населения тридцать миллионов. Значит, три процента это и будет миллион.
— Но почему вы считаете, что в наше “вольное казачество” пойдет весь этот миллион?
Тютюнник спокойно встретил раздраженный взгляд Петлюры.
— Вы, пан Петлюра, социал-демократ — так что, хотя бы в общих чертах, должны быть знакомы с учением Карла Маркса. Наш миллион гарантирован нам социальными предпосылками.
Петлюра оторопел:
— То есть? Какие предпосылки?
— Загляните еще раз в статистку, добродий социал-демократ, — терпеливо, но настойчиво продолжал Тютюнник. — Статистика — основа социальных наук. Что вы видите там, в статистике?
— Что же мы там видим? — совсем сбитый с толку, переспросил Петлюра.
— А видим мы там вот что. Шестьдесят процентов украинского крестьянства, которое сегодня составляет основу нации, это батраки и безземельные. Двадцать семь процентов — хлеборобы среднего имущественного положения, сами обрабатывающие свою землю. А тринадцать процентов — богачи, пользующиеся наемной силой и имеющие до сорока десятин земли.
— Ну?
— Вот дам и “ну”, господин социал-демократ! Восемнадцать миллионов бедняков владеют лишь пятнадцатью процентами пахотной земли на Украине. А у сельского кулака пятьдесят один процент! — Тютюнник пронизал Петлюру острим лезвием стального взгляда. — Вам должно быть известно, что даже в промышленных концернах пятьдесят один процент акций гарантирует управление концерном. А для украинского крестьянства его земля и есть его акции!
— Вы хотите сказать…
— Да, я говорю: кто сидит на земле, тот и есть соль земли! Помещика ненавидит все крестьянство — и батрак, и бедняк, и богатый: бедняк мечтает о полоске собственной земельки, зажиточный жаждет стать богатым, а богатей сам бы желал выйти в крупные землевладельцы! Крестьянская революция — то есть землю в собственность крестьянству всех имущественных слоев, подушно и по производственным возможностям, — вот наш политический девиз. С ним и можно прийти к государственной власти на Украине! За этим лозунгом пойдет вся крестьянская стихия, девяносто процентов нации! Десять процентов, допустим, не в счет — пролетарии и буржуазия: чтоб прибрать их к рукам, у нас будет “вольное казачество”!..
Петлюра молчал ошеломленный.
Первый государственный день был, что ни говорите, знаменателен. Знаменательны были и первые посетители первого государственного деятеля. Они не знали друг друга, эти два прозелита, — эмиссар униатского архипастыря и посланец православных звенигородских кулаков, — но разве эти двое не предложили сейчас целую программу государственного строительства?
И разве не для него — Симона Петлюры — открывалась сейчас вакансия вождя на самёхонькой верхушке возрождаемой национальной государственности?
