Петро Панч - Клокотала Украина (с иллюстрациями)
— Братчики, прикончить могут нас, спасаться надо.
— А как? Хотя бы дубина какая была...
— Хватайте камни.
— У часовых оружие...
— Отнять оружие...
Кое-кто ощупью пополз туда, где вечером ходили часовые, но ни там, ни по соседству часовых не нашли.
— Хватай за ноги пробегающих!
Это оказалось самым легким. Жолнеры, и без того насмерть перепуганные, когда их ловили за ноги, немели от страха, а схваченные за горло — и вовсе умолкали.
У пленных было уже несколько сабель и мушкетов, но двинуться напролом они еще не решались. Из оврага же, где держали пленных, ничего дальше своего носа не увидишь.
Приближался рассвет. Суета и крики в лагере становились слабее, а когда рассвело, и совсем утихли, словно повстанцы перебили весь лагерь, хотя боя не было слышно. Может быть, лагерь перешел на другое место, а пленных забыли в овраге? Пивень вскарабкался наверх. Шатры и возы стояли на месте, как и вчера, бродили растерянные слуги, в одном углу сбились в кучу и о чем-то совещались драгуны из хоругви наемников нидерландцев. Не видно было только жолнеров польского войска.
— Что-то замышляет шляхта, — сказал один казак.
— Хитрят, душегубы, — согласился другой.
— Может, хотят, чтобы мы бросились убегать, а тогда всех перестреляют.
— А что ты думаешь: просто перерезать нас — полякам страшно за своих пленных, а так — законная причина для казни.
— Разве есть у панов закон? — презрительно произнес Пивень.
— Это они что-то против казацкого лагеря замыслили. Надо предупредить.
— Подожди еще немного, может, возвратятся. Погнались за повстанцами и возвратятся.
— Да ведь никого не слышно.
Когда стало всходить солнце. Пивень решительно сказал:
— Нет, браты, больше не могу, сердце ноет. Я полезу.
— Сначала разведаем!
За Пивнем поползло еще несколько казаков.
Не успели они проползти и двадцати шагов, как послышались чьи-то голоса. Казаки приникли к земле: разговаривали на украинском языке, но ведь в хоругви Адама Киселя тоже служили казаки. В это время Пивень услыхал:
— Где же войско?
Он поднял голову: впереди шел, удивленно оглядываясь по сторонам, Петро Пивкожуха, за ним Саливон и еще несколько казаков Корсунского полка. Челядь польской шляхты попряталась под возами, не стало видно и хоругви наемных драгун.
— Братцы! — радостно крикнул Пивень и вскочил на ноги, забыв о ране на боку. За ним вскочили и другие казаки, отправившиеся с ним в разведку.
Окровавленные лица, глаза, полные радости, без слов объяснили, кто они такие, а Петро Пивкожуха, кроме того, отлично знал Пивня в лицо.
— Живой? — бросился он к нему. — А остальные где? Бегите, пока панов нет.
— А где же они?
— Я тебя спрашиваю, куда они девались?
— Еще ночью...
И Пивень начал рассказывать, как он уснул, как приснились ему повстанцы... Петро Пивкожуха и Пивень разговаривали шепотом, хотя жолнеров вокруг не было видно. Наконец Петру надоело слушать сказки Пивня, и он громко крикнул:
— Браты, давай назад в обоз, забирай больных... Да быстро!
И сразу же из рва высунулось, словно выросло из-под земли, больше сотни казаков. Раненых понесли в обоз, а здоровые тут же присоединились к разведке. Теперь они уже смелее двинулись к рейментарским шатрам. У князя Заславского на столе еще стояло недопитое вино, пышная постель с золочеными фамильными гербами была даже не примята; вокруг висели жупаны, дорогое оружие, лежали седла, отделанные серебром, расшитые попоны, тоже с гербами, инкрустированные шкатулки. Одна шкатулка была полна денег, в другой лежала усыпанная алмазами гетманская булава. У шатра стояла золоченая карета. Не было видно только самого гетмана Доминика Заславского, отсутствовала и его челядь.
В других шатрах также все говорило о том, что хозяева бросили их второпях.
— По всему видно, — сказал Петро, — удрали паны-ляхи.
Саливон, пораженный невиданными доселе пышностью и богатством польского обоза, прямо захлебывался:
— Да тут же одних возов с поклажей будет не меньше как тысячу раз по сто!
И в самом деле, огромная территория, окруженная насыпью, была вся тесно заставлена возами с кладью.
— А это кто? — закричали ошеломленные казаки.
Они увидели на колу Остапа Бужинского. Его уже трудно было узнать.
— Браты, плюйте в него! — с сердцем крикнул Пивень. — Плюйте в изменника и забудьте, как звался.
На валах показались большие отряды казаков.
IV
Короткий осенний день подходил к концу, а возле Базалеи крестьяне все еще пахали под озимь: нужно было успеть до снега бросить зерно в землю. Так поздно сеять пришлось потому, что, когда они поделили между собой панскую землю, проходило польское войско и отобрало землю назад, а за бунт повесило пятерых человек. Это, однако, не испугало крестьян: едва жолнеры двинулись дальше, мужики снова стали делить землю.
Пахать вышли почти все, кто был в селе. Они ходили за сохами целыми семьями и там, где было трудно, помогали лошадям, где замечали комья, разбивали заступами. Сеятели с молитвой засевали зерно, потом впрягались сами в бороны, и хотя тяжело было, но у них словно бы и не болели плечи — ведь над ними не было надсмотрщика, вольный труд подымал душу, как песня. Один только человек не верил счастью — это псарь Савка. Среди веселых и радостных крестьян он оставался хмурым и злым.
— Работайте, работайте, дурни, — каркал он, как ворон, — пан на готовенькое вернется.
Крестьяне поднимали головы и тревожно спрашивали:
— Может, ты слышал что-нибудь, Савка? Так говори!
— Что он там слышал, — успокаивал седой дед, обеими руками опиравшийся на костыль. — Просидел всю жизнь на псарне, только и слышал: гав-гав... и сам уже только и знает «гав-гав». «На готовенькое вернется». А ты возьми в руки дубину, он и не вернется. Для кого бог сотворил землю — для пана или для мужика? Ты понюхай, как она пахнет. Паны нос воротят от такого духу, а нам он силы придает. Вдохнешь — каждая жилка заиграет.
Он поднял черный жирный комок и благоговейно поцеловал его бесцветными губами.
— Святая землица! В тебе и после смерти легко будет лежать. Как родная мать — живого накормит и напоит, мертвому даст вечный покой. — И он еще раз приложился к жирному кому земли.
Базалеевцы уже слыхали, что снова началась война с польской шляхтой, многие ушли из их села и из соседних к Хмельницкому. Они понимали, что, если победит шляхта, оставшимся не миновать панской виселицы. Вот почему базалеевцы с таким интересом выглядывали, не едет ли кто по дороге от Константинова, где, как говорили, расположился польский лагерь. Но на дороге никто не показывался. Лишь под вечер появился всадник, скакавший на взмыленном коне. Пахари обрадовались возможности расспросить у него, что происходит под Константиновом, и бросились к дороге.
Всадник был еще молодой, в свитке и облезлой шапке, хотя на ногах у него были желтые сафьяновые сапоги со шпорами. Увидев посполитых, он огрел коня плетью и, испуганно оглядываясь, поскакал дальше. Пахари только пожали плечами.
— Чего это он такой?
— Будто из-за угла мешком пришибленный.
— Надо было ему ножку подставить.
Посполитые долго еще обсуждали появление странного всадника, но через некоторое время они стали свидетелями еще более удивительного зрелища. На дороге показался обыкновенный крестьянский воз, запряженный парой лошадок, которых хлоп непрерывно настегивал вожжами по мокрым бокам. Возок подскакивал на ухабах, а на возке подскакивал шляхтич. Не было сомнения, что они тоже едут от Константинова, и крестьяне снова побежали к дороге с намерением во что бы то ни стало узнать хоть что-нибудь о польском войске. Но как только они стали приближаться, шляхтич встревожился и замолотил кулаками по спине возницы. Хлоп вытащил из-под колена кнут и начал стегать коней. Скоро в сумерках можно было уже только расслышать, как тарахтит на выбоинах воз. Базалеевцы дивились и того больше:
— Как будто бы всех панов уже выкурили... Где это он схоронился?
— Нет, не иначе как из польского лагеря.
— Что же, ему карет своих не хватило? Видели, какая на нем шапка? А кунтуш? Магнат!
— А первый почему в свитку вырядился?
— Такого еще не видывали.
— Не от хорошей жизни пан свитку натянул. Плохи, видно, у них дела.
— Значит, еще побегут.
— А мы что же, только глазами будем хлопать? — сказал дед с костылем.
— Может, посоветуешь, дед, на дороге у них встать? — насмешливо спросил псарь Савка.
— А почему нет? Казаки там, а мы здесь. Глядишь, и пару-другую коней добудешь. Шлеями много не набороним. Как мы когда-то прикончили пана?.. Темень стояла такая же, залегли мы по обе стороны дороги, вот только не вспомню, кто первый саданул пана дубинкой...
