Рафаэлло Джованьоли - Спартак
Когда Спартак закончил свою речь, никто не отозвался на нее. Гай Канниций, помявшись немного, нарушил молчание и, опустив глаза, в явном смущении сказал вполголоса:
— Против Кассия мы будем сражаться, а через Пад переходить не станем.
— Что такое? — воскликнул пораженный Спартак. И, словно бы не уразумев того, что сказал Гай Канниций, переспросил, вперив в самнита глаза, блестевшие из-под насупленных бровей: — Что ты сказал?
— Он сказал, что мы не последуем за тобой на ту сторону Пада, — ответил нумидиец Орцил, дерзко глядя на Спартака.
— Семь легионов, — сказал Гай Канниций, — отказываются возвратиться в свои родные страны, они требуют, чтобы мы шли на Рим.
— Ах, так? — гневно и вместе с тем с грустью воскликнул Спартак. — Снова мятеж? Несчастные, вам недостаточно печального примера бедного Эномая?
Раздался ропот, но никто ничего не ответил.
— Клянусь всеми богами, — после минутного молчания твердо сказал Спартак, — вы или безумцы, или предатели!
Мятежные начальники молчали; после краткой паузы фракиец сказал:
— Сейчас на нас подымается враг, и вы все будете мне повиноваться, пока мы не разгромим Кассия. После этого мы устроим совещание и решим, что лучше для нашего блага. А теперь ступайте.
И повелительным жестом он отпустил начальников легионов. Но в то время как они уже собирались пришпорить своих коней, он добавил своим мощным голосом:
— Смотрите же, чтобы не было ни малейшего неповиновения во время перехода и в бою, или, клянусь всевышним Юпитером, первый, кто позволит себе хотя бы слово или движение ослушания, погибнет от моего меча, никогда еще не дававшего промаха.
И снова он жестом отпустил начальников. Покорясь превосходству Спартака, они молча отправились к своим легионам.
Войско гладиаторов выступило в направлении Мутины и после ночного перехода прибыло туда за час до рассвета. Кассий расположился здесь лагерем на двух высоких холмах, укрепив его крепким частоколом и широкими рвами.
Около полудня Спартак двинул свои шесть легионов против войска претора Цизальпинской Галлии, который, выведя свои легионы из лагеря, расположил их у подошвы холмов, на довольно выгодной для себя позиции. Но численное превосходство гладиаторов и пыл, с которым они бросились в атаку, вскоре пересилили мужество двадцати тысяч римлян: хотя в большинстве своем войско претора состояло из ветеранов Мария и Суллы, сражавшихся весьма отважно, немногим более чем за два часа оно было разбито и окружено со всех сторон, обращено в бегство и уничтожено все возраставшим натиском гладиаторов.
В этом бою, длившемся несколько часов, полегло почти десять тысяч римлян, остальные были рассеяны и разбежались по окрестностям; под претором была убита лошадь, сам он спасся каким-то чудом. Палатки и обоз римлян попали в руки победителей, потери которых в этом сражении были невелики.
На следующий день после этой победы, третьей победы, одержанной Спартаком над римлянами в течение какого-нибудь месяца, легионы гладиаторов были собраны на равнине у берега реки Скультенны и построены там четырехугольником: их призвали для того, чтобы решить, идти ли вперед к переправе через Пад и возвратиться каждому в родную страну или же повернуть назад, если будет решено идти на Рим.
Спартак говорил горячо, живо описывая гладиаторам пользу и преимущества первого предложения и гибельные последствия, неминуемые при втором решении; он напомнил об услугах, оказанных им святому делу угнетенных, которому он беззаветно служит уже десять лет. Спартак напомнил об этом не из тщеславия, но для того, чтобы лучше убедить своих братьев по несчастью, сотоварищей по войне, по горестям, радостям и победам, убедить их, что если он ратует за оставление Италии, то лишь потому, что считает эту страну могилой для гладиаторов, как была она могилой для галлов Бренна, греков Пирра, для карфагенян, тевтонов и кимвров, для стольких чужестранцев, вторгавшихся в нее и желавших воевать на ее земле. Он дал торжественную клятву в том, что только благо гладиаторов заставило и заставляет его защищать этот план: пускай они решают сами, он подчинится воле большинства. Военачальником ли, простым ли солдатом, но всегда он будет биться бок о бок с ними и будет счастлив, если судьбой предначертано ему пасть и умереть вместе с ними.
Гром рукоплесканий раздался в ответ на слова Спартака. Возможно, если бы тотчас же перешли к голосованию, его предложение было бы принято большинством. Но многочисленные блестящие победы, которые гладиаторы на протяжении двух лет одерживали над римлянами, главным образом благодаря Спартаку, внушили им дерзкую самонадеянность: многие из них, хотя и были в глубине души приверженцами фракийца, противились железной дисциплине, которую он ввел в войсках, — дисциплина не допускала мародерства и хищений. Возникло недовольство и ропот, вначале у отдельных лиц, втайне, но мало-помалу, словно зараза, оно распространилось, проникло в массы легионов и Эвтибиде уже казалось, что для нее пробил час мести и торжества: теперь можно будет извлечь пользу из этого недовольства, свившего себе гнездо в стольких душах, и поднять легионы против Спартака. Мы видели, как для этой цели она искусно подчинила себе Эномая, которого восставшие могли бы признать достойным преемником Спартака, по крайней мере по храбрости и мужеству. Но благодаря своей беспредельной энергии Крикс удержал легионы галлов, они не последовали за германцами, и поэтому планы гречанки рухнули.
Пример германцев, разбитых наголову, отнюдь не подействовал на других отрезвляюще, у многих он только разжег желание идти на Рим: одним хотелось отомстить за уничтоженные легионы, другие мечтали о грабежах, которые принесут им богатую добычу, и наконец, многие думали, что, одобряя тот план, за который ратовал и погиб со своими германцами любимый всеми Эномай, они выражают ему свою любовь совершают что-то приятное его душе и достойное его памяти.
Из всех этих бурливших в легионах страстей и мимолетных настроений Гай Канниций сумел извлечь выгоду. До того как продаться в гладиаторы, он шатался по Форуму, заводя всевозможные знакомства, был краснобаем и умел говорить убедительно. Теперь он выступил с речью после Спартака, и, чтобы отвести от себя подозрения в недоброжелательном отношении к фракийцу, что снизило бы действие его слов, он сначала воздал хвалу его предусмотрительности и мужеству, затем яркими красками живописал печальное положение римлян, невозможность для них в данную минуту оказать должное сопротивление грозному войску гладиаторов, состоявшему из семидесяти тысяч доблестных меченосцев; он призывал легионы не терять счастливого случая, который, может быть, никогда больше не представится, и овладеть Римом; в заключение он предложил завтра же двинуть к Тибру всю армию угнетенных.
— На Рим! На Рим!.. — раздался, словно раскаты грома, рев пятидесяти тысяч голосов, когда Канниций закончил свою речь.
— На Рим! На Рим!
Голосование дало следующие результаты: семь легионов единогласно поддержали предложение Канниция, остальные шесть отклонили его незначительным большинством, и только кавалерия почти единогласно высказалась за предложение Спартака: следовательно, свыше пятидесяти тысяч гладиаторов выразили желание идти на Рим, а за предложение фракийца голосовало менее двадцати тысяч.
Легко понять, как был опечален Спартак непредвиденным исходом голосования, которое разрушало все его планы и, вместо того чтобы приблизить, отдаляло Цель восстания — сокрушить тираническую власть Рима.
Долгое время он стоял мрачный, подавленный, безмолвный, наконец поднял голову и обратил побледневшее лицо к Криксу, Гранику и Арториксу, молча стоявшим возле него и потрясенным не менее своего вождя:
— О, клянусь богами Олимпа, — с горькой усмешкой произнес он, — немного же я завоевал сторонников среди гладиаторов после стольких трудов, опасностей, забот и испытаний, перенесенных мною ради них!.. Правду сказать, если бы меня не удерживало чувство долга и голос совести, мне следовало бы сейчас пожалеть, что я отказался от предложений консула Марка Теренция Варрона Лукулла! Так, хорошо… Отлично! Клянусь Геркулесом!
Он снова задумался, потом, встрепенувшись, обвел глазами легионы, в молчании ожидавшие исхода совещания, и громко произнес:
— Пусть так, я подчиняюсь вашему решению: вы пойдете на Рим, но под руководством другого. Я отказываюсь от звания вашего верховного вождя, отказываюсь от чести, оказанной вами мне: изберите себе другого, более достойного.
— Нет… во имя богов! — крикнул самнит Ливии Грандений, начальник двенадцатого легиона. — Ты всегда будешь нашим верховным вождем, ведь среди нас нет никого равного тебе.
— Утвердим еще раз Спартака нашим верховным вождем! — крикнул Борторикс что было мочи.
