Элисон Уэйр - Леди Элизабет
— Остается лишь надеяться, — нарочито двусмысленно ответила Элизабет.
Она стояла перед королевой, измученной и больной. Выразив сестре соболезнование, Элизабет попросила отпустить ее домой.
— Ступай с Богом, — сказала Мария, целуя ее.
— Надеюсь, когда мы увидимся вновь, вы полностью поправитесь, ваше величество. — Элизабет собралась присесть в реверансе, но королева ее удержала.
— Я знаю, сестра, что между нами немало различий, — молвила она, — и многого уже не исправить. Но я ценю твою поддержку в столь тяжкое для меня время, — она с трудом сдержала подступившие слезы, — и искренне молюсь, чтобы мы смогли стать добрыми подругами.
— Искренне желаю вам того же, мадам, — ответила Элизабет.
Они обнялись в последний раз — сестры и соперницы, против которых звезды словно сговорились с первого до последнего дня.
Элизабет знала, что теперь между ней и троном стоит лишь жизнь королевы, и преисполнилась решимости использовать спокойные дни в Хэтфилде для подготовки к великому служению. Она проводила многие часы наедине с Сесилом, строя планы, составляя списки тех, кто будет ей служить, и вспоминая все уроки, полученные от учителей, усвоенные из книг и собственного опыта, дабы достойно встретить свое грандиозное будущее.
В Хэтфилд прибыл герцог Фериа, которого прислал из Испании Филипп.
— Ваше высочество, мой господин король шлет вам наилучшие пожелания и просит меня засвидетельствовать вам его почтение, — молвил герцог с низким поклоном.
«Удивительно, — подумала Элизабет. — Он даже не собирается убеждать меня выйти замуж за герцога Савойского? Меня чуть не свели в могилу требованиями взять себе мужа! Что-то явно изменилось…»
Внезапно ей все стало ясно. «Филипп знает, что Марии осталось недолго, — сообразила она, — и он предлагает мне свою дружбу как монарх монарху». Ибо Филипп, как и она сама, рассчитывал на корону: его отец-император умирал, и вскоре ему предстояло стать королем Испании.
— Мой господин желает, чтобы вы знали, что он остается вашим другом, — продолжал Фериа, — и надеется со временем на большее.
Элизабет подняла брови. На что намекал посол? Не мог же Филипп предлагать себя ей в мужья при живой и правящей жене? Но что еще могла означать эта реплика? Этим, скорее всего, объяснялось, почему имя герцога Савойского, внушавшее ей ужас, больше не упоминалось. Но выйти замуж за Филиппа! Никогда!
— Передайте своему господину королю, что я была рада видеть ваше превосходительство и благодарю его величество за расположенность ко мне, — молвила Элизабет. — Я готова оказать ему всяческую любезность, если это будет в моей власти.
Однако Фериа на том не закончил.
— Есть еще одна довольно деликатная тема, которую я вынужден затронуть, ваше высочество. Если волею счастливого случая вы когда-нибудь окажетесь во власти, мой господин желает от вас гарантий преданности католической вере.
Элизабет насторожилась.
— Если бы я не знала, что королем движут лишь лучшие намерения, я бы упрекнула вашего господина за подобные речи, — пренебрежительно заметила она. — Королева пока жива, и да продлятся ее годы. Предсказывать ее смерть — измена, и я поэтому не стану ничего обсуждать.
Фериа поклонился и вышел, восхищенный тем, как ловко удалось отделаться Элизабет. Похоже, его господину придется нелегко с этой леди, да и со всей Европой тоже!
С наступлением осени Сесил начал все больше беспокоиться. Никто уже не сомневался, что королева умирает, однако она отказывалась назвать наследника.
— Возможно, вам еще придется побороться за трон! — предупредил он Элизабет.
Примерно о том же ей настойчиво писал из своего имения в Норфолке Роберт Дадли, предлагая, если потребуется, поднять на мятеж своих арендаторов. Он уже переписывался со своими друзьями при дворе Филиппа. «Король желает, чтобы королевство оставалось в руках того, кому его величество может доверять, — писал он Элизабет. — И это — вы. В его поддержке вы можете не сомневаться».
— Срок близится, ваша светлость, — сказал Сесил. — Приготовьтесь, уже недолго осталось ждать.
Не зная, сколько у них еще времени, Сесил и Томас Перри срочно написали командиру северного гарнизона в Бервике, который, в свою очередь, призвал поддержать Элизабет северных лордов и мелкое дворянство.
«Десять тысяч человек готовы выступить в защиту ее королевского трона, титула и чести!» — написал в ответ командир всего несколько дней спустя.
По мере того как распространялись известия о болезни королевы, в Хэтфилд начали приходить письма со всей страны от лордов, рыцарей, джентльменов и даже йоменов — в них они заверяли Элизабет в своей непоколебимой поддержке, которую готовы были при необходимости оказать даже силой.
— Я никогда не забуду этой любезности, — сказала она со слезами на глазах Сесилу, Кэт и остальным. — И достойно отплачу за нее, как только появятся время и возможности.
Затем в Хэтфилд начали прибывать придворные, подобные бегущим с тонущего корабля крысам, — оказать почести восходящей звезде и завоевать ее благосклонность. Когда она, поблагодарив их за доброжелательность, попыталась убедить их вернуться во дворец Сент-Джеймс и позаботиться о королеве, они попросили у нее разрешения остаться. Вскоре дом ломился от гостей, и новоприбывших пришлось отправлять на поиски жилья в деревню. Но поток доброжелателей и карьеристов не ослабевал.
В ноябре за ними последовали хранитель судебных архивов и королевский управляющий, которых прислала к Элизабет сама королева. Оба джентльмена мрачно поклонились ей, и Элизабет на мгновение почудилось, будто они пришли объявить, что королевой стала она. Но нет.
— Здоровье ее величества быстро ухудшается, ваша светлость, — сообщил хранитель судебных архивов. — Совет ежедневно молится о ее выздоровлении, но тщетно. Всем очевидно, что она долго не проживет, и потому милорды убедили ее сделать определенные заявления, касающиеся престолонаследия. Мадам, она назвала вас своей наследницей, прося лишь о том, чтобы вы сохранили истинную религию и выплатили ее долги.
Элизабет подошла к окну, невидящим взглядом уставившись через парк. Настал миг, к которому она так долго готовилась. В ближайшие дни она станет королевой. Ее великая битва за выживание почти завершилась — во что она сама не могла поверить.
Она вспомнила о поставленном Марией условии сохранить истинную религию. Что ж, она так и сделает! Она примет это условие и, если потребуется, даже поклянется — ведь Мария не уточнила, какая именно религия имелась в виду. Но покамест разумнее было промолчать — напрашивался еще один ответ без ответа!
— Смиренно принимаю волю ее величества, — молвила Элизабет, склоняя голову. — Прошу вас, милорды, передайте ей мои заверения в том, что, когда меня призовет Господь, я сделаю все, чтобы спасти королевство.
— Передадим, — пообещал управляющий. — Все, что теперь требуется, мадам, — чтобы совет подтвердил ваши права. Я уверен, что затруднений не возникнет.
— А я тем временем буду молиться о выздоровлении ее королевского величества, — отозвалась Элизабет.
— Это стало бы чудом, мадам, — ответил тот.
Хранитель печально кивнул в знак согласия.
Сэр Николас Трокмортон, один из верных друзей Элизабет при дворе, прислал ей короткую записку: «Когда вы получите от меня священный знак, ваш час пробьет». Вновь осознав, насколько она близка к трону, Элизабет мысленно поблагодарила его за предусмотрительность.
«Когда я увижу знак, — подумала она, — я точно буду знать, что стала королевой».
У герцога Фериа не было особых причин оставаться при дворе, и он, памятуя о наказе своего господина поддерживать дружеские отношения с наследницей Марии, снова приехал в Хэтфилд, куда Элизабет пригласила его на ужин. Его поразила образовавшаяся вокруг нее властная аура, но ничуть не порадовало присутствие в доме многочисленной молодежи, придворных и людей с подозрительными религиозными взглядами.
— Еретики и изменники, — пробормотал он себе под нос. — Отъявленные карьеристы! Неужели они не могли подождать, пока несчастная королева не испустит дух?
Показалось ли ему, или Элизабет и впрямь вела себя не так дружелюбно, как раньше? Он надеялся, что ошибается, ибо поведение ее было безупречно. Она поздравила Филиппа с долгожданным вступлением на испанский трон, блистала за ужином, поддерживая остроумную беседу, однако чувствовалось, что веселье ее довольно наигранное. А когда подали вино Гиппократа и убрали скатерть, она наконец посерьезнела.
— Прошу вас передать королю Филиппу мою признательность за все, что он для меня сделал, — сказала она герцогу, — и уведомите, что я и в будущем надеюсь на его дружбу. Скажите ему также, что, пока французы удерживают Кале, ни о какой дружбе с ними не может быть и речи.
