Наталья Иртенина - Шапка Мономаха
Ростиславичи взяли на копье град Всеволож, запалили деревянную городьбу и дома. Градские люди в безумье бежали от огня. Сидевший на коне перед воротами слепой князь ловил чуткими ноздрями запах страха, который они источали.
– Секите их! – заразившись безумием, прокричал он и рукой показал на толпу, сбившуюся в стадо. Он не видел ничего, но ему казалось, что это человечье стадо ревет и воет от ужаса, точно так же как выл и ревел он сам, когда ему вырезали глаза. – Иссеките всех! Всех!! Чтобы никого не осталось!..
Дружинники исполнили приказ. Град Всеволож был стерт с лица земли и на версту окружен трупами.
Объезжая место своей победы, напитанное невинной кровью, Василько содрогался от плача. Он помнил, что когда-то хотел простить Давыда. Но зло, сотворенное над ним, оказалось сильнее. Оно не знало милости.
Давыд со своей дружиной заперся во Владимире-Волынском. Не захотел открытой сечи, надеялся на крепкие стены града, ратную силу кметей и градских ополченцев. Подошедшее войско Ростиславичей крепко обложило город и село на осаду. Изготовились к долгому стоянию, повыгребли из смердьих амбаров в окрестных селах жито и корм коням, согнали скотину, сами села пожгли.
Однако слепой Василько, помня кровь под Всеволожем, хотел удержаться от пролития новой. Уговорил и брата. Под стены города поскакали с белыми тряпицами на копьях переговорщики.
– Князья Володарь и Василько Ростиславичи велят так сказать вам, владимирские люди, – закричали переговорщики снизу вверх, откуда через заборола на них поглядывали градские. – Мы пришли не город ваш взять и не с вами биться, а за врагами своими – за мужами князя вашего Туряком, Василем и Лазарем. Эти бояре подговорили Давыда, и он, послушав их, содеял гнусное дело. Пусть выдаст нам этих врагов и мы уйдем с миром, а либо иначе будем биться с вами не на жизнь, а на смерть.
Переговорщики повернули назад – немедленного ответа не ждали. Градские, побросав оружие на стенах, повалили на вечевую площадь и ударили в било. После отправили на двор Давыда градского волостеля с десятком ополченцев. Те заявили, что из-за трех бояр город биться не будет, и пригрозили князю открыть ворота перед вражьим войском, если не отдаст Ростиславичам кого хотят.
– Выдай бояр! За тебя еще можем стоять, князь, а за них мы не в ответе! А иначе сдадимся, тогда сам с дружиной промышляй о себе.
– Нет их в городе, – со страшной досадой цедил Давыд. – В Луческ отослал.
– Лукавишь с нами, князь! За какой нуждой отослал всех троих?
– А не ваше собачье дело.
– Отроков дружинных дай, князь, сами их воротим из Луческа!
– А нету их в Луческе, – злорадно сказал Давыд, – не доехали.
– Куда ж подевались? – хмуро вопрошали градские.
– Может, в Шеполь подались, может, и в Турийск.
– Не шути с нами, князь, – опять стали грозить ему. – Слышал же – отворим ворота, и дружина твоя тебе не поможет против Ростиславичей. Больно злы они на тебя и твоих мужей. Во Всеволоже крови не напились.
– В Турийске ищите, клятая чернь, – обозлился вконец Давыд.
Оружный отряд из градских людей и княжих кметей был беспрепятственно пропущен через осадное становище. На другой день он вернулся. В поводу вели двух коней со связанными на седлах боярами – Лазарем и Василем.
– Туряк где?! – скрежетнул зубами Василько Ростиславич, узнав о передаче только двух пленных.
– Не нашли, – объяснили градские. – Сбежал, собака.
– В Киев навострился Туряк, – мстительно сказал Лазарь, обиженный тем, что их двоих схватили, а третий оказался ловчее. – У князя Святополка защиты искать побежал.
– Ничего, брат, выкурим и из Киева облезлого лиса, – пообещал Володарь.
Мир с Давыдом заключили назавтра. А в третий день на рассвете пленных бояр повесили на деревьях. Двое сыновей слепого князя, только вошедших в возраст, когда отрок может согнуть боевой лук, поглумились над мертвыми – сделали из них мишень для стрельбы.
Ростиславичи отвели дружины в свои грады. В Киев немедленно помчалось посольство с требованием выдать беглого боярина, приговоренного княжьим судом к смерти.
Святополк Изяславич напустил на себя вид, будто не расслышал требованья. Послов приютил, сытно накормил, сладко напоил и отпустил с миром. Да и с походом на Давыда киевский князь не торопился.
Через два месяца, с середины лета, вся поднепровская Русь почувствовала на себе обиду Ростиславичей. На свои княжения оба брата сели так выгодно, что держали у себя всю соляную добычу и торговлю. Галицкой солью вся Русь засаливала припасы на зиму – мясо, рыбу и всякую овощь. Без этих летних засолов зимой остаться страшно, соль всегда раскупали у купцов пудами прямо с ладей и обозов.
Ростиславичи, не побрезговав убытками своих же купцов, а значит, и собственной недостачей, перекрыли торговым людям пути. Киев, Чернигов и Переяславль все лето ждали лодей из Галича и Перемышля, но так и не дождались. Перекупщики, первыми почуявшие, куда дует ветер, быстро вздули цены на запасы соли. Торжища вскипели возмущением и бранью, однако нужда не тетка. Кто мог – сокрушался, но брал задорого, кого гнула к земле скудость – плакались и злобились, грозили торговцам, сообща измысливали способы пограбить купцов за их жадность.
В Киеве к осени дошло до бесчинств черного люда. Объявились шайки, ночами с оружием налетавшие на купецкие дворы, лившие кровь и обчищавшие амбары. Одна бойничья шайка покусилась на боярское владение, то ли спутав двор, то ли ошалев от наглости. Половина душегубов осталась на том дворе в лужах собственной крови.
По дворам нарочитой чади и житьих людей стал ходить калика перехожий в рваной рясе и с медным крестом на груди. Крест был большой, напрестольный, нижним концом свисал на чресла бродяги и оттягивал ему шею. Калика останавливался перед воротами усадеб, во всеуслышанье изрекал, что настало время беззакония, собирал вокруг толпу черни и предвещал гнев Господень на головы беззаконников, держащих соль.
Проклятья слышались и на вечевом собрании. Киевский люд по примеру владимирцев выставил из своей среды посланцев к князю Святополку, чтобы потребовать выдачи боярина, которого он покрывает. На княжьем дворе посланцев схватили и бросили в поруб. Вече взбурлило. Горячие головы пообещали князю мятеж вроде того давнишнего, когда из Киева выгнали его родителя.
Святополк Изяславич с удвоенной силой принялся выкорчевывать крамолу. С тех пор как исчезла угроза войны с Мономахом, киевский князь испытанным способом укреплял себя в стольном граде. Глубоко в душу запали ему слова боярина Ивана Козарьича, сказанные прошлой осенью: «Многие в Киеве предпочли бы ныне князя Владимира». Среди этих многих – и нарочитых, и простолюдинов – Святополк стал насилием насаждать любовь к себе. Кого просто грабил, посылая отроков в посадские концы на разбой, кого, раздев до нитки, сажал в яму и требовал больше либо гнал из города. А противившихся велел убивать со всеми домочадцами. Много посадских родов искоренил таким образом.
Мятежное вече показало князю, что не всех еще искоренил.
28
Купцов было десятеро без одного. Поснимав шапки, они обступили Святополка Изяславича, грызшего лесные орехи, и уныло жаловались:
– Чернец из Феодосьевых пещер, по имени Прохор, по прозванию Лебедник, причиняет нам многий ущерб.
– Отнимает у нас наше имение, нажитое правым трудом.
– Обнищали мы и в скудость впали, князь, от этого беззаконника, чернеца Прохора.
Поглядев на широкие чрева купцов, на лоснящиеся щеки и плюнув скорлупкой, князь поинтересовался:
– Каким это дивом приключилась с вами скудость от неведомого чернеца?
– Тот злопакостный Прохор перешибает нам соляную торговлю.
– Всем, которые приходят к нему, он дает соль безотказно. Уже вся чернь о нем знает и в монастырь за солью бегает.
– Отчего это? – Святополк поперхнулся орехом. – Неужто монах торгует солью по меньшей цене?
– Он дает соль задаром и обильно, князь. Сколько кто просит мер, столько и дает.
– А мы из-за этого в жестокую печаль поверглись, потому как чернец лишает нас законного дохода.
– На торгах теперь никто соли не берет. Прежде две меры соли на куну брали, а теперь за ту же цену и десяти мер никому не нужно. Сущее разорение, князь!
– Куна за две меры? – подивился Святополк. – Неужто такая дороговизна?
– Что ты, князь, разве это дорого? – дружно возразили купцы. – Соль нынче дороже серебра.
– Найди, князь, управу на чернеца. А мы, когда свое получим, у тебя в долгу не останемся.
– Если же не обуздать его, то и тебе, князь, убыток причинится. Соляного мыта не досчитаешься.
– Ладно, ладно, не ропщите, купецкие люди, – забыв про орехи, Святополк быстро крутил на пальце колечки бороды, что свидетельствовало о важном раздумье. – Помогу вам в вашей беде.
– А что сделаешь, князь? – полюбопытствовали торговцы, повеселев.
