Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка
Юноша выбрал дорогу, огибавшую берег. Скоро он повернул в сторону и углубился в кленовую рощу. Эрмин прислушивалась к поскрипыванию снега под полозьями и ритмичному дыханию трех собак. Тошан сказал, когда кормил их, что это собаки породы маламут[64].
«Как пройдет моя брачная ночь? — думала девушка. — Я боюсь, ведь не знаю, как мне себя вести. Неужели мне придется полностью раздеться? Но, если мы будем спать на улице, нам будет очень холодно…»
Страхи теснились у нее в голове, и она очень жалела, что не может прижаться к Тошану. Рядом с ним все было просто: стоило ему прикоснуться, как в ее теле просыпалось желание, не оставлявшее времени для размышлений.
— А мы можем остановиться и перекусить? — предложила девушка. — Я очень хочу есть.
— Потерпи еще немного, — ответил он. — Мне нужно найти место получше.
— Какое место? — спросила она. — Тошан, мы в лесу! На много миль вокруг нет ни хижины, ни поселка!
— Сейчас мы едем по охотничьей тропе. Недавно здесь прошли собачьи упряжки, я вижу следы полозьев. Лучше уехать подальше от нахоженных троп. И я плохо знаю эти места.
Девушка подавила вздох. Она закрыла глаза, положила голову на сумку и натянула на нос одеяло. Скоро Эрмин уснула.
Прошло много часов, прежде чем прикосновение веточки к щеке заставило девушку проснуться.
— Мин, дорогая, моя певчая птичка, вставай!
Она приподнялась на локте и увидела лицо Тошана в нескольких сантиметрах от своего лица. Голова его и плечи были очерчены ослепляющим золотистым светом.
— Где мы? — пробормотала она. — Ты развел костер?
Сев в санях, она залюбовалась пылавшим неподалеку костром. Собаки, с которых Тошан снял упряжь, лежали на снегу. Вокруг саней огромные рыжие стволы деревьев уходили в темноту.
— Я устроил нам лагерь среди лиственниц, — сказал Тошан так, словно это имело огромное значение. — Эти деревья очень стары и полны мудрости. В нескольких шагах под панцирем льда журчит источник. Я пробил во льду полынью и сейчас наберу воды.
Эрмин встала. Торжественный тон мужа поразил ее. Она прошлась вокруг костра, чтобы размять ноги. Ведомая ощущением полноты жизни, не знакомым ей ранее, девушка нежно прикоснулась к коре лиственницы.
— Ты прав, — сказала она вдруг. — Здесь нам будет лучше, чем в гостинице. Здесь все так безмятежно…
— Белая сова показала мне сюда дорогу, — отозвался Тошан, который как раз склонился над санями.
Рядом с костром юноша поставил свои вещи — ящик и узел — и сумки Эрмин. Она увидела, что он разворачивает и встряхивает тяжелый кусок ткани, оказавшийся разноцветным одеялом.
— Я стелю нам постель, — добавил он. — Ты все еще голодна?
— О да! Я приготовлю ужин.
Девушка встала на колени на медвежью шкуру, которую расстелила поверх обледеневшего снега. Радуясь как ребенок, она стала выкладывать собранную заботливой Мирей провизию. Экономка догадалась положить две столовых салфетки в черно-белую клетку, льняное полотенце, вилки и ложки.
«Как далеко отсюда до дома! — сказала себе Эрмин. — Мне кажется, что я уехала много дней назад, а ведь на самом деле еще утром я пила кофе в гостиной, в Валь-Жальбере. Если бы мама меня видела! Мне до сих пор не верится, что так же они жили с отцом, лица которого я никогда не увижу. Я не слишком огорчилась, узнав о его смерти, но это неудивительно. Я его не знала…»
Тошан подошел, присел на корточки рядом с ней и принялся открывать бутылку хвойного пива, стоявшую между двух баночек с консервами.
— Нужно поджарить колбаски, — сказала ему Эрмин. — Но я не знаю как.
— Нанижи их на ветку и подержи над углями, они быстро поджарятся. Но смотри не обожгись. Я не хочу, чтобы ты испытала эту боль. Огонь — странная штука: он столь же благотворен, сколь и опасен.
Эрмин нерешительно улыбнулась, очарованная красотой юноши. Длинные черные волосы, которые он не стал связывать, смягчали надменные черты лица. Она невольно залюбовалась красотой его темных сияющих глаз, его пухлыми губами. По сравнению с ним она чувствовала себя невзрачной.
Что до Тошана, который тоже то и дело посматривал на нее, он находил ее красивой, как никогда. Он едва сдерживался, чтобы не наброситься на нее с поцелуями — такую румяную, белокожую, с маленьким носиком и красными улыбающимися губками… Особенно ему нравились ее небесно-голубые глаза, окруженные темно-коричневыми с золотистым отливом ресницами.
— Я уверен — твое тело похоже на ракушку, нежную, перламутровую! — прошептал он. — Я давно мечтаю о нем, и сегодня ночью я смогу ласкать и целовать его…
Эрмин не была готова услышать столь недвусмысленные речи. Она отвернулась, едва дыша. Чтобы скрыть свое замешательство, она принялась открывать баночку с паштетом из зайчатины, который приготовила Мирей далеко-далеко от окруженной лиственницами поляны, в краю, где живут благопристойные люди, у которых не принято демонстрировать свои чувства при свете дня и тем более при посторонних, которые зачинают детей в полной темноте, на кроватях и под простынями…
— Что не так? — спросил он. — Ты не улыбаешься?
— Меня воспитали монахини, — извиняющимся тоном ответила девушка. — Ты пугаешь меня, когда говоришь такие вещи. Конечно, я не боюсь, но меня это смущает.
Тошан не стал над ней смеяться, не стал комментировать ее слова. Он молча ел нарезанный ломтями хлеб с паштетом и колбасками. Эрмин расслабилась, потому что он так ласково ей улыбался… Она постаралась забыть о «нежной перламутровой ракушке». Они выпили пива из одной кружки.
Как только огонь переставал танцевать над угольками, юноша подбрасывал в умирающее пламя полено, и оно тотчас оживало.
— На десерт у нас плитка шоколада и печенье, — объявила Эрмин. — Как нам хорошо, Тошан! Мне уже не холодно, я сыта, и от пива кружится голова.
— Я не хочу десерта, — сказал он изменившимся голосом. — Я хочу тебя, потому что очень сильно и давно тебя люблю. Я так долго мечтал об этой минуте и не могу больше ждать!
Эрмин быстро собрала остатки ужина и легла на медвежью шкуру, раскинув руки в стороны. Сердце ее колотилось, как сумасшедшее, грудь поднималась в ритме прерывистого дыхания. Она боялась того, что должно было случиться, и в тоже время умирала от любопытства.
Тошан сперва снял с нее сапожки, потом черные хлопчатобумажные чулки, провел ладонями по точеным ножкам, нежная кожа которых мерцала в отсветах пламени. Она закрыла глаза. Ею овладела сладостная истома, с уст сорвался счастливый вздох.
— Ничего не бойся, — сказал он успокаивающим тоном.
— Я тебе доверяю, — отозвалась она.
Кончиками пальцев он пробежался по внутренней поверхности бедер, погладил ее живот.
— Придет день, и ты, Мин, будешь носить моего ребенка, — с сияющей улыбкой сказал он.
Девушка кивнула, не открывая глаз. По той легкости, с какой Тошан справился с застежкой на юбке, она поняла, что он не раз имел дело с женской одеждой. Он снял с нее юбку, но, чтобы не испугать ее, не стал трогать розовые атласные трусики.
«Я так боялась предстать перед ним обнаженной, а это не так уж страшно! Но мне хотелось бы, чтобы он меня поцеловал…»
Тошан занялся белым свитером. Она помогла любимому снять его, слегка приподнявшись.
— Жаворонок, я ощиплю твои перышки, — пропел он, опуская бретельки батистовой нижней сорочки.
Он наклонился и поцеловал кончик одной грудки, потом накрыл обе своими ладонями.
— Они теплые и полны сока! — прошептал он. — Ты очень красивая, моя дорогая Мин! Обнаженная ты еще красивее, чем в моих мечтах!
— Иди ко мне, — прошептала девушка. — Поцелуй меня, прошу тебя! Целуй и ничего больше не говори!
Но он встал и принялся стягивать с себя одежду. Эрмин осмелилась посмотреть на него украдкой и тут же закрыла лицо руками.
— Посмотри на меня! — воскликнул он. — Прошу тебя, смотри! Жене нечего стыдиться своего мужа. Мы одни в лесу, на поляне, окруженной лиственницами! Я люблю тебя, и ты меня любишь. Смотри на меня!
Она заставила себя подчиниться, хоть и не без страха. Великолепное тело медного оттенка явилось ее взору, мускулистое, с квадратными плечами, узкими бедрами и красиво очерченными прямыми ногами.
Девушка сразу же поняла, что пытался ей сказать Тошан. Если она сможет отринуть предрассудки и запреты, эти оплоты своей стыдливости, брачная ночь станет незабываемым событием в ее жизни, потому что ей не будет ни страшно, ни больно. Она станет женщиной до последней клеточки своего существа, растворится в безбрежном удовольствии всепоглощающей любви, в которой будут участвовать на равных ее тело, сердце и душа.
— Я смотрю на тебя! — проговорила она наконец. — Вижу тебя всего!
Тошан улыбнулся, он был доволен. Он лег с ней рядом и поцеловал в губы. Эрмин испытала невыразимое облегчение. Соединивший их страстный поцелуй моментально пробудил ее чувства. Она осмелилась прикоснуться к нему — сначала к плечам, потом к животу… Их нагота вдруг показалась ей естественной, простой, как вечность, как нагота Адама и Евы в райском саду. Они позабыли об окружавшем их снеге, о холоде, от прикосновения которого временами вздрагивали их тела.
