Виктор Поротников - Митридат
– Страх – тоже сильное оружие,- заметил Сузамитра,- надо использовать это оружие против римлян. Римляне очень боялись Ганнибала, будет неплохо, если они так же станут бояться Митридата.
Царского секретаря Критобула занимала во всем этом несколько иная цель.
– Римляне владеют в Азии немалым имуществом, среди них много людей состоятельных,- сказал он.- Перебив в Азии всех римлян и италиков, мы тем самым обогатим нашу казну. При столь немалом доходе можно будет на некоторое время избавить от налогов здешнее население, что создаст популярность Митридату.
Ободренный поддержкой друзей, Митридат при содействии Тирибаза и Критобула издал тайный указ для всех сатрапов и начальников городов. По этому указу следовало: выждав тридцать дней, сразу всем напасть на находящихся у них римлян и италиков, на них самих, на их жен и детей и вольноотпущенников, если они италийского рода, и, убив их, бросить тела без погребения, а все имущество поделить с царем Митридатом. Было также объявлено наказание тем, кто станет хоронить или укрывать, и награды за донос тем, кто изобличит или убьет скрывающих; рабам за показание против господ – свободу. Должникам по отношению к своим кредиторам – прощение долга.
Эфесский эдикт царя Митридата был издан в июне 88 года до нашей эры.
* * *
Стоя на палубе пентеры, Монима глядела на открывшуюся перед ней гавань Панорм, морские ворота Эфеса. Панорм был расположен в устье реки Каистр, а город Эфес лежал выше по течению на левом берегу Каистра. В Эфесе тоже была гавань, но для небольших торговых судов, так как наносы песка из реки Каистра сделали ее мелководной.
Пересаживаясь с огромной пентеры на небольшую верткую лодку, Монима вдруг почувствовала тяжелый смрадный запах, принесенный теплым ветром с улиц портового городка. Царица с немым вопросом оглянулась на своих служанок и на сопровождавшего ее евнуха Вакхида, которые так же, как и она, невольно поморщились, ощутив зловонное дыхание ветра.
Судно двинулось меж низких берегов, застроенных домами под красной черепицей; кое-где вздымали к синеве небес острые вершины рощицы кипарисов. Множество рыбачьих лодок стояло на мелководье у самого берега, к ним вели дощатые и сложенные из плоских камней сходни прямо от дверей низких рыбачьих лачуг. Бедно одетые женщины и полуголые ребятишки с любопытством глядели на проплывающую мимо гаулу под большим красным парусом с золотым изображением крылатого божества.
На палубе небольшого корабля, застеленной коврами, теснились воины в блестящих греческих шлемах с копьями и щитами. За их спинами можно было видеть большую группу нарядных девушек, неотступно следовавших за красивой знатной госпожой, с недовольным видом прогуливающейся от борта к борту.
– Вакхид,- обратилась Монима к евнуху,- сходи, узнай у кормчего, почему здесь такой ужасный запах?
Вакхид с поклоном удалился на корму, где рядом с двумя рулевыми стоял кормчий-египтянин.
Вернувшись, Вакхид поведал Мониме:
– Несколько дней назад в Панорме произошло избиение торговцев из Италии. Их перебили всех до одного, а тела бросили без погребения. На жаре мертвецы быстро разлагаются. Вот откуда идет такой смрад, госпожа.
– За что убили этих несчастных?- спросила Монима.
– Таков был приказ Митридата,- ответил евнух.
– Но почему их не стали хоронить?
– На то тоже была воля Митридата. Так сказал мне кормчий, госпожа.
– Он что- не в своем уме?!- вскричала Монима.
– Кто? Кормчий?- не понял Вакхид.
– Мой муж, кто же еще?!- гневно ответила Монима и опустила голову, покрытую тонким покрывалом.- О боги, вразумите Митридата! В своей ненависти к Риму он доходит до ужасных злодеяний, не ведая, что эта ненависть может обернуться против него самого.
Толкнув Вакхида в плечо, Монима воскликнула:
– Ступай к кормчему, пусть он поторопит гребцов! Пока я не сошла с ума от этого зловония!
Гребцы, находившиеся под палубой, дружно навалились на весла. Гаула пошла быстрее. Скоро Панорм остался позади.
Созерцая живописные берега, обсаженные плодовыми деревьями, Монима пребывала в печальной задумчивости. Ее не радовала своей красотой гора Галлесий, к вершине которой клонилось заходящее солнце.
В Эфесской гавани Монима сошла на берег и тут же с ужасом и отвращением увидела полуразложившиеся зловонные трупы. Для нее были приготовлены крытые носилки. Царица ехала в них по городским улицам и задыхалась от миазмов. Закрыв нос и рот ладонью, Монима выглядывала из-за парчовых занавесок, движимая непонятным любопытством. Она видела изувеченные раздетые донага тела женщин, разрубленных на части младенцев. Иные останки до такой степени были объедены собаками, что было непонятно, мужчина это или женщина.
Потрясенная до глубины души, Монима вступила во дворец градоначальника и столкнулась лицом к лицу с отцом, уехавшим из Синопы гораздо раньше ее.
– Здравствуй, моя красавица!- радостно воскликнул Филопемен, заключив дочь в объятия.- Я очень по тебе соскучился!..
А ты прекрасно выглядишь, и тебе необычайно идет этот карийский хитон!.: Ты в нем просто богиня!
Филопемен говорил без умолку. Взяв Мониму за руку, он тащил ее за собой по старой отцовской привычке.
Наконец Мониме удалось прервать отца вопросом:
– Что ты делаешь в Эфесе?
– Как что? Я здешний эпарх!- Филопемен горделиво приосанился. По почтительным взглядам и улыбкам вельмож Монима поняла, что это правда. О том же говорила одежда ее отца- столь пышно он еще никогда не одевался!
– Тебя Митридат сделал эпархом?- нахмурилась Монима, высвобождаясь из отцовской руки. И, получив утвердительный ответ, добавила:- Он что же, сделал это в насмешку?
– Почему в насмешку?- обиделся Филопемен.- По-твоему, из меня не получится эпарх? Я – свободнорожденный эллин! Умею читать, писать и даже знаю наизусть два стиха из «Илиады».
– Почему же тогда ты не прикажешь убрать смердящие трупы с улиц Эфеса?- разгневанно спросила Монима.
Под взглядом гневных глаз царицы свита Филопемена перестала улыбаться. Сам Филопемен слегка оробел, ибо знал, какое влияние на своего супруга имеет его властолюбивая дочь. Стоит ей захотеть, и он запросто может лишиться своей выгодной должности. Поэтому Филопемен сменил тон и раздраженно махнул рукой на свое окружение, чтобы все убирались с глаз долой. Вельможи поспешно удалились. Рядом с Филопеменом и его дочерью остались только служанки Монимы и неизменный Вакхид.
– Понимаешь, доченька, Митридат захотел истребить в Эфесе всех выходцев из Италии…- начал было Филопемен.
– Не понимаю,- оборвала его Монима,- не понимаю, с кем воюет Митридат?
– С римлянами, конечно,- пробормотал в ответ Филопемен.
– Но я не видела на улицах Эфеса убитых римских воинов,- сказала Монима,- я видела мертвых женщин и детей. Или Митридат уже не знает, где искать врагов? А ты по своей всегдашней глупости помогаешь ему в этом!
– Не говори так, дочь моя,- зашипел на Мониму недовольный Филопемен.- Неужели ты станешь защищать перебитых италиков?! Или осуждать своего супруга за свершенное…
– Злодеяние,- вставила Монима.- Называй вещи своими именами, отец.
Филопемен опасливо оглянулся на бесстрастного Вакхида, который все слышал и который- это было известно Филопемену- был доверенным лицом Митридата. Филопемен выразительно посмотрел на дочь, намекая, чтобы она придержала язык.
Однако остановить рассерженную Мониму было не так-то просто.
– Отец,- сказала она,- либо ты велишь предать погребению тела безвинно убитых италиков, либо я сделаю так, что Митридат спровадит тебя в скифские степи на самый край земли. Выбирай!
От отчаяния и страха у бедняги Филопемена отвалилась челюсть.
– Я не могу этого сделать, доченька,- простонал эпарх, мигом растерявший свою надменность.- У меня приказ Митридата не хоронить убитых италиков. Не могу же я идти против воли царя!
– Где сейчас Митридат?- спросила Монима.
– В Пергаме,- ответил Филопемен.
– Я еду в Пергам, отец. Немедленно!
Эпарх только сокрушенно покачал головой, понимая, что спорить бесполезно.
До Пергама, столицы бывшей римской провинции, Монима добиралась через города Ионийского побережья: Кодофон, Смирну, Магнесию, Элею… В Магнесии царице и ее свите пришлось заночевать. Всюду, где проезжала Монима, она видела последствия Митридатова приказа- множество гниющих трупов. Тиран колофонян Эпигон, поставленный у власти Митридатом, выказал понтийской царице величайшие почести и попутно хвастался перед ней тем, с каким усердием он истреблял италийских торговцев и их слуг по всему Колофону.
«Были такие, что прятались в колодцах,- усмехался тиран,- но мои люди нашли их и там. Свидетель Зевс, от меня никто не ушел!»
Монима возненавидела этого человека, с негодованием отвергнув серьги и перстни, снятые с убитых женщин.
