Виктор Ахинько - Нестор Махно
После митинга в Бердянске к Батьке подошел Лев Зиньковский.
— Мои люди разнюхали: со всех сторон сунут красные.
— А что ж они не наступают? — спросил Нестор Иванович, опираясь на палку.
— Эта материя моим старушкам с инвалидами не по зубам.
Стояли в холле гостиницы, ждали обед.
— Мы же хотим листовку размножить «Черная измена большевиков». Быстро не успеем, Батько, — забеспокоился Петр Аршинов.
— Надо срочно уходить, — заметил начальник штаба Виктор Билаш.
— Пообедаем и ноги в руки, — поддержал его Василий Куриленко, помощник командующего.
— Наши с тобой ноги только в руках и носить, — усмехнулся Махно. Раны зажили, но беспокоили. — Добре. В два часа отправляемся на Ново-Спасовку. Давай приказ, Виктор Федорович.
Первыми во всех направлениях были высланы военные разведчики. Им велели задерживать любого, пешего или конного, старого и малого, кто идет в сторону противника, и красное командование еще сутки считало, что махновцы пьют вино и грабят Бердянск. Это заблуждение особо не повлияло на ход операции. Далеко уйти повстанцам все равно не удалось. Но начальники карательных дивизий, обнаружив ошибку, засомневались в успехе. Тем более что из Ново-Спасовки махновцы тоже снялись и были обнаружены лишь у Андреевки — большого села на северо-востоке. Тут перед рассветом и закипел бой.
Начало его Василий Данилов не застал. Он хоть теперь и член штаба армии, как сам шутил — «большая шишка», но находился в обозе, поближе к своим снабженцам. Где-то впереди уже вовсю стреляли, когда подводы с патронами, снарядами вкатывались в село. За ними двигались лазарет, сторожевой отряд и разведчики Кочубея-Лонцова. Всех махновцев было до трех тысяч. «Маловато, — считал Василий. — Но зато в плен нас не берут! Значит, выскочим. На тот свет или на этот — воно покаже, як Батько каже».
Данилов побывал на передовой и убедился: увы, сейчас им не проскользнуть. Красные уперлись лбами, секут из пулеметов каждый кустик за селом. Нет, не выскочить из этого, тройным узлом завязанного мешка. Однако и радость есть. Василию показали две новенькие пушки, захваченные в ночной атаке. Хороший подарок артдивизиону.
Каратели маячили на горизонте, не решаясь нападать. А зачем подставлять грудь, когда война закончена? Эти придурковатые махновцы и так никуда не денутся. Пусть попляшут под обстрелом! Снаряды рвались на улице, в огородах. Еще и декабрьское, скупое солнце, как на грех, выглянуло из-за туч и не собиралось прятаться. Идя в штаб, Василий погрозил ему пальцем:
— Имей же совесть! А-а, понимаю. Ты тоже красное!
— Здоров, Данилов! — услышал он и увидел Клешню. — Шо ты, Вася, на столб показуешь?
— Какой столб?
— Та оцэй же, телеграфный. Слухай, а як ток идэ?
— Тебе, Захар, что, делать нечего?
— Готовлюсь к бою. Пулемет в порядке. А ты ответь, шишка. Хлопци интэрэсуються.
— Ток, говоришь, — Данилов сквасил недоуменную мину. — По проводам же идет.
— Э-э, то жилизяка, — возразил Клешня. — Вона ж твэрда. Куда тому току просунуться?
— Он внутри, а провода как трубочки, — объяснил Данилов. — По ним и катится ток. Понял?
Клешня усмехнулся лукаво.
— Оцэ спасибо. Набрався ума. Можно и в бой.
Уже отойдя порядочно, Захарий остановился.
— А трубок нэма. Мы шукалы!
Василий тоже обернулся, выкинул указательный палец:
— Они очень тоненькие. Как новорожденные гниды!
В каменном доме с крыльцом, где был штаб, командиры уже пообедали, пили компот.
— Чего ж сидеть? — спросил Батько. — Есть еще предложения?
По его бодрому тону каждый почувствовал, что всё трын-трава. Нестор Иванович вроде вообще не ведает страха. Что за человек? Ненормальный? Или железный, током напитанный?
— Повторяю, надо бить на юг, — заговорил Виктор Билаш, в штатском, аккуратно подстриженный.
— А я считаю, на север! — возразил Федор Щусь, обвешанный оружием. — Шо нам делать на том юге? Ну прорвемся. А дальше? Снова в Бердянск?
— Вдоль родного моря пойдём, — настаивал Билаш. — Главное сейчас — вырваться!
— Подождем ночи, я думаю, — тенорком заявил первый кавалерист Алексей Марченко. — Посветлу мы уже прорывались под Тимошовкой. То гибель!
Слушая его, Петр Петренко тяжело вздохнул. Они оба, крепко битые, напряженно ждали: как же поступит Батько, какой еще урок преподнесет? Обстановка-то аховская. Хуже некуда!
— А ты что надулся, Василий? — обратился Нестор Иванович к своему помощнику и другу по несчастью Куриленко. Тот пошевелил пятерней светлый чуб, потер широкую грудь. В стратегии он был не силен, вот в рубке — сокол. Сказал:
— Алеха прав. Ночь для нас — мать родная.
В ограде грохнуло, посыпались стекла. Все сидели, не шевелясь. Лишь Данилов уронил кружку, и она, тарахтя, запрыгала под столом. Из соседней комнаты выглянула Галина, за ней — испуганный хозяин.
— Закрой дверь! — рыкнул Махно. — Та-ак, хлопцы. Идем на юг.
Билаш выразительно посмотрел на командиров широко поставленными черными глазами.
— Но не для прорыва, — продолжал Батько. — А для пущего обмана, и только!
Он опять умолк, словно давая возможность каждому вникнуть в это коварное предложение.
— Для какого обмана? — не вытерпел Данилов. Непревзойденный снабженец слабо разбирался в боевых тонкостях.
— Ты, Вася, подними кружку и нюхни, нет ли там чего, — усмехнулся Нестор Иванович. Данилов нравился ему всегдашним юмором и оптимизмом. — А потом… потом обеспечь побольше снарядного грохота в южном направлении. Понял?
Василий поставил кружку на стол и закивал.
— А куда пойдем ночью, — вел далее Махно, — это нам подскажет Лева. Твои калеки да бабы спят или работают?
— Шуронём их, Батько, — пробасил Зиньковский. — Они’ у меня всегда по стойке смирно!
— Вот и добре. Хай глянут. Может, где смена частей будет или померзнут краснож… Слышь? Уйдут погреться, зазеваются.
— Пронюхаем, Батько…
— А ты, Петренко, поднимай свою пехоту на юго-восток. Дразните их до темноты. Даже за село скачите, чтоб поверили нам. Ясно?
На том совещание закончилось.
Вечером начальнику сорок второй дивизии Николаю Ефимову донесли, что махновцы скапливаются на противоположной — южной околице Андреевки. Готовят прорыв явно там, и артиллерия лупит без умолку.
— Это хорошо. Значит, сможем сменить уставшую сто двадцать шестую бригаду, — решил Ефимов. — Передайте приказ…
В темноте, когда гремел бой на южной окраине, Лев Зиньковский нашел Махно.
— Меняют бригаду, — доложил, потирая руки. — Ту, что ночью сражалась с нами на севере.
— Верные сведения?
— Головой отвечаю.
— Нашо она мне, голая. Пошли еще бабок. Может, липа?
Оказалось, нет. Действительно меняют.
— Вот теперь бьем всем кулаком на север! — приказал Батько Билашу.
Подогретая за день земля, слабый снежок курились туманом. Он поднимался все выше, и в этом молоке повстанцы, сломя голову, ринулись на только что занятые позиции свежей бригады. Красноармейцы не успели оглядеться, не имели ориентиров и растерялись. Половина их была постреляна, изрублена. Более тысячи сдались в плен. Дальше та же участь постигла и бригаду кавалеристов.
Вырвавшись из западни и пройдя ночью около сорока верст на северо-запад, махновцы достигли села Конские Раздоры. Здесь им почти без боя попали в руки еще и обозы тех дивизий, что окружали Андреевку. Оружие повстанцы взяли себе, остальное раздали крестьянам.
Когда Фрунзе доложили об этом, его чуть кондрашка не хватила. Что за наваждение! Замысел-то был обсосан до мельчайших деталей. А негодяй опять ускользнул. И всё войско увел! Как объяснить Ильичу? Не просто увел — взял пленных, имущество! Жуткий цирк! Победителя, генерала Врангеля… клоуном выставил!
Постучав кулаком по столу, Михаил Васильевич присел и написал сгоряча: «Прорыв на север главных сил Махно, окруженных вплотную нашими войсками в д. Андреевка, удался исключительно благодаря преступному отношению к сторожевой службе бригад…»
Подобная наивность не была свойственна Фрунзе, но гнев и сделанные ранее хвастливые заявления не позволяли серьезно взглянуть на случившееся. Он продолжал: «Всех начальников, независимо от их служебного положения, и их военкомов, виновных в непринятии соответствующих мер и халатном отношении к своим обязанностям, предать суду Ревтрибунала».
Текст этого, явно истерического, приказа передали. Начальника дивизии Николая Ефимова допрашивали и вскоре, по-видимому, не без протекции Троцкого, приняли… слушателем академии Генштаба! Не пострадали и другие.
Кадровые офицеры посмеивались над штатским Фрунзе. Главком Каменев окрестил его последнюю операцию как «Андреевский конфуз». Они оба, однако, и мысли не допускали, что это уже не гражданская война — открытая агрессия. Ведь украинское советское правительство, пусть и приехавшее из Москвы, не имело даже формального договора с Россией о вооруженном вмешательстве.
