Александр Филимонов - Проигравший.Тиберий
— О, как мило! — сказал он, — Мне уже много раз сообщали, что у вас интрижка, да я и сам догадывался. Собственно говоря, плевать мне на тебя, Ливилла, наш брак давно изжил себя. Я бы смотрел сквозь пальцы на твои шалости. Но теперь, раз уж нужно как-то высказаться мне, обманутому мужу, то хочу сначала тебя спросить: почему ты выбрала именно это ничтожество? В Риме так много достойных людей — этот твой Сеян и мой папочка их еще не всех извели. Неужели тебе настолько изменил вкус, что ты даришь свои перезрелые ласки этому негодяю, который закончит жизнь в Тибре?
Сеян сделал шаг к Друзу, схватившись за рукоять меча, но, как бы вспомнив о трибунской неприкосновенности, остановился. Друз ни малейшего внимания на эту мнимую угрозу не обратил. А Сеян просто не верил своим ушам: надо же, такая удача, в присутствии Ливиллы произнесено тяжелейшее оскорбление в адрес императора!
— Приди в себя и замолчи, муженек, — вдруг произнесла Ливилла. — Не тебе судить о достоинствах Сеяна. Судя по тому, что ты сейчас сказал, в тебе нет и части того благородства, какое есть у него. Надо же — ты обвиняешь меня в том, в чем сам виноват! Наш брак себя изжил только потому, что ты ни о чем другом, кроме как о власти, не думаешь. Сеян, ты ведь слышал, как он поносит Тиберия? Это он делает в моем присутствии каждый день!
— Это очень дурно, Друз Цезарь, — зловеще проговорил Сеян, — Я много видел преступников и много слышал разных гадостей, но в твоих устах высказывания против императора, твоего отца и благодетеля, выглядят особенно отвратительно.
Несколько мгновений Друз пытался осмыслить сказанное. Он переводил взгляд с жены на Сеяна и обратно. Наконец до него дошло, кто его обвиняет и в чем.
— А, вот вы куда клоните! — воскликнул он, — Ну что же — готовьтесь к Гемониям! Я застал вас на месте преступления и докажу это. Сейчас пойду к отцу. Но сначала…
Он трижды хлопнул в ладоши.
— Эй, кто там? Немедленно ко мне!
Друз хотел позвать старшего дикторской стражи, чтобы тот смог стать свидетелем и подтвердить его обвинение против Ливиллы и Сеяна. Послышались шаги, при звуке которых Сеян почему-то ухмыльнулся, и в спальню вошел незнакомый
Друзу офицер. Войдя, он вначале отдал честь Сеяну, а потом трибуну, словно только что заметил его. На Ливиллу он не смотрел.
— Что это? Кто это? — сдавленным от волнения голосом выкрикнул Друз. — Где мои ликторы? Где Курций (так звали старшего офицера дикторской стражи)?
— Разреши доложить, трибун! — отозвался незнакомый офицер, — Твоя стража, получив от тебя приказ быть свободной до вечера, удалилась. Дом охраняется отрядом гвардии. Докладывает старший центурион пятой когорты Авл Терцений!
— Это твоя работа, Сеян? Как же ты посмел? — ошеломленно спросил Друз.
Его поразил столь откровенный поступок Сеяна, вопиюще противозаконный. Лишить народного трибуна полагающейся ему дикторской стражи! Это все было спланировано, и не случайно Друз застукал Сеяна и Ливиллу.
— Ты рано усмехаешься, негодяй! — крикнул Друз, — Я немедленно иду к императору! И посмотрим, сможет ли твоя собачья свора меня задержать!
— Доброго пути, трибун! — сказал Сеян.
Друз выбежал из спальни. Вслед за ним, повинуясь знаку Сеяна, вышел центурион.
— Ну, моя дорогая, мне тоже надо идти, — Сеян помахал Ливилле рукой. — Готов поспорить, я увижу Тиберия раньше, чем твой муж. А ты постарайся никуда не отлучаться — скоро император вызовет тебя для дачи показаний. Помнишь, что нужно говорить?
— Помню, мой дорогой, отлично помню. — Ливилла приподнялась на постели так, чтобы покрывало сползло с ее грудей, — Поцелуешь меня на прощанье?
— Некогда, милая, некогда. Мне надо спешить.
И Сеян ушел, не обращая внимания на капризно надутые губы Ливиллы.
Сеян оказался прав, говоря, что увидит Тиберия первым. Он знал, где его надо искать, а Друз не знал. Поэтому уже через полчаса Сеян, заикаясь, словно от волнения, говорил Тиберию:
— Он принялся за меня, цезарь. Я так и предполагал. Твой сын хочет убрать меня с дороги — наверное, Агриппина посоветовала ему.
— Что значит убрать? Он грозил тебе смертью? — спросил Тиберий.
— О, если бы, цезарь! Если бы! Он грозил мне гораздо более страшным — клеветой. Он только что сказал, что объявит… Я не могу даже повторять без содрогания… Объявит меня и твою невестку Ливиллу прелюбодеями! Этому были свидетели, цезарь!
— Вот как? Мой сынок и свою жену хочет сюда приплести?
— Справедливости ради, цезарь, я должен сказать, что у него не было заранее подготовленного плана, — заявил Сеян. — Этот план — насчет нашего прелюбодеяния — родился, можно сказать, у меня на глазах. И есть свидетели! Мы встретились с Друзом случайно, он сразу начал хвастаться своим положением трибуна и допустил несколько замечаний в твой адрес, цезарь…
— Какого рода замечаний? Надеюсь, не по поводу моей лысины?
(Это была одна из любимых тем Тиберия. Он постоянно упоминал Юлия Цезаря, над лысиной которого безнаказанно смеялись все, кому не лень, и считал терпимость к подобным насмешкам одним из лучших качеств императора. Вот и сейчас не удержался, хотя был встревожен и разгневан.)
— Он оскорблял тебя, цезарь… говорил, что ты убиваешь лучших граждан Рима и он положит этому конец, — Сеян был серьезен и не желал оценивать любимую шутку императора, — Одним словом, все мои подозрения о его тайных мыслях подтвердились! Я, естественно, сказал Друзу, что молчать не буду и немедленно сообщу тебе, цезарь. На что он рассмеялся и заявил, что прелюбодеям, то есть мне и Ливилле, никто не поверит. Я в отчаянии, цезарь…
Самое интересное заключалось в том, что Сеян знал: Тиберию известно о его связи с Ливиллой. И все, что сейчас происходило, было самым настоящим спектаклем. Тиберий не мог без таких спектаклей. Они были ему нужны для того, чтобы заглушить все сомнения, которые появлялись или могли появиться у него в душе. Так старая шлюха, обитательница самого грязного лупанария, рассказывает клиенту о том, что хранит в своем сердце чистую первую любовь к какому-то, несуществующему юноше, и знает, что клиент ей не верит, но соглашается с правилами игры, убеждая себя самого, что с женщиной, не лишенной некоторых идеалов, приятнее иметь дело, чем с полностью безнравственной проституткой. Да что там лупанарий! Повсюду, в каждом доме, ежеминутно разыгрываются такие спектакли, и люди лгут друг другу, чтобы, как ни странно, почувствовать себя лучшими, чем они есть на самом деле. Таковы люди.
— Успокойся, мой дорогой друг, — произнес Тиберий торжественно. — Я, пока жив, не позволю опорочить твое честное имя. Прошу тебя только об одном — никому не говори о тех оскорблениях в мой адрес, которые ты слышал от Друза. Я сам с ним разберусь.
— Благодарю тебя, цезарь. Я буду нем как рыба.
— Друз — мой сын. От него я стерплю даже то, что не стерпел бы от любого другого. Но всему есть предел. Занимайся своими делами, Сеян, а Друза предоставь мне.
В этот день свидание отца с сыном не состоялось. Во дворце, где Друз пытался отыскать Тиберия, ему сказали, что император плохо себя почувствовал и уехал на одну из загородных вилл, чтобы подлечиться и отдохнуть. Допускать к себе никого не велел — пусть хоть весь сенат во главе с обоими консулами захочет его видеть. Друз начал догадываться, что против него плетется какой-то заговор и что Тиберий либо введен в заблуждение, либо сам этот заговор и возглавляет.
Он бросился к Ливии. В сложившейся ситуации ее совет мог помочь Друзу — кто, как не Ливия, лучше остальных разбиралась в темных закоулках души Тиберия? И она наверняка знала, как воздействовать на сына.
Вот когда Друзу пришлось пожалеть о том, что раньше он не позаботился завоевать любовь или хотя бы расположение бабки! Они не были в явной ссоре, но Ливия относилась к внуку достаточно холодно. Она еще могла, конечно, заставить Тиберия слушаться — но какой ценой? Для этого ей пришлось бы выложить последний козырь — уничтожающие его письма Августа. В этих письмах, трепетно ею сохранявшихся, было для Ливии все — и подтверждение пошатнувшейся веры в свое могущество, и причастность к делам огромной государственной важности, и личная защита. С какой стати Ливия должна была жертвовать своим последним сокровищем ради внука — совершенно бесперспективного, хоть и облеченного трибунской властью. Он, Друз, ее всегда ни в грош не ставил, занятый собой, и только собой, — как Нарцисс. Он, Ливия готова была поклясться, ни разу даже не задумался о том, почему остался жив, когда все его братья покинули этот мир. Впрочем, Ливия никогда не воспринимала внука всерьез и не занималась устройством его судьбы.
Беседы у Друза и Ливии не получилось. Бабка ограничилась выражениями сочувствия, посоветовала не портить отношений с Сеяном и помириться с ним. Друз чувствовал, что совет этот — мудрый, но принять его не мог. Распрощавшись с Ливией, он ушел, уверенный, что ноги его больше не будет в доме бабки.
