Эрнст Питаваль - Голова королевы. Том 2
— Да, он так считает, но я держусь совершенно другого взгляда на вещи, и мой взгляд, надеюсь, правильнее его.
— Смею я спросить, что ты имеешь в виду?
— Разумеется. Но сначала я укажу тебе на те неблагоприятные для нас моменты, которые возникнут, если мы решим воспользоваться указаниями кардинала.
— Значит, мы напрасно посещали кардинала?
— Почти, Киприан, хотя, нужно признать, благодаря ему мы достаточно ориентированы. Кардинал рекомендовал нам завязать отношения с тем самым кружком, от которого исходили все неудавшиеся предприятия и в котором постоянно обретались предатели.
— Я и сам подумал об этом!
— Мы совершенно чужие в Лондоне, чтобы быстро разобраться в людях, они же все, наверное, отлично известны английской полиции, и если мы будем водиться с ними, то нас выследят.
— С твоими выводами нельзя не согласиться. Значит, мы бросимся в объятия противной партии?
— Да, и никто не догадается о наших намерениях. Кроме того, таким образом нам будет легче узнать все, что нам необходимо узнать.
— Что же, у меня нет оснований держаться иного взгляда.
— Это мне приятно. И вот еще что: я с остальными людьми поселюсь в большом доме, ты же поселишься отдельно и будешь для нас как совершенно посторонний.
— Да?
— Твоей задачей будет наблюдение за теми людьми, которых нам рекомендовал кардинал; ты должен держать наготове экипаж, словом, подготовить все для внезапного и быстрого отъезда.
Киприан ничего не ответил и только в мрачной задумчивости опустил голову.
— Ты что молчишь? — спросил Эдуард. — Недоволен этим поручением?
— Абсолютно доволен, — ответил Киприан, словно просыпаясь от глубокого сна.
Добравшись до Лондона, они отыскали себе желаемое помещение. Как было решено, Киприан не поселился вместе с другими своими товарищами, а нашел себе другое место.
Глава двадцать третья
МАК-ЛИН В ЛОНДОНЕ
На следующий день по приезде в Лондон Эдуард Мак-Лин оделся в приличествующий данному случаю наряд и отправился засвидетельствовать свое почтение леди Стаффорд. Леди уже была предупреждена о его визите, поэтому юный шотландец был принят очень любезно, и его пригласили бывать и впредь. От леди Стаффорд Эдуард отправился к лорду Бэрлею, который тоже уже знал о его прибытии. Он приветствовал молодого человека с появлением на английской земле и объявил, что его дом всегда открыт для него.
Более осторожным оказался Лейстер. Скорее инстинкт, чем разум, заставил его принять молодого иностранца довольно холодно.
Но за исключением графа Лейстера все, к кому обратился Эдуард, оказались в высшей степени предупредительными, так что он мог быть очень доволен первым приемом в Лондоне.
Мак-Лин не остался незамеченным, уже на другой день между Бэрлеем и Валингэмом состоялся разговор о нем.
Оба они только что покончили с делами, когда лорд Бэрлей вдруг поднял голову и, пытливо уставившись на зятя, спросил:
— Ну-с? Что новенького?
— Сегодня ничего, — ответил Валингэм, — то есть по крайней мере ничего такого, что могло бы интересовать вас.
— А все-таки кое-что есть, зятюшка! — улыбаясь, возразил Бэрлей. — Вчера мне был сделан визит…
— Ах, да, да, этот молодой шотландец! — воскликнул статс-секретарь. — Что же, он засвидетельствовал свое почтение по крайней мере дюжине влиятельных лиц, и все приняли его очень хорошо, за исключением лорда Лейстера.
— Графу везде чудится угроза, — сказал Бэрлей, — но мне кажется, что Мак-Лин совершенно не опасен.
— Это — мальчишка!
Ну а его свита?
— Это все — почти такие же юнцы, как и он.
— Обращаю ваше внимание на этого молодого человека, — закончил Бэрлей, — если у молодежи создается хорошее впечатление, она охотно повсюду трубит об этом, а для нас это очень важно.
Валингэм, вернувшись домой, послал приглашение молодому иностранцу.
Эдуард знал значение Валингэма, который встретил его с предупредительной любезностью. Но знай он всю полноту обязанностей статс-секретаря, он так беззаботно не переступил бы порог его дворца.
Министр полиции захотел только познакомиться с молодым Мак-Лином и предложить ему свои услуги. Он представил ему также Пельдрама в качестве человека, который постоянно будет готов к его услугам и которому можно вполне доверять.
Эдуард прибыл в Лондон перед Рождеством и пробыл в городе целых шесть недель, причем отлучался только на короткое время.
А за это время пронесся целый вихрь событий: переговоры Бельевра с Елизаветой, переговоры с шотландцами, открытие заговора Морд-Стаффорда. Двор переселился в Гринвич на продолжительное время.
Но тем не менее Мак-Лин имел всюду доступ и был принят даже при дворе, хотя поставленная им задача быть замеченным Елизаветой казалось несбыточной мечтой. Лорд Лейстер постепенно тоже довольно тесно сошелся с Мак-Лином и даже выказал полную готовность доставить ему частную аудиенцию у королевы Елизаветы. Однако это оказалось невозможным в силу затянувшегося убийственного настроения государыни.
По временам Эдуард думал, что судьба Марии Стюарт может еще повернуться в лучшую сторону и без всяких насильственных действий, этим и объяснялось его промедление. Когда же он понял наконец, что эта надежда совершенно тщетна, то решил сделать вид, будто покидает Лондон и Англию.
Мак-Лин очень умно избегал знакомства с людьми, которые могли показаться властям хоть немного подозрительными. Поэтому, когда он прощался с приобретенными в Англии друзьями, все они были твердо убеждены в его лояльности.
А что поделывал Киприан со времени своей разлуки с Эдуардом в Лондоне?
Его первой задачей было, разумеется, подыскать себе постоянную квартиру, после того как он прожил два или три дня в гостинице самого низшего ранга. В конце концов он нашел себе помещение у оружейного мастера. Был ли это просто случай, или же его тянуло к родному ремеслу, к привычному перезвону молотов? Возможно, что и так.
Его хозяин, Яков Оллан, был тоже родом из Шотландии. Маленького роста, с лицом, испещренным морщинами, он был немногоречив, и казалось, что постоянно о чем-то думает. Говорил он короткими, отрывистыми фразами.
У Оллана были собственный дом, большой магазин и мастерская с массой подмастерьев. Так что он казался состоятельным. Несмотря на это, постоянно сам работал в мастерской, руководил всем делом. С рабочими был краток, но не груб, строг, но не жесток. За ошибки и небрежность в работе наказывал увольнением, за глупости и баловство вне дома сначала делал выговор, а не помогало — увольнял.
У Оллана был так называемый управляющий, но это звание давало право только наблюдать за порядком в мастерской во время отсутствия хозяина, что случалось очень редко, когда было нужно отнести оружие к знатному заказчику, или же когда его вызывали в лавку для переговоров с покупателем.
Обыкновенно в лавке продажей занимались жена и дочь Оллана. Жена — почтенная матрона, молчаливая, как и ее муж, а дочь, которую звали Вилли, — хорошенькая девушка девятнадцати-двадцати лет. Весьма возможно, что много кавалеров являлось в лавку под видом покупки оружия только ради Вилли, но девушка никогда не оставалась одна, и все попытки поближе познакомиться с ней разбивались о бдительность матери. Впрочем, вести торговлю в лавке было очень легко. У каждого предмета существовала определенная цена, торговаться было немыслимо, а о кредите не могло быть и речи. Если же и случалось, что кто-нибудь начинал торговаться или требовал кредита, то сейчас же звали самого Оллана, а в его отсутствие — управляющего Дика Маттерна.
Этот Дик Маттерн был истинным продуктом Лондона и, как все юные обитатели столиц, немного фатом, немного мотом, а в общем — чересчур много о себе воображающим дурнем. Впрочем, это был довольно ловкий, вкрадчивый парень, о котором его товарищи говорили, что он прилежен только тогда, когда за ним следят, но в сущности не упускает случая полентяйничать. Женщины благоволили к Дику за ту внимательность, с которой он относился к ним. Сам хозяин, быть может, смотрел на него иначе, чем жена и дочь, но никогда не высказывался об этом.
У Оллана четверо детей умерло еще в детском возрасте, а взрослый сын исчез самым таинственным образом, что по тогдашним временам случалось довольно часто. Посторонние держались того мнения, что когда-нибудь он вернется, и тогда окажется, что молодой Оллан добился очень высокого положения. Но сам мастер Оллан не разделял этой надежды, он слишком хорошо знал, что сын действительно занял довольно высокое положение… на виселице, так как где-то в провинции был изобличен в изготовлении оружия для приверженцев Марии Стюарт.
