"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет

Парис выскользнул из-под моих рук и сел на кровати.

— Пытка? Твои соотечественники пытают пленных?

— Они утверждают, что нет. Но тогда почему же пленники пытаются покончить с собой?

— Молю богов, чтобы ни один троянец не попал к ним в плен, — проговорил наконец Парис.

Предводитель греков, Агамемнон, не пощадил собственной дочери, принес ее в жертву. Вряд ли он будет трепетно относиться к пленным. Лучше ему в руки не попадаться. Бедная, бедная моя сестра!

— Все должно идти своим чередом! — заявила Гекуба Приаму. — Мы не допустим, чтобы греки лишили нашу дочь ее женской доли!

Незадолго до штурма Лаодика наконец выбрала себе жениха. Им оказался Геликаон, сын Антенора. Приам и Антенор достигли согласия, и Лаодика вздохнула с облегчением. Ей исполнилось восемнадцать, и она мечтала о замужестве все то время, что я жила в Трое. Геликаон был весьма привлекательным молодым человеком, если бы не его крайняя небрежность. Возможно, Лаодика надеялась со временем сделать из него копию его изящного отца.

Но все это было до того, как разыгрался бой под стенами города, пролилась кровь троянцев и по улицам прошли раненые. Поэтому решение Гекубы вызвало удивление.

— Но люди… Что они подумают? — возразил Приам. — Не сочтут ли они это пренебрежением к потерям, которые мы понесли?

— Нет. Это покажет, что мы, троянцы, не сдаемся, несмотря на любые потери.

Лаодика посмотрела на меня с обожанием, которое совсем не радовало меня, ибо возбуждало ревность семьи.

— Елена, ты поможешь мне выбрать платье и украшения?

У крашения… Я подумала о странном украшении, которое Менелай передал мне, о таящих угрозу словах: «Елене, моей жене, чтобы она узнала цену своей любви».

Любви к кому? К нему? К Парису? Как бы то ни было, я не вынимала брошь из шкатулки.

— Да, конечно, — кивнула я. — Но Илона имеет отменный вкус в том, что касается украшений. Я уверена…

— Я хочу, чтобы мне помогла ты, — упрямо повторила Лаодика.

И вот в полнолуние мы стояли во дворе Приама и готовились начать церемонию обручения. С улицы доносились обрывки речей еще более бравых, чем слова Гекубы. Люди громко восхваляли отвагу царя и царицы, которые не отменяют праздник перед лицом опасности.

В Трое обручение являлось самой торжественной и важной церемонией, куда более важной, чем свадьба. И ритуал отличался от греческого. Брали семь растений с семи холмов, семь вин от семи лоз, семь вод из семи священных источников. Все это перемешивали и чашу передавали по кругу, сопровождая замысловатым сочетанием песнопений и жестов, после чего считалось, что обрученные связаны неразрывными узами.

Женщины вместо воздушных легких платьев, какие носили обычно, надели плащи из грубой некрашеной шерсти. Так пожелала Лаодика.

— У нас военная свадьба, и мы должны одеться как требует военное время, — заявила она.

Мужчин она попросила надеть туники и плащи, в которых те ходили в бой. Так что мы являли собой серую картину: ее разбавляли только рыжие волосы Кассандры и Гелена да яркий блеск аметистов, янтаря и золота на шеях, в ушах и на пальцах.

Присутствовали более ста человек: родители, родные, двоюродные и сводные братья и сестры, советники. Я гадала, нет ли здесь других жен Приама и незаконных детей. За все время пребывания в Трое меня с ними не познакомили, поэтому узнать я их не могла. Я полагала, что присутствие других жен Гекуба вряд ли потерпит, по крайней мере в такой день, но сыновья — другое дело.

— Вы делите с нами радость нашего праздника, а мы считаем своим долгом разделить с вами горечь ваших потерь, — провозгласил Геликаон, который сам был на поле боя, но вернулся невредимым. — Не думайте, будто мы остались равнодушны к ним.

— Так давайте воздадим жертвой за жертву! — воскликнул Троил из гущи толпы.

Он вышел вперед, взял с пиршественного стола корзину с хлебом и вытряхнул из нее хлеб.

— Троянцы и троянки! Эти драгоценности и золото принадлежат вам!

Троил снял с руки блестящий браслет и бросил его в корзину. Его примеру последовал кто-то еще, бросив кольцо, и передал корзину соседу. Корзина двигалась по кругу, быстро наполняясь, и скоро украшения возвышались в ней горкой. Женщины соревновались, кто быстрее снимет ожерелье или серьги.

Парис снял свой широкий браслет и добавил к собранному урожаю. Я подумала: может, сходить за брошью Менелая? В таком ее применении была бы ирония.

— Для них это забава, — тихо сказал мне Гектор. — Они не понимают, что все всерьез. Пока не понимают. В отличие от нас с тобой. Ты согласна, Елена?

Я подвинулась так, чтобы его никто не услышал. Парис горячо спорил с Геленом и не обращал ни на что внимания.

— Я не вполне поняла тебя, — прошептала я Гектору в ответ.

— Ты знаешь людей, которые прибыли сюда, и на что они способны. С одним из них я столкнулся лицом к лицу — я имею в виду Ахилла. Теперь будущее внушает мне страх.

— Трою может спасти только твое мужество, — ответила я, и мои слова прозвучали как детский лепет.

— Ты разочаровываешь меня. Не говоришь заученных бодрых слов. Ты знаешь правду, — Гектор грустно посмотрел на возбужденную толпу. — Что ж, пусть они порадуются в последний раз. Очень скоро наступят другие времена.

Лаодика со счастливым лицом смотрела на Геликаона: наконец-то ее жизнь определилась. Есть женщины, которые не успокоятся, пока не выйдут замуж, а есть женщины, которые не успокоятся, пока не получат свободу. Геликаон, похоже, не понимал, что явился лишь средством избавить Лаодику от беспокойства, и стоял, широко улыбаясь и покачиваясь от выпитого вина.

Мимо прошел Деифоб под руку со старым советником Клитием. Оба посмотрели на меня одинаково похотливым взглядом, только у одного глаза были окружены сетью морщин, а у другого нет. Деифоб всегда вызывал у меня трепет.

Корзины кренились под тяжестью сокровищ. Цветочные гирлянды увяли, поток вина иссяк. Праздник близился к естественному завершению. Гости начинали расходиться, когда снаружи донесся сильный шум. Огромная толпа собралась у портика, люди размахивали руками и кричали, что кто-то пришел с посланием для Елены.

— Тогда пусть отдаст его, — сказал Приам, стоя в портике.

— Он под стенами города и зовет Елену, царицу Спарты.

— Скажите ему, чтобы оставил послание и убирался, — приказал Приам. — В день обручения дочери я не собираюсь…

— Он говорит, что будет говорить только с Еленой. Если она не выйдет на стену, завтра он обрушит на город дождь огненных стрел.

— Тогда убейте его!

— Это невозможно, он укрывается за огромным щитом высотой с башню.

Аякс! — догадалась я.

Аякс пришел под стены Трои говорить со мной. Но Аякс был не тот человек, который владеет даром слова или мысли.

— Хорошо, я пойду, — сказала я.

Я не хотела, чтобы праздник Лаодики был испорчен, пусть в самом конце.

— Но не одна, — прибавил Парис и зашагал рядом со мной.

Мы подошли к стене у ворот. В поле виднелся щит Аякса, который напоминал небольшую крепость. Я встала на широкий край стены и крикнула:

— Елена, царевна Троянская, здесь! Говори!

— Я буду говорить только с Еленой, царицей Спартанской! — раздался из-за щита до боли знакомый голос.

— Тогда ты пришел напрасно, здесь нет такой.

— Я думаю, она здесь и сейчас говорит со мной!

Из-за щита показался Агамемнон. Его приземистая грубая фигура, его надменно вздернутая голова. Как я надеялась больше никогда их не увидеть! Время оказалось бессильно перед моим отвращением к этому человеку. Он зловеще рассмеялся.

— Спартанской царицы больше не существует, — повторила я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно.

Вдоль стены выстроилось множество троянцев, которые слушали наш разговор, но Агамемнон был в поле один.

— Ты права, она наложила на себя руки от стыда за тебя.