Юрий Когинов - Багратион. Бог рати он
— Видите ли, ваше величество, мне трудно судить о том, как и в каких размерах росла военная мощь Французской империи, — позволил улыбнуться и даже слегка пожать плечами Чернышев. — Думаю, сие под силу лишь вашему главному штабу.
— Ах так — не вашего ума дело? Так я вас кое в чем просвещу, подойдемте к карте. Военные силы, которые вы сконцентрировали у себя, расположены следующим порядком. Правый фланг их опирается на Ригу, левый — на Каменец-Подольск. Я не мог в связи с этим оставить армию Варшавского герцогства без прикрытия и был вынужден двинуть мои войска вперед. Когда вы сейчас поедете через Пруссию, вы найдете корпус Даву в движении к Штеттину. Другие корпуса будут следовать в недалеком расстоянии от него, чтобы я мог выставить мои аванпосты на Висле, а главные силы расположить на Одере. Может быть, если я получу скорый ответ из Петербурга и такой, которого я желаю, я прикажу своим корпусам не переходить Вислу, а направлю их лишь к Данцигу, или, как его Поляки называют, Гданьску. Я имею право туда идти?
Чернышев опять чуть заметно пожал плечами:
— Данциг давно уже местопребывание французского гарнизона. В том нет секрета, что ваши дивизии прочно обосновались почти на всем побережье Балтийского моря.
— Ага, я знаю, о чем вы сейчас думаете, полковник, — подошел к Чернышеву император. — Вы, наверное; не ожидали, что я буду с вами так откровенен. Но скажите, когда в наших с вами общениях я скрывал от вас правду? И сегодня, говоря о дислокации моих корпусов, я в первую очередь хочу внушить вам свою самую заветную мысль: я, император Франции, не желаю войны с Россией! Да, именно так. Но не потому, что боюсь вас. Наоборот, я доказываю вам, как я силен. Скажу более. Хотите, я перед вами даже открою свои подвалы здесь, в Тюильри. Вы увидите в моих сундуках триста миллионов франков! На эти средства я из года в год буду иметь возможность набирать новые армии. Вы же, русские, для подобных целей должны прибегнуть к налогам, а это разорит вашу страну. Так чью же выгоду я преследую, когда говорю, что не хочу войны?
— Смею уверить ваше величество, что мы правильно оцениваем военную мощь Франции и ее союзников, — решился произнести Чернышев.
— Вот видите, — подхватил Наполеоновы сами подтвердили, что ваше пребывание в Париже не было Напрасным и праздным. Теперь остается, чтобы вы, воротясь домой, постарались убедить императора Александра в реальности происходящего. Зачем нам и вам, двум могущественным в Европе империям, сходиться В сражениях, зачем нам реки крови? Не лучше ли мне и русскому императору сойтись на аванпостах и позавтракать вдвоем на виду наших армий? Право, это достойнее, чем дуться друг на друга, как девчонкам, из-за таких пустяков, как, скажем, цвет банта в косичках, что вызывает у них иногда слезы зависти. Но сами понимаете, полковник, ультиматумов я не приму!
«Итак, мне, кажется, удалось усыпить тревогу Чернышева, — удовлетворенно отметил про себя Наполеон. — Этот офицер, вне всяких сомнений, тайный агент русского императора. Именно от него стекаются в Петербург сведения о моих приготовлениях к войне. Многого он не в состоянии знать. Мой начальник тайной полиции Савари определенно преувеличивает и способности и возможности Чернышева. Но кое-что из того, что мне хотелось бы до поры до времени упрятать за семью печатями, ему, черт возьми, ведомо! Это — движение моих войск к Висле и Неману. Не случайно я, разговаривая с ним теперь, как бы приоткрыл ему то, что он и без меня знает. Но вот что меня беспокоит всерьез: выступят ли русские первыми против герцогства; Варшавского и войдут ли раньше меня в Восточную Пруссию? Это же так очевидно: чтобы сорвать мой поход — упредить меня, заняв позиции на Висле и Прегеле, и неожиданным и смелым ударом разгромить мой авангард, к которому еще не подошли мои главные силы! Готов биться об заклад: именно эту мысль не мог не заронить в голову Александру его флигель-адъютант Чернышев. И без всяких сомнений, сие решение не может не возникнуть в головах наиболее смелых русских генералов. Так вот, теперь всеми силами я обязан сбить с толку русских! Остановить их на рубежах Немана и Буга, не дать им первыми начать поход против меня. Для сего я и отправляю Чернышева назад, в Санкт-Петербург, с обманным предложением о переговорах. Подобную инструкцию я велю направить и своему послу в Петербурге Лористону».
И в самом деле, едва отпустив Чернышева, Наполеон вызвал к себе министра иностранных дел Маре.
— Напишите Лористону так: когда заговорят с ним в Петербурге о движениях моих войск, которые начали марш от Майнца к северу, он сначала никак не должен на это отвечать. Таким образом посол выиграет время, сказав, что запросит свое правительство. Спустя несколько дней он должен сделать вид, что получил разъяснения: на севере необходимо иметь смену войск. А кроме того, скажет он, мое правительство мне передало, что хлеб в Париже дорожает, поэтому резонно отправить из окрестностей столицы часть едоков туда, где обещает быть хороший урожай. Только в том случае, если утверждения Лористона сочтут несерьезными, он может дать понять петербургскому правительству, что пока французские войска не перешли за Одер, где крепости и так заняты нами, у русских нет ни малейшего повода беспокоиться. Это движение войск совершенно для них не опасное, ибо оно производится почти внутри империи. Ведь Пруссия — в тесном союзе с Францией.
Мысли Наполеона строго следовали одна за другой.
— Лористон должен действовать так, чтобы я мог выиграть время, — продолжал Наполеон диктовать министру. — Мой посол обязан каждый новый день говорить не то, что произносил вчера, и признаваться в чем-либо лишь тогда, когда в присланных ему из Парижа депешах будет указано, что это уже известно об всех странах. Особо подчеркните, Маре: Лористон, о чем бы ни говорил с императором Александром, обязан не переставать уверять его на все лады и в самых разнообразнейших выражениях, что я, император Франции, хочу лишь одного — мира и укрепления нашего союза.
Французский император был тверд в своей решимости не дать русским остановить движение его «Великой армии» к границам России. И он так фанатично следовал этой своей решимости, что не поддался искушению задержать Чернышева, когда Савари все же открыл его тайную деятельность.
— Простите, сир! — влетел в кабинет императора министр тайной полиции. — Я все же оказался права флигель-адъютант русского царя — презренный шпион. Мои люди только что обыскали гостиничный нумер Чернышева, который он уже успел покинуть, и обнаружили за ковром несомненную улику — записку к нему его агента. А дальше мне не составило труда восстановить всю картину, что долгое время было тайной.
Исследовав почерк осведомителя, полиция установила, что он принадлежал некоему Мишелю — служащему при генеральном штабе, и имевшему доступ к самым секретным документам. Именно он и стал тем человеком, который доставлял Чернышеву копию сводки о движении войск, что готовилась в одном экземпляре только для самого Наполеона. Кроме Мишеля Чернышев привлек на свою сторону и других помощников. Все они теперь были уже арестованы и сознались в содеянном.
— Вот они, плоды предательства императора Александра, — заключил Савари свой доклад.
— Вы правы, подобное поведение — предел низости, — вскипел император. — И все это — в духе петербургского византийца Александра, которого так искренно я называл своим другом и братом. Вот они, доказательства его вероломства! Аккредитовать при мне своего тайного агента, которого я, человек чистой и открытой души, всегда принимал с сердечностью и подлинным расположением. Что же теперь?
— Я бы настойчиво рекомендовал вам, сэр, передать на границу ваш приказ: немедленно задержать Чернышева, пока он, смею надеяться, еще находится в пределах нашей империи.
Император вскипел:
— Вы вновь в который уже раз за свое, Савари! «Великая армия» только начала свое движение к цели — к Одеру, Висле и далее к Неману. Вы же хотите, чтобы плоды моих бессонных ночей, тайна моих планов разлетелись в прах! Вы, сударь, француз, наг конец, или тоже работаете на руку императору Александру?
— Смею заметить, сир, все ваши секреты давно перед его светлыми очами, — с некоею даже мало скрытою беспощадностью произнес Савари. — Чернышеву, оказывается, ранее вашего величества доставлялось все, что составляет тайну «Великой армии». Так что все планы ее движения к границам России — уже никакая не тайна.
Крепко сбитая, несмотря на уже заметную тучность, небольшая фигура императора устремилась к окну.
— Как много я дал бы сейчас тому, кто оказался бы в состоянии остановить меня от похода, который я предпринял! — отозвался Наполеон. — Но увы, вино уже откупорено, и его остается только выпить. Однако выпить так, чтобы, еще не донеся до рта, не расплескать по скатерти.
