Ольга Приходченко - Одесситки
— Интересно, а кого теперь будут сажать? Самих себя, что ли? — Любочка вопросительно посмотрела на женщин.
— А первый пострадавший уже есть, — засмеялась Нанюш.
— Кто? — почти хором, переглядываясь, вытянув шеи, как гусыни, закричали подруги.
Нанюш, как артистка, выдержала паузу, наблюдала за своим семейством. Аллочка в нетерпении теребила старушку за плечо: «Бабушка, кто?»
— Да вы все его знаете — это гимн наш. Я уж несколько дней, как играют по утрам, его слушаю. Сначала как-то не заметила, что исполняют-то его без слов, а потом поняла. Слова эти — «Нас вырастил Сталин, на верность народу, на труд и на подвиги нас вдохновил» — выкинули, и другие тоже. Вот сегодня в двенадцать ночи все послушайте или завтра утром. Не просто так же, кто бы раньше посмел.
У Надежды перехватило дыхание, не хватало воздуха, желваки переливались по ее лицу. Сколько лет прожила, а никогда не слышала ничего подобного. Мало того, что сами не боятся такое говорить, так ещё при детях. Упекут же эту француженку.
— Ну, хватит, мы, я вижу, нашу гостью совсем запугали. Наденька, конечно, сейчас это трудно понять, время нужно, как все дальше повернется. Главное — мы, прежде всего люди, граждане, а не подопытные крысы, которых закрыли в клетке и проводят над ними разные опыты. У нас им не вытянуть серое вещество из мозгов. Или не так, моя армия?
— Вот кому надо быть правителем, так это нашей Нанюш, — улыбнулась Любочка, — тогда бы точно коммунизм построили. Правда, Аллочка возражает, что коммунизм — утопия! Господи, ты уж в школе не ляпни такое, а то будет весело всем. Надюша, может, у нас переночевать останешься? А вы что ждёте: политбеседа окончена, марш в постель.
Девочки одна за другой подошли сначала к бабушке, её поцеловали, потом маму, а потом и тётю Надю, пожелав ей почаще их навещать, ещё раз поцеловали за новые ботиночки, убежали в свою комнату. Оставшись одни, женщины молча сидели, каждая думала о своём. Первой не выдержала Нанюш: так хочется ещё пожить, узнать, что же будет дальше?
— А кто его знает, что будет дальше, лишь бы не было войны, — тихо ответила Надежда и спохватилась. — Девочки, мне пора, а то пропущу ещё свою персональную карету.
Любовь Николаевна вызвалась её проводить. Издали они увидели приближающийся трамвай, он был последним и, на удивление, полным в столь поздним час. Все сидели молча, наблюдая, как бежит женщина по мокрым скользким булыжникам, спотыкаясь, и даже переживали: ну зачем она так бежит, минутой больше, минутой меньше, подождем.
— Ох, Надежда Ивановна, мы уже думали, что вы перед нами уехали, — поприветствовала её знакомая вагоновожатая, — но я бы все равно позвонила и подождала. Вы опять всё с книжками. Надька ещё замуж не собирается?
— Пока нет, а как институт закончит, так кто его знает. Пора уже, я против не буду. Завтра выбросим в продажу ботиночки, недорогие, но красивые, ленинградские. Я вам несколько чеков выписала, в кассе отложены. Вас Дорка пропустит с ними. Не опаздывайте, в два часа приходите, иначе через спекулянтов не пробьётесь.
— Надежда Ивановна, родненькая, что бы мы без вас делали? С нашими доходами голыми и босыми ходили бы. Надька уже дома, мы её предыдущим рейсом привезли, не спешите, идите, мы покараулим.
В этом году Вера Борисовна и Надька заканчивают институт. Обе оставаться в магазине работать не собирались. Вере Борисовне предлагали руководящую работу и в главке, и в райкоме партии, но она наотрез отказалась. Пойдет на любое предприятие простым инженером, с нее торговли хватит, сыта по горло. Надежда Ивановна и другие сотрудницы ждали этого часа с ужасом, придет новая метла — всех выметет.
Удивительно, но одна Дорка плевать хотела на всех: чего мне терять, полы мыть везде возьмут. Меня в гастроном от Пассажа несколько лет уже сватают, даже на «руководящую» должность — керувать уборщицами. Вот так-то. А может, ещё и лучше будет. Вера последний год вообще не работает, то она на сессии, то на дипломной практике, а теперь ещё и госэкзамены. Появляется в магазине, как ясное солнышко. Раз решила уйти — уходи. А то припрётся к концу рабочего дня порядок наводить. Ходовой товар её не интересует. А жить-то надо и план выполнять — тоже надо. А как? Только у Надьки с Любкой да у неё, Дорки, душа за дело болит. Они сами без Верки крутятся.
Дорку в главке в шутку называют «директор Дора». И девчонки с планового, торгового отделов, да и с бухгалтерии с ней напрямую обо всём договариваются. Поэтому она сама решает многие вопросы, Бог мозгами не обидел, да и памятью. Все цифры у неё не на бумажках записаны, а в голове держатся. Вовку она тоже пристроила в ремесленное училище, на электрика выучится и то хорошо. А там видно будет. Во дворе ни с кем не водится. На её вопросы, где был, ответ один: на море ходил. Так она теперь и не спрашивает. Пришел, поел, да и ладно. Вроде и новый участковый от него отстал. К мастеру в училище потихоньку подходила, спрашивала, как Вовка её, так вроде тоже всё в порядке, похвалил: башка у парня варит, смышлёный, не ленивый, немного задиристый, но это в армии у него в момент выбьют.
Как-то вечером она увидела его под воротами с девчатами, покуривал, анекдоты травил, словечками блатными щеголял — выступить, показать свой форс — на это он мастер! И в кого он такой уродился? Дорка старается, как может, приодеть его не хуже других, да и кормятся они теперь не то что раньше, колбаска и сыр не переводятся. Лёвка не оставляет надежду её сосватать, всё пытается с кем-либо познакомить, но она ни в какую. Не дай Бог, к её Вовчику отчим будет плохо относиться, и вообще, зачем ей чужие кальсоны стирать и все эти цурысы. Хватит, один раз попробовала, не забудет в жизнь. Привыкла одна лямку тянуть, зато никому ничем не обязана. Только бы силы хватило сына на ноги поставить, и больше ей ничего не надо. Витеньку, её единственного мужа, ей никто не заменит. В её памяти он навсегда молодой, любимый и весёлый. Она его любит и будет любить вечно.
За своей думкой Дорка не заметила, как в магазине объявилась Вера Борисовна. «Можешь поздравить меня, Дора Моисеевна, экзамен на пятерку сдала, еще два — и все, диплом. Уйду от вас. Тебе бы тоже подучиться, ты же хваткая, не вечно же в уборщицах ходить».
«Зачем она такое говорит, — расстроилась Дорка, — знает же, с моей пятой графой на пушечный выстрел к материалке не допустят. С меня хватит, что меня в главке директором называют».
МОЯ ЮНОСТЬ
Мы переехали на новую квартиру. Наш клятый соляной склад теперь казался нам огромным по сравнению с этой маленькой квартиркой из двух смежных комнат, пятиметровой кухонькой и совмещённым санузлом. Старая мебель моего отца Соцкого в новой квартире не помещалась, ни вширь, ни вверх. Пришлось её распродать прямо там, на Коганке, дворничиха с нашего двора купила за бесценок; вместе с большими финиковыми пальмами ей досталась еще наша квартира. Зато у меня появилась «своя комната» — крохотная кладовка в спальне для белья, я еле, бочком влезала в нее. Там поставили самодельный топчан, на котором я спала. В кладовке я навела такую красоту, повесила все свои рисунки, устроила целую картинную галерею «имени мене». Мне предстояло перевестись ещё в другую школу. С ними в районе Фонтана была катастрофа. Жилые дома понастроили, а всего остального, как всегда, нет. Единственная приличная школа на 2-й станции Большого Фонтана под № 74 была перегружена до предела. На 8-й станции в школе № 81 тоже мест не было, в ней учились дети из детского дома, да и школой её очень сложно было назвать. Сплошное нагромождение каких-то сарайчиков. Оставалась школа под № 56, туда рванули все родители нашего дома. Она находилась в двух остановках от Аркадии с ее манящим морем и пляжами. Пешком по косым, кривым, немощёным переулкам полчаса ходу от дома. Если не цепляться за заборы фонтанских дач, то точно провалишься в какую-нибудь яму, заполненную до краев осенними одесскими лужами.
К новому району я довольно быстро привыкла. На дачных участках красиво распускались тюльпаны и нарциссы. Зацвела сирень и кусты желтой акации, а следом — фруктовые деревья, четыре абрикоса и несколько вишен во дворе, и воздух наполнился необыкновенным ароматом. Новая жизнь меня захватила полностью. Хотелось петь, танцевать, дни становились длиннее. Дружно собирались на субботники и белили извёсткой деревья, обкапывали их, обустроили детскую площадку с качелями и для игры в настольный теннис. У старой вишни поставили стол, за которым каждый вечер мужчины забивали козла. Под окнами и балконами стали пробивать асфальт, пытаясь вырастить настоящий виноград, и почти у всех это получилось. Не везло только нам, как бабушка ни старалась. Дело в том, что окна нашей квартиры выходили на улицу, она была угловой, под балконом всегда толпилась молодежь — шкодила, окурки тушила, в общем, доставалось бедному нашему винограду, вытаптывали его. Пока сосед с четвёртого этажа, дай Бог ему здоровья, не вмуровал решётку, и виноград быстро побежал вверх по балконам.
