"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет

В храме было сыро и зябко. Несмотря на пылающие жаровни, стужа проникала всюду. Я заметил, что Анна то и дело вздрагивает. Она была такой худенькой, что шубы не спасали ее от холода. Ее часто знобило. После Рождества она уже несколько раз простужалась.

На кафедре появился монах. Но вместо интересного теологического вступления он вдруг завопил:

— Помните ли вы историю Ахава, царя израильского? Он отворотился от Господа и начал поклоняться фальшивым богам. Да, царь Израиля стал служить Ваалу! Однако его грехи, право, не сравнятся с грехами его жены Иезавели. Она подстрекала его к еще более нечестивым деяниям. Пророк Илия пытался предостеречь его. Но Ахав, слепо следующий за Иезавелью, не внял Божьему гласу! Погрязнув в корыстолюбии, он возжелал виноградник своего соседа Навуфея. Царь предложил ему щедрую цену, но Навуфей отказался. Царь Ахав не привык, чтобы ему отказывали. Никто не смел ему противоречить. Вернулся он домой мрачным. Иезавель спросила, что тревожит его, и когда он поведал ей печаль свою, она сказала: «Встань, ешь хлеб, и будь спокоен; я доставлю тебе виноградник Навуфея…» [70]

Умолкнув, монах обвел прихожан свирепым взглядом, точно сыч, забравшийся на высокую ветку и высматривающий мышей.

— И что же она сделала? Она устроила церемонию, где Навуфею отвели почетное место… а потом два подкупленных ею лжеца пришли и обвинили его принародно в том, что он хулил Бога и царя. Люди поверили, вывели Навуфея за стены города и побили камнями до смерти. Вот как доставила Иезавель виноградник в «дар» своему мужу!

Прихожане ловили каждое слово проповедника.

— Но явился Илия к царю и сказал ему: «так говорит Господь: на том месте, где псы лизали кровь Навуфея, псы будут лизать и твою кровь… псы съедят Иезавель за стеною Изрееля».

В церкви воцарилась такая тишина, что стали слышны завывания ветра за толстыми каменными стенами.

— И вот подобное происходит ныне в нашем царстве. Царь, отвернувшийся от Господа и от истинного наместника Христа на земле, совращен фальшивыми богами! Царь стал жадным до денег и мирских услад и возжелал бы ограбить не только Навуфея, но самого Господа! Царь одурманен новоявленной Иезавелью, и сия грешница погубит не только его, но и веру. И скажу я так же, как Илия говорил Ахаву: псы будут лизать и твою кровь!

Анна побледнела. Прихожане начали перешептываться. Проповедник зловеще воззрился на меня. Он надеялся подавить мой дух, пробудить чувство вины. А я решил разочаровать его и спокойно продолжал сидеть в королевской ложе.

Позже в своих покоях Анна не выдержала и разрыдалась. Она припала ко мне и с невиданным доселе жаром умоляла поддержать и защитить ее.

— Полно, полно, милая, — ободряюще ответил я. — Если вы собираетесь стать королевой, учитесь владеть собой. Нельзя же расстраиваться из-за разных пустяков, глупостей, сказанных любым дураком. Он всего лишь самозваный проповедник. На будущей неделе я позабочусь о том, чтобы он получил ответ с той же самой кафедры. Поживем — увидим. Не унывайте, любимая. Послушайте. Я доставил вам…

— Это не пустяки… и их все больше… я не хотела говорить вам… не хотела беспокоить… но, видно, придется… — в страхе лепетала она.

Очевидно, библейская история сильно огорчила ее. Я мягко взял Анну под руку и подвел к камину, где мы удобно устроились в креслах. Потом, налив вина, я передал ей кубок. Она взяла его дрожащей рукой.

— Итак, какое же особое значение вы могли придать его речам? Он всего лишь фанатичный монах, пожелавший напугать нас. Подобно той кентской праведнице со всеми ее «пророчествами», которая бродила по деревням, предрекая нашу гибель.

— Они ненавидят меня, — сказала она. — Ненавидят, все ненавидят… О ужас!

— Ничего ужасного. Мне приходилось выслушивать и более страшные обвинения.

— Нет. Дело не в этой проповеди… А один случай… меня пытались убить…

— Кто?

— Толпа женщин. На прошлой неделе. Я собиралась ужинать в одиночестве в королевском особняке на набережной, недалеко от Тауэра. И вдруг пришел тамошний слуга и сообщил, что к дому приближаются семь или восемь тысяч простолюдинок с палками и камнями. Они хотели дождаться моего выхода, наброситься на меня и убить! Я выглянула в окно и увидела их. Они были разъярены! Я бросилась к моей лодке, чтобы переправиться через Темзу. Женщины подняли жуткий вой и начали бросать мне вслед камни, выкрикивать проклятия! — Она содрогнулась. — Могу ли я надеяться на спасение, если столько людей проклинает меня?

— Почему вы не рассказали мне об этом?

— Потому что… мне не хотелось усугублять ваши тревоги. И еще, как ни странно, мне верилось, что если я буду молчать, тот случай обернется просто ночным кошмаром… Но теперь он стал явью.

— Толпа помешавшихся баб, и ничего больше. В нашем королевстве их полно. Не забывайте: вероятно, каждый десятый человек в мире наполовину безумен, а в Англии живет более трех миллионов. Поэтому сумасшедших у нас предостаточно. Так что все это ерунда, — заверил я ее (и себя). — Ничего не значащие пустяки.

XLIV

Конечно, я не считал это чепухой. Народ невзлюбил Анну. Отчасти потому, что хранил преданность Екатерине. А еще англичанам не нравилось, что король хочет жениться на своей подданной. Мой дед Эдуард IV так и поступил, чем вызвал страшное возмущение, хотя ради этого ему не пришлось расстаться с другой женой. Однако так велики были мои любовь и решимость, что никакие препятствия меня не пугали.

Между тем состояние mйnage а trois становилось почти невыносимым. Я покидал Анну, отправляясь с Екатериной на королевскую охоту или в официальные путешествия по стране. Однако в освободившемся после Уолси дворце на Йорк-плейс покои для королевы были не предусмотрены, и мы с Анной жили одни. И вели себя так, словно она уже стала моей женой и королевой — моя возлюбленная сидела рядом со мной на пирах и приемах. Но на следующий день игра заканчивалась. То и дело случались посольские приемы, ради которых пришлось отреставрировать Вестминстер, и на них неизменно присутствовала невозмутимая Екатерина.

Ситуация дошла до предела летом 1531-го. Минуло уже четыре года с тех пор, как Уолси созвал свой «тайный» суд, дабы рассмотреть наше семейное дело, и два года с того злосчастного кардинальского судилища, устроенного Уолси и Кампеджио. Мне исполнилось сорок, и это событие нагнало на меня необычайную меланхолию. Первый здоровый ребенок у меня появился восемнадцать лет тому назад, однако я дожил до пятого десятка, а законным наследником так и не обзавелся.

Летние месяцы предстояло провести в Виндзоре. Екатерина, похоже, решила не упускать меня из виду. Если я солнечным днем выходил в сад прогуляться в одиночестве, она следовала за мной поодаль, будто большая черная тень. А прохаживаясь по галерее из-за грозы, когда под окнами дротики дождевых струй терзали кусты шиповника и роз, я мог не сомневаться, что вскоре Екатерина тоже выйдет из зала.

Она не только упорно липла ко мне, как замазка, которой стекольщики укрепляют стекла в свинцовых переплетах, но также старалась держать подальше от меня Анну, вынуждая ее часами сидеть за картами. Играя в обществе королевы в козыри и онеры [71], Анна лишалась возможности пройтись со мной по берегу или саду. Екатерина неуклонно поддерживала видимость благодушия, однако с тем же постоянством строчила коварные письма Папе и своему племяннику, императору. Лишь раз она обнаружила свои истинные чувства. Во время одной из нескончаемых карточных партий Анна проиграла, оставшись с королем.

— У вас был отличный шанс выиграть за счет короля, леди Анна, — заметила Екатерина. — Но вы попытались превзойти всех. Вам нужно либо все, либо ничего.

Так больше не могло продолжаться. Терпение мое истощилось. Один вид Екатерины заставлял меня дрожать от еле сдерживаемого гнева. Я понимал: необходимо уехать, это проще всего.