Аркадий Макаров - Не взывай к справедливости Господа
Левый берег Дона крутой, словно огромный лемех, когда перепахивал путь воде истекающей из Иван-озера, отдыхая, сбрасывал в отвал весь чернозём, покрывая им, монолитные плиты известняка, отчего образовались широкие взгорья, на которых древние поселены и обустроили свою жизнь. И до сих пор по берегу Дона, кучкуясь, стоят многочисленные русские сёла и хутора, обогревая степные просторы Придонья.
На одном из таких взгорий как раз и раскинулось известное село, приютившее Кирилла Семёновича Назарова, вполне городского человека, но с крестьянскими корнями, по-матерински приласкав его в доме старой учительницы.
4
«Хорошо-то как!» – вздохнул полной грудью благодарный гость этих мест, спустившись к воде и раскинув удочки на берегу, заросшем тальником и лопухами по понизовью.
В воздухе сгущалась духота, оплывая маревом на противоположной стороне с полем низкорослой, но уже зарозовевшей, гречихи.
Счастливый рыбачок лёг на раскинутую куртку, искоса поглядывая в ожидании поклёвки на покачивающиеся яркие поплавки.
Рядом, как будто сама по себе шевелилась куга, крохотной заячьей дробью стреляла по воде рыбья мелочь, что-то чмокало, плескалось, вздыхало, но поплавки невозмутимо оставались стоять на месте, выхваляясь нарядом оперений на бесцветной водяной поверхности.
Кириллу надоело смотреть за поплавками, и он, опрокинувшись навзничь, закрыл глаза, отдаваясь умиротворённой природе. Дремота одолела его, и он поплыл далеко-далеко – и от Дона, и от весёлых поплавков танцующих на воде, и от себя самого.
Через некоторое время вроде кто-то неосязаемый, но властный заслонил его лицо, и Кирилл резко открыл глаза.
На уже потемневшей воде, наползая друг на друга, обмахрённые белой кисеёй, ломались волны, заставляя бешено плясать такие неустойчивые теперь, поплавки. Озноб прошёл по узким ланцетовидным листьям лозняка на берегу.
Холодно.
Кирилл потянул замок молнии, сшивая металлической зубастой стёжкой до самого подбородка распах куртки.
Куртка из плотного плащевого материала сразу же загородила его от резких порывов ветра, и теперь стало заметно теплее.
Поплавок удочки закачался, как Ванька-встанька, была в его детстве такая игрушка, заметался по волне, ныряя и выныривая из потемневших вод, но это не было удачной поклёвкой, а только лишь игрой ветра. Вряд ли какая очумелая рыба, прячась от стихии по ямам, схватит его наживку, и он с сожалением смотал на катушку леску, сложил удилища и озабочено огляделся.
А в это время Павлина Сергеевна, выйдя на улицу, почему-то затревожилась.
Она, зябко запахнув вязаную шерстяную кофточку, и потуже, по-старушечьи затянув у подбородка белый в горошек ситцевый платок, осталась стоять, тревожно вглядываясь вдаль.
Зябко передёрнув водную пелену, с Дона потянул низовой ветер. Видно собралась гроза и нешуточная.
Росший на отмели камыш недовольно зашумел, затужил, заскрежетал узкими жестяными листьями, закачался, смахивая на берег с гребня волны желтоватую грязную пену.
Минуту назад, столь приветливые зелёные берега реки стали пустынными и хмурыми, словно природа, сдвинув суровые брови, поросшие лозняком, осокой, конским щавелем, строго взглянула на расшалившихся детей своих, копошащихся в траве, снующих в воздухе, ныряющих в воде, и они притихли, по-детски затаившись и поглядывая из своих укрытий на мать свою, опасаясь её гнева и последующего наказания.
Стало тревожно и неуютно чувствовать себя одинокой, как эта вот веточка донника, желтевшая под всевидящим и равнодушным оком просторного неба.
Маленькой соринкой в нём высоко-высоко, далеко-далеко, кружила безнадёжная птица, в отчаянии бросив свой дом, своё гнездовье, предавшись воле стихии.
Сморгнёт и не заметит эту соринку природа. Не до того ей…
Ветер был свежий и напористый.
Деревья, уставшие и обескрыленные жарой, в ожидании дождя зашумели, залопотали на своём древнем языке, непонятном людям, приветствуя надвигающийся ливень.
Уж очень сухие стояли в последнее время дни.
А им, деревьям, как и всему живому на земле, хотелось омыться в животворной влаге, зеленеть и тянуться к солнцу, пестуя на гибких ветках и стеблях всё, что свистит, скачет, ползает и летает в этом чудесном мире, изменчивом и постоянном, как бывает, изменчива и постоянна сама жизнь.
С другого берега, со стороны лесополосы, ворочаясь и рокоча, прямо по розоватой дымке гречихи, к Дону ползла с холодной синеватой проседью, лохматясь по краям, тяжёлая, набухшая, гружёная дождём туча. В её чреве то и дело вспыхивал огонь, и тогда туча наливалась красным светом. Молний не было видно, но уже чувствовалось, что они вот-вот вспорют брюхатое чудовище, вырвутся наружу и будут полосовать вдоль и поперёк этого громоздкого и неуклюжего зверя огненными хлыстами, погоняя его всё быстрее и быстрее к Дону, к селу на его высоком берегу, за огромным, ещё барских времён парком.
А тем временем там, где сидел незадачливый рыбачок, подминая под себя прибрежный кустарник, туча наползала, наваливалась на крутой берег, и вот она уже заполнила всё пространство, весь мир.
С её лохмов боков из-под огненных бичей скатолись крупные капли влаги, потом крупная ледяная сечка, потом ударил такой раскат грома, что Кирилл даже присел от неожиданности. Он, пригибаясь и втянув голову в плечи, прыжками вырвался из лопушистых зарослей на вытоптанную деревенской скотиной широкую площадку, надеясь найти подходящее место, чтобы переждать грозу.
От коровьего стойла, пустующего и неприютного, пологий берег резко переходил в кручу, обнажая выветренные непогодой и промытые полой водой рыхлые известковые плиты уступами выступающее наружу.
Там, в этой крутизне, то ли пастухами, то ли рыбарями, а, может, и ватажными хлопцами, шалившими когда-то по Дону, была уготовлена просторная пещера с плоским известковым потолком и песчаным полом.
В этом логове было просторно, уютно и чисто, а, главное, сухо. Ноздреватый пористый известняк хорошо поглощал влагу, воздух был прохладен и свеж, не чувствовалось мрачного запаха сырой земли и глины, как будто пещеру только что проветрили сквозняком, хотя, даже сейчас, в разыгравшуюся грозовую бурю, здесь было тихо.
Кирилл, не раздумывая, нырнул туда и выпрямился во весь рост – до потолка ещё и рукой не достанешь. В углу, подёрнутые пеплом, чернели уголья забытого кострища, и его присутствие враз смягчило чувство одиночества и потерянности, всё чаще и чаще приходившее к Назарову в последнее время.
«Ревела буря, дождь шумел, во мраке молнии блистали…», – сказал он сам себе вслух, присел на щербатый кусок известняка лежавший под ногами, и с удовольствием закурил, пережидая непогоду: не вечно же ей колотиться грудью в истерике о крутой берег Дона, опоражнивая налитое водой небо.
Выход из пещеры стеной загородил ливень, там за его струями Илья пророк вколачивал и вколачивал огненные, раскалённые гвозди в беззащитную землю. Грохот стоял невероятный, как будто мимо неслись и неслись порожняком товарные составы, скрежеща, сталкивались на полном ходу, сходили с рельс, а по ним, по рельсам этим, неслись новые составы, и тоже опрокидывались, корёжа железо вагонов, и конца этому не было видно.
Кирилл, отдышавшись в этой неприступной крепости, радовался, что не побежал сразу в село, ураган наверняка бы сбил его с ног, таких порывов ветра он не помнил. Зачем его понесло на эту рыбалку? Поклёва всё равно не было, рыба, вероятно предчувствуя непогоду, потеряла всякий интерес к изощренной прикормке, а сидеть просто так, без результата, Назаров не любил, хотя по местным понятиям, рыбак он был никакой.
Дождь, который загнал Кирилла Назарова в заброшенную доисторическую пещеру, с каждой минутой набирал и набирал силу. Теперь вход застилала сплошная стена воды. Со стороны села ручьи, соединяясь в один сплошной поток, скатываясь с горы, срывались над головой Кирилла ревущим водопадом. Вода местами стала просачиваться сквозь ноздреватый известняк и крупными каплями падать к ногам.
Несколько капель скатились ему за воротник, и Кирилл, поёживаясь от знобящей влаги, прижался к задней совершенно сухой стене с угловатыми сколами известняка, но зато сухими и ещё не остывшими от дневного зноя. У зева этого каменного убежища образовалась пенистая грязная лужа, а с потолка, закручиваясь в жгуты, стекали бесчисленные струйки. Кирилл поднял голову и в полумраке увидел, как чернеет и чернеет камень в местах его разлома, ещё немного и не выдержав напора, многотонная нависшая над ним громада рухнет, погребя его под собой. Ему даже показалось, что камень зашевелился, когда после одной самой ослепительной вспышки, ударил такой гром, что ватой заложило уши.
При следующем ударе грома вода хлынула в пещеру, осыпав пленника мелким щебнем. Затем потолок сдвинулся, сложился вдвое, загородив выход наружу. Сразу стало холодно темно и сыро. В кроссовки просочилась вода, ступни ног в них разъезжались, и стоять было неудобно.
