Владимир Рынкевич - Мираж
— Пойдёмте отсюда, Александр Павлович, — сказала Мария, утирая слёзы. — Больше ничего не надо. Пойдёмте.
Они вновь шли сквозь праздничную русско-парижскую толпу, но не замечали её.
— Я хочу организовать убийство Красина, — сказал Кутепов. — Если советоваться с Якушевым, то, разумеется, он будет против и операция сорвётся.
— Не советуйтесь с ним. Убейте Красина.
6
— Не настанет час, — сказал Дымников, когда затихла буря оваций и рыданий, вызванных романсом Вертинского. — Там уже другая страна. А это всё иллюзия. Теперь набрали силу: «достигли силы», как написал поэт Есенин. А Вертинский поёт хорошо, но сам со своим грассированием и длинным носом похож на карикатуру старой России.
Сидели в «Большом Московском Эрмитаже» втроём: он, Мохов и Воронцов. Пили «Смирновскую», закусывали селёдкой и окрошкой, обсуждали будущее агентства в связи с намерением Леонтия куда-то уехать. Увидели Кутепова и Марию, поднявшихся из-за стола и направившихся к выходу.
— Вот и наш объект, — заметил Мохов.
— Бог его спас, — объяснил Воронцов.
— Не только Бог, — возразил Дымников. — Были и земные защитники.
— Мне отмщение и Аз воздам, — напомнил Воронцов.
— Да. Он воздаст, — согласился Леонтий, — но через кого-то. Почему не через меня?
7
Кутепов и Якушев возвращались от Великого князя довольные — Николай Николаевич заявил, что доверяет только Александру Павловичу, а с Якушевым соглашался по всем политическим вопросам и обещал «Тресту» большие деньги, как только получит их от Генри Форда. Нельзя было не порадоваться и при виде охранников, провожавших их у ворот: тридцатилетние офицеры в корниловских фуражках с галлиполийскими значками на гимнастёрках стукнули каблуками, отдавая честь.
— Это я организовал охрану, — рассказывал по дороге Кутепов. — Проверяю часто — и днём, и ночью — ни одного нарушения. Каждое воскресенье и в праздники все офицеры-охранники, не занятые службой, приглашаются к обедне в домовую церковь Великого князя, а затем к нему на завтрак. Все они — галлиполийцы. Но, знаете, даже здесь нашлись завистники, мол, почему Кутепов берёт только своих? Да потому, что Кутепов здесь начальник и принимает в охрану тех, кого считает нужным.
— Великий князь очень любит вас и ценит. Нашему «Тресту» это лестно. Уж не забудьте о нас, Александр Павлович, когда будете делить деньги Форда.
— Как я могу забыть о главном деле жизни — освобождении России?
— Нам побольше бы таких покровителей, как вы, тогда и дело пошло бы быстрее. Например, мы хотели бы привлечь Сиднея Рейли и его деньги. Вы знаете о нём?
— Конечно, знаю. Его зовут Железный. Но близко не знаком. Попробую связаться с ним. А вы, Александр Александрович, не забывайте указаний Великого князя. Его державная мудрость должна лежать в основе ваших действий.
Он был обязан сказать это руководителю «Треста», однако сам за эти годы настолько явно почувствовал свою значимость в руководстве Белым движением, что в мыслях достаточно критично относился к высказываниям старика. Хитрый Якушев учитывал возраст и особенности князя, отпускал примитивные шуточки, ответил на его вопрос о том, как отнесётся к перевороту народ, с шутовской ужимкой: «А мы народ и спрашивать не будем — мы сами народ». И Николай Николаевич захохотал. Сыграл и на патологическом антисемитизме князя, который уже стал планировать: «Монархисты организуют погромы, а я через некоторое время дам высочайшее повеление о защите евреев». А за обещание амнистии всем, служившим у большевиков, Якушев даже позволил себе критиковать Великого князя, и тот чуть ли не извинялся. «Пусть хитрит и радуется господин Якушев, — думал Кутепов, — когда мы придём к власти, то его и близко к себе не подпустим».
8
В семье Кутеповых родился сын. Его назвали Павлом в честь приёмного отца генерала. О том, что отец не родной, не знал почти никто, но в Москве на Лубянке сотрудник спецотдела Зайцевский ухмыльнулся, когда до него дошла новость.
Спецотдел под руководством Яна Серебрянского, насчитывающий более двухсот работников, занимался планированием террористических актов за рубежом против самых опасных врагов СССР. Самыми опасными были не только белогвардейцы, но и троцкисты. Летом в США в озере Лонг-Лейк удачно утопили двух троцкистов: Склянского и Хургина. Теперь главная задача — Сидней Рейли.
Операция состояла из нескольких отдельных акций. В частности, переправа через границу в Финляндию родного брата некоего человека, которому доверяет Рейли. «Трест» это выполнил, и некий человек стал доверять «Тресту». Для повышения уровня доверия запланировали ещё одну акцию— встречу Рейли с Кутеповым, который не только верит «Тресту» , но и тесно с ними сотрудничает. Для этого Якушеву поручили вызвать Кутепова в Хельсинки для переговоров.
Мария написала Кутепову из Хельсинки, что она и Якушев его ждут и что она опять живёт в другой гостинице, а муж остался в Ленинграде до появления Рейли. Писала «химией» и шифром, ключ которого — книга «История русской музыки Сабанеева». Расшифровывал письма Монкевиц — надо же было чем-то его занять.
Она его ждёт — главный смысл письма, и генерал немедленно собрался. Лида что-то почувствовала или рождение ребёнка сделало её беспокойной: не хотела, чтобы он уезжал, чего-то боялась:
— Зачем ты поедешь туда? Граница рядом. Они схватят тебя, как Савинкова.
— Лида, все мои поступки, моя работа, поездки — это исполнение долга. Я продолжаю сражаться за освобождение России. Тебе я сказал однажды, что ради блага России готов пожертвовать всем, что у меня есть: не только собой, но и тобой, Лида, и маленьким Павлушей.
— Но ведь другие генералы и офицеры тоже любят Россию, но живут обыкновенной жизнью, со своими семьями.
— Да, абсолютное большинство людей живёт именно обыкновенной жизнью, ради семья, ради дома и детей, но всё, что совершается в мире великого, делается теми, кто живёт для чего-то другого.
— Но Россия, ради которой ты борешься, состоит из обыкновенных людей, из обыкновенных семей.
— Всё, Лида. Я еду ненадолго, и в Финляндии не опасно.
Там не опасно, а прекрасно. Светлые ночи вдвоём с Марией, прогулки днём на рыбный рынок, на берег, где прямо со шхун, с рыбачьих лодок вываливают только что пойманную трепещущую рыбу, и люди толпятся среди пестро-серебристых куч, дыша морским острым ароматом.
9
В парижский кабинет Кутепова вошёл мужчина лет пятидесяти, крепкий, очень здоровый, судя по движениям и цвету лица, но уже несколько обрюзгший. С первого взгляда не понравились его чёрные и выпуклые, как у лягушки, глаза, рассматривающие всё и вся с высокомерной подозрительностью. Не понравилось, как сел в кресло — развалившись, нога на ногу, носок модного ботинка направлен в лицо собеседнику. С нелепой гордостью заявил, что в СССР его ждёт смертный приговор, но он верит в свою звезду и в свой многолетний опыт разведчика.
— Надейтесь на «Трест» — сказал Кутепов. — У них отлично налажена переброска через границу. При переходах не было ни одного провала. И на той стороне мои доверенные представители находятся уже несколько лет, ведут разведку, выезжают сюда. И вам они будут помогать на границе и после перехода. Это Мария и Георгий Березовские. Условно их называют моими племянниками. И он, и она прошли всю Гражданскую.
— Тогда это, наверное, последние участники Гражданской, на которых можно надеяться. Вообще, белая эмиграция деградировала.
— Вы не всё знаете о белой эмиграции, — сказал Кутепов, стараясь оставаться спокойным и не пресекать легковесно оскорбительные высказывания Рейли.
— Не всё я знаю. Согласен. И о теперешней России тоже не всё знаю. Поэтому я намереваюсь перейти границу.
— Желаю успеха, господин Рейли. Надеюсь, вам удастся познакомиться с внутренними силами России, тем более на нас, эмигрантов, надежда плохая.
10
Газетное сообщение насторожило и озаботило: «В ночь на 29 сентября при попытке перейти советско-финскую границу у деревни Ала-Кюль убит известный разведчик, борец против советского режима Сидней Рейли».
Вскоре через связного пришло письмо от Марии:
«Дорогой дядя! Я в полной прострации — ничего не понимаю, не знаю, что делать. У меня в сознании образовался какой-то провал. У меня неотступное чувство, что Рейли предала и убила лично я. Всё было организовано, как обычно. Я была ответственной за «окно». Сама наблюдала переход Рейли на ту сторону. От него пришла из Москвы открытка и письмо жене. В Письме он хорошо отзывался о работе «Треста», но признавал возможность ареста. Мы с мужем спокойно ждали его возвращения, и Георгий в ночь на 29-е вышел его встречать. Он слышал и видел внезапно начавшуюся перестрелку и конные разъезды, искавшие труп. Это трагическая случайность. Ни я, ни «Трест» совершенно не виноваты…»
