Полубородый - Левински Шарль

– Как бы ты всё устроил, чтобы сжечь человека?

Я думаю, если бы у Гени было две ноги, он бы вскочил от удивления.

Но Полубородый действительно так и поставил вопрос: «Как бы ты всё устроил, чтобы сжечь человека?» Просто так.

Мне не следовало бы вмешиваться, но когда мы со старым Лауренцем бываем вместе на кладбище, он часто начинает рассказывать, чаще всего жалуется на больную спину или усталые кости, но от него можно кое-чему научиться, прежде всего в ремесле, и я в этом деле теперь кое-что понимаю. Поэтому я сказал:

– Человека нельзя сжигать. Это делают только дикари, и за это они отправляются в преисподнюю, потому что они препятствуют воскресению мёртвых. Если человек умер, его надо похоронить, причём в освящённой земле.

Полубородый улыбнулся своей особенной улыбкой и сказал:

– Ты умный мальчик, и опять же ты прав. Но от твоего брата я жду другое: что нужно для того, чтобы сжечь живого человека?

Я перекрестился и трижды сплюнул на землю. Этому меня научила наша мать, чтобы прогонять злых духов, в которых сама она не верила. Но Гени этого вопроса не испугался, он только тихо сидел и смотрел на Полубородого. Потом он кивнул и сказал:

– Я понял.

А я не понял, что он понял. Гени не только старше меня, но и умнее.

– Итак, – повторил Полубородый свой вопрос, – что для этого нужно?

– Древесина, – сказал Гени.

– Какая? – спросил Полубородый.

– Не сырая. Иначе вместо огня будет дым.

– Верно, – сказал Полубородый. – В дыму не видно, как человек сгорает, а это жаль.

– Я бы это так не назвал, – сказал Гени, и Полубородый ответил:

– Неважно, как ты это назовёшь.

Между ними началась перекличка, как иногда бывает между священником и общиной, когда община повторяет какие-то слова, уже навязшие в зубах, потому что всегда повторяет их на одном и том же месте.

– Значит, сухая древесина.

– Как можно более сухая.

– Где её взять?

– В лесу лежит полно.

– И правильно, и нет, – сказал Полубородый. – Древесины там полно, но пока её добудешь, пройдёт много времени. А голодным надо выставлять миски как можно быстрее. Тогда где её взять?

Гени немного подумал и ответил:

– Стулья, вот сухая древесина.

– Правильно.

– Скамейки.

– Правильно.

– Столы.

– Опять же правильно. Всё, что можно мелко изрубить. Когда достаточно рук, дело спорится. А велика ли должна быть куча дров?

– На сколько человек?

– В этот день только трое.

Они смотрели друг на друга и молчали, и потом Гени сказал:

– Чем больше куча, тем жарче огонь, тем быстрее всё кончится.

– А разве нам надо быстрее?

– Чем скорее, тем лучше, – сказал Гени, но Полубородый покачал головой:

– Неправильно мыслишь, Ориген. Если сжигаемый быстро умрёт, зрители не успеют вдоволь насмеяться.

– А разве при таком смеются?

– Громко смеются. – Полубородый и дальше говорил совершенно спокойно, но вместе с тем он так вцепился пальцами себе в лицо, будто хотел вырвать из него шрамы. – Когда тела корчатся в огне, – сказал он, и весёлость в его голосе поблёскивала как слюда, – когда они извиваются и выкручиваются, это же забавный танец. – Он вытянул руку, держа её над огнём так, что наверняка обжигало, хотя в лице его не отражалось боли.

Я бы его предостерёг, но Гени остановил меня немым «нет» во взгляде. Полубородый тут повысил голос, как наша мать, когда строжилась:

– Следующий вопрос, Ориген. Как позаботиться о том, чтобы никто не сбежал из огня?

– Привязать.

– Как?

– Вбить столб.

– Только один?

– Для каждого по одному.

– Для каждого по столбу, очень хорошо. Из чего сделаны столбы? – И снова началась их попеременная перекличка.

– Из дерева.

– Сгорит.

– Толстое дерево. Целый древесный ствол.

– Значит, три древесных ствола. А где их быстро раздобыть?

– Или для каждого по брусу.

– Откуда?

– Из дома вырвать балку.

– Вырвать тяжело.

– Или устроить костёр там, где этот брус уже стоит.

– Хорошо. Очень хорошо. Твой младший брат прав: ты из тех, кто способен размышлять. – Он сказал это очень спокойным голосом, даже приветливым, но его пальцы крепко впивались в шрамы. – Следующий вопрос. Если балки, допустим, представляют собой дверные косяки, как закрепить на них человека?

– Прибить цепью.

– Она не всегда под рукой.

– Тогда верёвкой.

– А если она раньше времени сгорит?

– А она сгорела преждевременно?

Я не понимал, почему спрашивал теперь Гени, ведь его задача была отвечать. Но Полубородый кивнул, как будто и не ожидал ничего другого.

– Не у всех, – сказал он. – Только у одного. Когда его верёвка перегорела, он упал, вывалился из огня и остался лежать. Его приняли за мёртвого, и лучше бы он был мёртвый.

В это мгновение я понял, что всё это произошло с ним самим. Отсюда и его шрамы. От казни.

– А зрители? – спросил Гени.

– Они убежали.

– Потому что им стало стыдно?

– Нет, хотели принести новых дров. Ведь раньше им не терпелось посмотреть на весёлую пляску, поэтому они не запаслись дровами, и теперь пришлось искать новые. Новые дрова и новых людей, кого бы ещё привязать к столбу.

– А полусожжённый? Что сделал он?

– Подполз к другим, чтобы посмотреть, живы они или нет.

– И как?

– Нет. Им повезло больше, чем ему.

– Он хорошо их знал?

– Мужчина был его соседом.

– Значит, была ещё и женщина?

– Девочка. В возрасте твоего брата.

– И эта девочка?..

Полубородый вскочил и закричал:

– Довольно! Больше никаких вопросов и ответов!

Гени сказал:

– Мне очень жаль.

Но Полубородый ничего не хотел слышать.

– Что проку от жалости, – сказал он. – Надо уметь защищаться. Надо уметь мстить. Но ты трус и бежишь прочь. Бежишь целый год как можно дальше.

Если присмотреться к нему, то было видно: это очень старый человек.

– Лучше нам сейчас уйти, – сказал Гени.

Я хотел помочь ему встать, но он улёгся на землю. Это было естественно, потому что с крутой части склона ему было сподручнее сползать задом наперёд, но это выглядело так, будто Полубородый был иконой, а Гени ему поклонялся.

– Последний вопрос, – сказал он снизу, задрав голову.

– Если он будет правильным.

– Почему всё это случилось? Кто был виноват?

– Никто не был виноват, – сказал Полубородый. – Или, что то же самое: Господь Бог виноват.

Девятая глава, в которой Себи идёт в церковь

Поли учинил глупость, очень большую глупость, и если выйдут на его след, его ждут большие неприятности. Гени и Полубородый говорят, что они уладили дело, но я всё равно просыпаюсь ночами и всякий раз думаю: «А вдруг не всё позади и утром придут и заберут его?» Я живо представляю себе, как прискачут верхом, как будут барабанить в дверь и как уведут Поли. Боюсь я за моего брата. Если его заберут, это будет ещё хуже, чем если бы мне отрезали ногу.

А началось всё так: целую ночь его не было дома, чего прежде с ним никогда не случалось. Он, конечно, рассказал потом, где был, но рассказал неправду, это я сразу заметил. Когда Поли врёт, у него на лице появляется улыбка – не его, а как будто чужая, которую кто-то потерял, а он подобрал. Когда я был маленький и ещё неразумный, он мне однажды рассказал, что в серёдке каждого конского яблока таится заколдованный кусочек золота, но если захочешь поковыряться в конском навозе и достать это золото пальцами, оно сразу исчезает, поэтому пальцами нельзя, а нужно зубами. Нужно раскусить это конское яблоко. Но когда он это говорил, у него была такая же чужая улыбка, а я был глупый и поверил ему. Но после дела он меня высмеял, и то был уже его собственный смех.

Он якобы гнался в Монастырском лесу за косулей, так он рассказал, и хотя это было запрещено, но не так уж и предосудительно; так делали многие, и если ты не попался лесному надзору, то тебе ничего не будет. Надо только стараться, чтобы никто из деревенских не видел, как ты что-то подстрелил, иначе всегда найдётся доносчик, и тебе придётся с ним поделиться, чтобы молчал. Если твоя добыча – косуля, а то и олень, домой его надо приносить по кускам, а остальное прятать в лесу: подвесить на дереве в мешке, чтоб не сожрали волки.