Владимир Акимов - Демидовы
— Сто-о-ой! — раздался отчаянный крик впереди.
Минаев даже споткнулся от этого крика.
Из-за поворота дороги съезжал под уклон молоденький прапорщик Нефедов. Копыта коня скользили но глине, как но наледи. Прапорщик, весело хохоча, выхватил из кармана мундира штоф, из другого измятую бумагу. Попытался разгладить ее, да только порвал, уронил в грязь и рассмеялся пуще прежнего.
— Хрен с ей, так скажу. Господа офицеры, полнейшая виктория! Шведы в Пиштадте подписали мир!
— Ур-ра-а! — потрясая ружьями, закричали солдаты. Позади продолжали беспорядочно палить пушки.
Прапорщик, крутясь в седле среди обступивших его офицеров, совал каждому штоф с водкой и кричал:
— Лифляндия! Ипгермоландия! Эстляндия, часть Карелии с Выборгом! Навечно русские! А, господа, каково?
— Как же это, братцы? — растерянно бормотал солдат Минаев. — Раз мир… А с нами-то теперь что будет? — Он попытался просунуться к Нефедову, по не смог. — С нами-то как же теперь, а, господин офицер?
— Чего тебе, старый? — наконец заметил его Нефедов. — Пошел, пошел! — И вновь засмеялся. — Господа офицеры! Государь приглашает прибыть вас в Летний сад на машкерад. Солдатам же — тр-ройной порцион водки! — Прапорщик тряхнул головой, парик, соскочив, упал в грязь, и Нефедов стал белобрысым, ушастым мальчишкой.
— Ур-ра-а! — кричали солдаты, потрясая оружием.
— Вот и все. — Царь Петр сильно потер лицо, как человек, давно не высыпавшийся и безмерно уставший.
— Да-а, — вздохнул Никита, — двадцать один годок, шутка сказать…
Разговор шел в маленьком домике-времянке в Петропавловской крепости. С худой крыши капало в глиняную крынку. В углу громоздились банки, где в спирту плавали человеческие и звериные уродцы — не успели, видно, отправить в кунст-камеру. На столе разбросаны чертежи, планы, книги, геодезические инструменты, циркули, перья.
— Обыкновенно ученики науки в семь лет оканчивают, — сказал Петр, криво усмехнувшись, — а наша школа троекратной была. Алешке моему одиннадцати не было, когда мы в первый раз под Нарву-то подступились… Он маленьким смешной был, — Петр вдруг улыбнулся, светло, грустно, ткнул себя в ямку на подбородке: — Все сюда меня целовать любил. Ты, говорил, тутко на бабушку похож. Сейчас бы ему тридцать два было.
— Многих эта война забрала, да не всех обратно отдала, — сказал Никита. — Вот и Алексей-царевич…
— Что?! — Петр резко вскинул глаза.
— Ежели б война не такая долгая, ты б его подле себя держал, воспитывал, — нерешительно продолжал Никита. — Может, и обошлось бы.
— Нет, не обошлось бы… — Лицо Петра исказила судорога, и он заговорил быстро, все более распаляясь: — Я России служу, токмо ей одной! Из тьмы — к свету! В европских народов семью взошли! А он боярский да поповский прихвостень! А ты… Ты во-ор! — И он изо всей силы хрястнул кулаком о столешницу. Стол качнулся, чертежи и инструменты полетели на пол.
Из соседней комнаты выбежала Екатерина и бросилась к Петру. Присела рядом, сорвала парик и, прижав его голову к груди, стала мягко и нежно оглаживать седоватый ежик волос. Петр дышал тяжело, с присвистом. Глаза закрылись, кулаки медленно стали разжиматься.
Никита низко поклонился императрице и попятился к выходу.
— Постой, — шепнула Екатерина. — Ты зачем все железо в Петербурге скупил и английским купцам продавать не хочешь? Они к государю жаловаться приходили.
— Матушка… — Никита прижал руки к груди. — Они ведь воры несусветные, аглицкие-то купцы. Лучше нашего железа нету, а они цену какую дали? А у себя втридорога им торгуют! Грабют, истинный бог, по миру пускают. Вот я и решился проучить ихнего брата. Заступись, матушка… Я тебе с Урала-то каких невиданных самоцветов пришлю, у ихней королевки длинноносой таких отродясь не бывало! Соболей пришлю, горностаев!
— Он тебе дворянство пожаловать хотел, — мягко улыбнулась Екатерина. — А теперь что?
— Бог с ним, с дворянством, ни к чему оно мне. Ты лучше заступись, матушка…
И вновь на складе Демидова, перед столом, топтались-переминались английские купцы.
— Ты пират, Демидофф! — нервно говорил и пыхтел трубкой англичанин. — Кровавый флибустьер! Мы привезли деньги, сколько ты назначил! — Он хлопнул в ладоши, и двое слуг внесли два кожаных кошеля с деньгами.
— Не пойдет! — резко мотнул головой Никита. — Я ж говорил вам, господа хорошие: другой день — и цена другая. Теперя в полтора раза против этого надобно.
— Это… это грабеж… — растерянно проговорил купец.
— А вы как думали! — зло захрипел Демидов, просунувшись через стол к купцам. — Вы грабили, а теперича… Теперича у нас виктория, не хотите, разом все голландцам продам!
— Теперь уже точно башку ссечет, — убежденно пробормотал Григорий.
Англичанин опять что-то говорил своим товарищам, те ахали, сокрушенно качали головами, укоризненно смотрели на Никиту.
— Хорошо, — наконец сказал главный, — я пошлю за деньгами. Через час подвезут. Прикажи открыть склады. Мы будем грузить.
— Когда деньги будут, тогда и склады открою, — отрезал Никита. — Терять нечего, все одно государь башку ссечет.
— Если бы ты был дворянин, я бы вызвал тебя на дуэль, — срывающимся голосом проговорил купец.
— А я не дворянин, — усмехнулся Демидов, — с меня и взятки гладки.
Акинфий молился в часовне на высоком берегу Чусовой, где был похоронен Пантелей и утонувшие когда-то сплавщики.
— Господи, помяну рабов твоих усопших Пантелея… Марью… Господи, прости прегрешения наши… — Акинфий замолчал, облизнул пересохшие губы, прошептал: — Надоумь меня, Пантелеша, где та жила серебряная, кою ты нашел? И кто у нас в дому змея подколодная? — Акинфий долго молчал, глядя на иконы, будто и впрямь ждал ответа. Потом перекрестился и вышел из часовни.
Приказчик Крот поджидал его у входа, держал под уздцы двух лошадей. Стемнело, и на черное небо высыпали яркие, к морозу, звезды. Акинфий поежился, застегнул полушубок. Засмотрелся на гроздья звезд.
— Почему они светют, а?
— Господь зажег, вот и светют, — отозвался Крот.
— Не, они, поди, из железа расплавленного али какой другой руды… Серебра там… Вот и светют. А почему так?
— То нам знать не дано, хозяин, — усмехнулся Крот. — Узнать бы те места рудные, кои покойный Пантелей нашел. Вот ведь человек — сам не гам и другим не дам.
Акинфий долго пристально смотрел на Крота, у того глаза вильнули в сторону.
Руки у Никиты Демидова дрожали от волнения, проклятый сапог никак не лез на ногу. В спаленке было полутемно — тусклый зимний день едва проникал в слюдяное оконце. Бурча под нос. Никита вышел из спаленки в горницу, оттуда — в прихожую, потыкался по углам, где висели шубы, шапки, крикнул:
— Малахай мой лисий где? Опять куды-то засунули, черти…
В прихожей, у мраморной лестницы, стоял прапорщик Нефедов, тот самый, что когда-то объявлял о победоносном Пиштадском мире. Возле ботфорт его натекли лужицы талой воды, с треуголки, которую прапорщик держал в руке, капало. Сверху по лестнице спускалась полуодетая Евдокия с маленьким сынишкой на руках. Откуда-то вынырнула древняя Самсоновна, другие домочадцы.
— Малахай мой где?! — уже злобно кричал Никита и вдруг схватился за сердце, осел на ступеньку. — А ну как не успеем, помрет он?..
— За такие слова на дыбу велено, — мрачно бросил прапорщик.
— Э-эх, мил человек! Дорога-то, сам знаешь, дай бог в две недели добраться!
За окном послышался перестук копыт, голоса. Вскоре грохнула парадная дверь и в прихожую ввалился весь заснеженный Акинфий. Увидев его, радостно улыбнулась Евдокия.
— Куды это ты собрался, отец? — удивился Акинфий. — Пурга на дворе.
— На кудыкину гору чертей ловить! Ты вот где шляешься?
— На Тагильском заводе был… А что стряслось-то? — Акинфий только сейчас увидел прапорщика Нефедова. — Откуда?
— Из Санкт-Петербурга, — вздохнул прапорщик. — Восемь пар лошадей насмерть загнал… Государь император занемог крепко. Велел Никиту Демидыча прямиком к себе доставить.
Старуха Самсоновна наконец отыскала в груде шуб Никитин малахай.
— Как же он занемог-то? — растерянно спрашивал Акинфий.
— Матросов на Неве спасал… Барка перевернулась, тонуть стали, а государь на своей яхте мимо шел. Возвращался с осмотра заводов, — устало рассказывал Нефедов. — А ветер в Неву большую воду нагнал. Государь увидел, что матросы тонут, и в воду. Ледяную… Почитан, часа два в воде по грудь простоял, матросов тех с рук на руки передавал. Простыл. Когда я уезжал, шибко плох был.
— Я с вами! — не дав договорить прапорщику, решился Акнифий.
— А заводы на кого оставим? — зло глянул на него Никита.
— Гори они ясным огнем, твои заводы! — непокорно рыкнул Акинфий. — Я с вами еду, и весь сказ!
