Морис Монтегю - Король без трона
Немедленно принесли снизу два стула и небольшой стол.
— Пусть выйдут отсюда все, кроме Борана, его дочери и вас, Кантекор. Нам лучше говорить здесь без свидетелей, — распорядился Фуше.
Чердак опустел, двери заперли.
Фуше, указав Гранлису на стул, предложил:
— Потрудитесь сесть, сударь!
Принц машинально повиновался.
Фуше также сел перед столом, медленно вынул из кармана бумаги и серебряный карандаш и приказал:
— Кантекор, лампу сюда! Так, хорошо.
При бледном свете лампы можно было видеть этого тщедушного рыжего человека, цареубийцу и террориста, во всем его безобразии.
В сорок два года он казался почти стариком. Его бледное, бескровное лицо с бегающими, лукавыми глазами выдавало натуру низменную, бесстрастную, без всяких принципов и без предрассудков. Говорил он глухим, однообразным голосом.
— Вы видите, я удалил своих людей, они находятся на лестнице или в нижнем этаже, — начал он, — я не нахожу нужным, чтобы они слышали нас. Теперь приступим к делу. Если у вас есть оружие, потрудитесь отдать его мне.
— У меня нет оружия, — сказал Гранлис.
— Ваши бумаги?
— У меня их нет при себе.
— Честное слово дворянина?
— Я даю вам его.
— Хорошо, я верю вам.
— А это? — лукаво спросил Кантекор, выходя из тайника, куда он проскользнул за спиной принца, и держа в руке листок бумаги, на котором были набросаны стихи в честь возлюбленной Полины.
Принц вырвал листок из его рук и разорвал его на мелкие кусочки.
— Что это такое? — строго спросил Фуше.
— Просто стихи, ваше превосходительство, самые невинные, в честь красавицы. Клянусь вам…
Фуше спрятал лицо в свой галстук с довольным видом; он любил подмечать мелкие слабости великих людей. После некоторого молчания он резко спросил:
— Ваше имя?
После мгновенного колебания принц, успокоительно улыбнувшись Рене и Борану, твердо произнес:
— Шарль Луи де Гранлис.
— Вы в этом уверены? — лукаво спросил министр. — Хорошо! Будем продолжать. Вы, как вам известно, изгнаны из Франции, а между тем вы здесь.
— Это правда, но многие эмигранты вернулись со мной; мы думали, что время стало спокойнее.
— Тогда почему же вы скрываетесь?
Принц покраснел и, порывисто встав с места, воскликнул:
— Прежде всего, кто вы такой, чтобы допрашивать меня? По какому праву? По какому поводу? Вы поймали меня — отлично, но не злоупотребляйте этим! Я приехал во Францию, я — понимаете? — я сам, чтобы поступить на службу в императорскую армию, без всякой задней мысли, единственно с целью служить своей стране, все равно при каком правлении, желая приобрести себе славу независимо от каких бы то ни было имен. Вот и все! Если во времена империи это — преступление, тем хуже для императора!
— Господин Гранлис, — спокойно ответил Фуше, молча выслушавший принца с ледяным выражением бесстрастного лица, — я отвечу по порядку на ваши вопросы. Кто я, какое мое звание и права? Я — Жозеф Фуше, министр императорской полиции.
— Вы! Вы! — содрогнулся принц.
Фуше подумал, понял и улыбнулся почти зловещей улыбкой:
— Да, я понимаю вас… Тяжелые воспоминания… Но оставим их. Вы приехали во Францию служить в императорской армии? Как рассчитываете вы достичь этой цели под вымышленным именем?
— Я надеюсь на покровительство при дворе, помогавшее мне и раньше.
Фуше вновь улыбнулся.
— Императрица… — проговорил он. — Да-да… Все это очень странно… Ведь у вас есть другая протекция… в Италии, в Риме!..
Гранлис побледнел; полиция уже проникла в его заветную тайну! Пользуясь его смущением, Фуше холодно произнес:
— Вы неосторожны! Пример герцога Энгиенского должен был бы остановить вас на пути.
Принц гордо вытянулся при этом роковом намеке и сказал:
— Если вы хотите прийти к тому же, то действуйте скорее!
При этих словах Боран и Рене бросились к нему и с плачем хотели защитить его своим телом.
— Никто не думает об этом, — сказал Фуше в раздумье, — никто, уверяю вас.
В первый раз в своей жизни бывший цареубийца был в затруднении. Целый рой противоречивых соображений нахлынул на него.
Он говорил себе, что дать возможность Жозефине тайно покровительствовать этому прирожденному врагу императора — значит держать ее в своих руках так же, как и Полину Боргезе. Он соображал, что, владея такой важной государственной тайной, он увеличит еще более свое и так громадное могущество; что, служа в императорской армии, принц будет больше, чем где-нибудь, под его наблюдением и в его власти, что, может быть, впоследствии будет выгодно предать его дядюшкам.
Наконец Фуше думал, что можно пощадить молодость принца, не нанося ущерба императору, и приобрести, таким образом, его признательность, что будет нелишней предосторожностью: ведь времена и обстоятельства могли измениться… Он часто видел такие примеры на своем веку!
А если узнает обо всем император?.. Всегда можно будет прибегнуть к внезапному аресту, сделав вид, что то была просто хитрость с его стороны… Конечно, разумеется…
Медленным, благосклонным жестом Фуше успокоил общее волнение и заговорил примиряющим тоном:
— Господин Гранлис! Дайте мне честное слово первого во Франции дворянина, что вы сказали мне истинную правду, что вы не замышляете ничего против императора и империи, и я закрою глаза и отпущу вас на свободу. Если удастся, вы поступите в армию, если же нет — снова покинете Францию. Но знайте, что там или тут, но я всегда буду следить за вами: от меня ничто не скроется. К тому же наш договор основывается на взаимном доверии. Теперь отвечайте: желаете вы подчиниться ему?
Гранлис молча размышлял. Боран и Рене смотрели на него умоляющим взглядом, вдали, под небом Рима, мелькал образ обожаемой Полины, для которой он готов был пожертвовать всем… Он глубоко вздохнул и произнес:
— Господин Фуше, я даю вам свое слово первого дворянина, что сказал истинную правду; что ничего не буду злоумышлять против императора и империи, что или поступлю во французскую армию, или снова уеду из Франции в изгнание. Я принимаю ваши условия… Я вынужден сделать это. Скрываться я больше не буду, но и вы, надеюсь, не будете ничего предпринимать против меня?
— В свою очередь я обещаю это, — сказал Фуше, не смея сослаться на свое честное слово. — Надеюсь, что если впоследствии вы вспомните этот вечер, то вспомните его добром… — Затем, обращаясь к часовщику, он строго сказал ему: — Гиацинт Боран, пусть этот урок послужит вам на пользу… Завтра же тайник должен быть уничтожен, и никогда больше никакой подозрительный человек не постучит у вашего порога, ища приема. Если вы преступите это приказание, то помните, кто от этого пострадает…
Боран поднял руку, готовясь дать торжественную клятву, но Фуше раскланялся с принцем и пошел к выходу. За ним последовал смущенный, ничего не понимавший Кантекор.
На улице, прежде чем сесть в карету, Фуше сказал Кантекору:
— Если ты не хочешь погибнуть самым жалким образом, забудь этот вечер навсегда. Ты ничего не видел, не слыхал, ничего не знаешь… Но с этого дня я поручаю тебе этого молодого человека, я предоставляю его тебе. Ты должен знать всегда, во всякую минуту, где он, что он думает, что делает… При таких условиях твоя карьера будет упрочена навсегда.
Кантекор рассыпался в благодарностях, однако, когда карета министра полиции скрылась из глаз, он долго задумчиво стоял на месте.
В лавке часовщика подданные окружили своего принца, поздравляя его с таким неожиданно благоприятным исходом. Но он был в страшном негодовании и весь дрожал от ярости:
— Я должен был уступить этому человеку, этому негодяю, этому убийце! И я сделал это ради вас, ради других… О, конечно, не ради себя! Негодяй, негодяй отъявленный, который и теперь изменяет своему господину, не выдавая меня ему! — Но вдруг его лицо вспыхнуло ярким румянцем, и он воскликнул: — Друзья мои, нам надо не плакать, а радоваться. Ведь поведение этой ищейки, которой все известно, является блестящим доказательством того, что наши надежды исполнятся в будущем! Значит, не мы одни предвидим, как пышно расцветут снова лилии родной Франции!
V
По просьбе знатных жителей Компьена, завидовавших Рамбулье, где в Сен-Клу и Мальмезоне была постоянная резиденция императорского семейства, Наполеон отправил в середине июля Жозефину и Гортензию провести две недели в этом городе, обещая скоро приехать туда и сам.
Однако Компьенский замок был в очень плохом состоянии, так что императрица и двор едва устроились там. Придворные интриги последовали туда за ними, усиленные в это время последней затеей Наполеона.
Он давно уже искал возможности использовать большое количество бывших эмигрантов и молодых дворян, желающих служить правительству, но не в качестве обыкновенных, простых солдат. Для этой цели Наполеон приказал выбрать между пленниками Аустерлица шесть тысяч лучших людей, из которых образовал два полка на жалованье Франции.
