Павел Северный - Андрей Рублев
Временами меркло солнце, а река разом темнела, отливая стальным холодным блеском.
Богатырским шлемом высится над Окой кремль Рязани. За его стенами шумно шелестит листва молодых деревьев. Посажены всего шесть лет после последнего нашествия на княжество. Огонь, запаленный врагами, погулял по Рязани и по всему княжеству вольготно.
Разорили княжество татары, а князь Олег упрямо приказывал рубить новый кремль, собор и всякие жилища из дубовых бревен. В венцы его терема положены бревна в один обхват. Дубы рушили в зимнюю стужу спящими, чтобы, расставаясь с жизнью, не плакали, а их соки, утихомиренные, оставались в бревнах, помогая им каменеть в срубах. Кремль ставили под зорким приглядом князя. Хоромы князю поставили просторные. Семья у Олега большая.
Кремль Рязани с виду суров. Суров и князь Олег Иванович – недаром в народе кличут его неулыбчатым. На Руси знают, что именно Рязань заслоняет Москву с юга, а с востока за нее принимают на себя вражескую злобу княжества Владимирское и Нижегородское.
С гульбищ княжеских хором Ока как на ладони. Глаз не оторвешь от ее вольготных просторов, богатых водой. Она – спасительница людей при любом вражьем лихе. За нее уходит народ вместе с князем. За Окой отсиживаются до той поры, пока враги, досыта не наглотавшись дыма пожарищ, уволакивая добро и пленных, убираются откуда пришли.
Одичалый ветер мечется, взбугривая реку волнами с пенистыми гребнями. Ветер, о том вся Рязань знает, нагоняет на князя мрачность, его взгляд в такую пору холодит всех, на кого он смотрит.
Ветер начал мутить разум князя с того года, когда Боброк, по слову Москвы, наказывая Рязань за упорство неподчинения воле князя Дмитрия, разбив рязанские рати, заставил в страхе бежать за Оку и княжеством временно правил Пронский. Спасибо зятю, мурзе Салахмиру, уговорил Дмитрия простить Олега и дать ему возможность вернуться в удел. Татарский родственник удел вернул, но Орда не помиловала и княжество следом разорила.
Олег Иванович живет с худой славой на Руси. Слывет горделивым, заносчивым и мастаком распускать про неугодных ему князей обидную молву, из-за которой порой льется кровь. Он сел на княжество, когда Дмитрий еще разводил мокреть в пеленках, и Олега злило, что судьба милостиво обошлась с Дмитрием, возвысив его над всеми уделами. А все только потому, что для Москвы от любой беды Рязань – заступница. Олег считает, что его Рязань древнее Москвы, больше выстрадала, обливаясь кровью и слезами за Великую Русь…
Сегодня с утра, запершись в думной палате, Олег писал заметы о последнем нашествии. Сам писал, не доверяя летописцу, хотя в мудрости его не сомневался, но свой разум ставил выше. Деяние свое возвеличивал, сознавая, что своей гордыней навлекал на себя неприязнь всех, кому становился в жизни поперек дороги иной раз только ловкими лживыми наветами.
Ветер холодил князя ознобом непонятного страха. Олег знал, что из Орды горя ждать нет основания. Совсем недавно был в Рязани посланец Мамая, но тревожные мысли копошились и мешали писать заметы.
Облик князя видный – рослый, но сухопарый, – и хотя носил Олег одежды из темных материй, ткани были дорогими. К народу Олег никогда не выходил с непокрытой головой – всегда помнил, что он князь, и считал, что малейшее опрощение в одежде, которое допускал ненавистный ему Дмитрий, только принижает княжескую власть.
Ненависть была силой жизни рязанского князя. Ненавидел он Москву с той поры, как на ней начал княжить несмышленый парнишка, теперь дородный князь Дмитрий. Мальчик сразу начал на него скалить зубы, и Олег понимал, что делает он это не от своего ума, а по наущению наставника митрополита Алексия. Будь Алексий возле него, давным-давно правил бы Русью и был бы единственным великим князем, а то теперь их три: московский, рязанский и тверской. И Олега волнует вопрос: долго ли Дмитрий по воле Алексия и Сергия Радонежского будет терпеть эту великокняжескую троицу?
Когда-то митрополит помешал его дружбе с Дмитрием, не дозволил подопечному князю привыкать к рязанской лести. Теперь же Олег и сам не знал, кого он больше ненавидит: князя или митрополита. Но ведал твердо, что митрополита боится, ибо тот властью, данной ему Церковью, может сжить его со свету.
В своем княжестве Олег хозяин всей мирской жизни, но в церквях, что стоят в уделе, его власти нет. Тут власть Москвы. Епископ в Рязани – ставленник митрополита. А епископ своим словом смущает боярство. Хорошо, что у Олега есть верный боярин Селиверст, он знает, кто из бояр чем дышит. Иной раз кто-то из бояр после хмельного застолья отдает Богу душу, а все оттого, что Нюхтин решит, что он живой неугоден ни князю, ни ему, верному княжескому слуге. Зазвонят тогда в Рязани уныло колокола в церквах, запоют вечную память о том или ином усопшем боярине, который еще недавно был знатен, но решил, по мнению Селиверста, косить глаз на Москву.
Когда недавний посланец Мамая, отрыгивая после трапезы, сообщил о причине своего приезда в Рязань, дерзкие слова татарина заставили Олега затаить дыхание: замышлялось злодеяние не против московского князя, а против князя Церкви Великой Руси. Олег покрылся испариной, он не мог знать, как сотворят татары свое злодейство против митрополита, но понял, что свершится оно из-за ненавистного ему Дмитрия, послушного исполнителя воли Алексия, ненавидящего власть Орды над Русью. Мамай, желая расправиться с Алексием, надеялся, что смерть монаха лишит Дмитрия силы, питавшей московского князя.
Олег не посмел не пообещать посланцу Мамая выполнить желание хана и узнать дату поездки митрополита в Нижний Новгород, но сам не был уверен, что сможет оказать помощь Орде, хотя все же надеялся, что Нюхтин не подведет и окажет-таки Мамаю услугу.
Проводив боярина, Олег уже трижды посещал собор, где епископ служит молебны о ниспослании здравия митрополиту Алексию. Князь не сомневался, что рязанский епископ обязательно сообщит об этом в Москву, а когда свершится злодеяние, Олег перед Москвой и всей Русью будет чист совестью – кто ему осмелится не поверить, ведь, моля о здравии митрополиту, он и не мыслил о грядущей беде.
Олег, как и Мамай, надеялся, что московский князь, оставшись без Алексия, растеряется, тогда Орда не упустит удобного момента, изгонит Дмитрия и, помня об услуге рязанского князя, возведет его на московское княжение.
Это была заветная мечта Олега. Вот и сейчас, вышагивая по гульбищу, представил, как под звон колоколов въедет на белом коне в Московский Кремль, а потом по примеру приснопамятного Ивана Калиты с помощью Орды сомнет удельных князей.
5
Не затих ветер и ночью. Темнота пала сажистая. Потерялся в ней кремль Рязани.
Небо в звездной россыпи. Над Окой – Млечный Путь, как сияющий алмазами покров. На стенах кремля подают голоса дозорные. Ветром разносит их выклики: «Сподоби, Господи, своей милостью рабов грешных».
Княгиня Ефросиния лежала в постели, но заснуть не могла, а все оттого, что в хоромы затемно пришел боярин Селиверст и князь после трапезы заперся с ним в думной палате. Теряла покой княгиня, когда муж оставался с глазу на глаз с боярином. Она догадывалась, что и сегодня Нюхтин объявился неспроста, и не сомневалась, что они опять затевают сговор. Супруг не может спокойно жить, с виду будто дружит со всеми другими уделами, а на самом деле разводит смуту.
Княгиня обходила вниманием боярина, считая его оборотнем в людском облике и зная, что его руки в крови, которую тот не успевает смывать, благочестиво уверяя, что творит суд над крамольниками ради мирного житья князя с княгиней.
У окна ветер сорвал с привязи тяжелый ставень, и он со стуком ударялся о раму. Стук поднял княгиню на ноги.
Скинув парчовое покрывало, отороченное собольим мехом, княгиня встала с постели, прислушалась к высвистам ветра, собачьему лаю и выкликам дозорных. Голубая шелковая рубаха до пят скрывала статный стан Ефросиньи. Лицо княгини на красоту не броское, но горделивое, с горбинкой на носу, горделивость и от карих глаз в глубоких подглазицах. Волосы золотятся, заплетенные в косу, будто ржаная солома.
Полумрак в опочивальне, заставленной сундуками, лампады перед иконами.
Княгиня прошла по покою, утопая босыми ногами в ворсе ковра, и встала на колени, остановив взгляд на большом образе мученицы Параскевы Пятницы. Перекрестившись, положила первый земной поклон, начав шепотом читать молитвы, отвешивая поклоны после всякой прочитанной…
Отворилась тяжелая дверь опочивальни и, нагнувшись, вошел князь Олег Иванович. Увидев жену на молитве, улыбаясь, спросил:
– Пошто не заснула? А Господа о чем молишь?
Не услышав от жены ответа, спросил озабоченно:
– Никак, встревожена чем?
Выпрямившись, княгиня поднялась с колен, поглядев на мужа, ответила:
– Молилась, чтобы Господь отвел от тебя недобрую волю оборотня.
– Кого ты так называешь?
