Эдуард Эттингер - Аттила России
— Милая козочка, крепостная должна повиноваться желаниям барина.
— Знаю. А я не хочу повиноваться, вот и все!
— Но ведь ты рискуешь…
— Чем это? ну, уж нет! К счастью для меня, я владею такой тайной, которая может погубить его в одно мгновение!
— И ты способна отплатить ему предательством за все добро?
— Да, способна, раз он хочет силой заставить меня делать то, чего я не хочу.
— Полно тебе! Ведь он может посадить тебя на цепь, может попросту замуровать в стену! Этого ты хочешь?
— И пусть, и пусть! Лучше самая мучительная смерть, чем такая мучительная жизнь с этим отвратительным человеком!
— Значит, ты окончательно отказываешься повиноваться его воле?
— Окончательно. Не желаю ехать в Москву, вот и все!
— Подумай, Бодена!
— Убирайся к черту, старый дурак, или я запущу в тебя чем попало!
— Иду, иду! Но смотри, как бы тебе не раскаяться!
— Все равно, хуже не будет!
Бауэрхан отправился к Потемкину, чтобы доложить ему о результатах своей миссии.
VI
— Ну-с, приятель, — крикнул Потемкин, увидев входящего к нему врача, — так как же: висеть тебе на воротах или предоставить твое тощее тело на корм собакам? Или ты придумал что-нибудь новенькое? Заранее согласен!
— Лучше вы придумайте, ваше высокопревосходительство, что сделать с этой негодной девчонкой: ведь не хочет ехать, да и только!
— Как? — испуганно вскрикнул Потемкин. — Так неужели она…
— Говорит: ни за какие блага мира!
— Да почему, что с ней такое?
— Говорит, что больна; так больна, что ей хочется рыдать и даже умереть.
— Хочется плакать? Говорит о смерти? Вот не было печали!.. Совершенно ясно: она влюблена!
— В кого? — удивился недалекий эскулап.
— В том-то и дело, милейший простофиля, что я не знаю! Ого! Знай я, кто избранник ее сердца, так не болтал бы с тобой! Давно бы этот негодяй бился в конвульсиях под кнутом палача!
— Господи Боже! Да он-то чем виноват?
— Ничем ровно. Просто я до бешенства завидую счастью быть любимым Боденой, этим сатаной в женском образе!
— Не думаю, чтобы эта черствая, холодная, своенравная душонка была способна серьезно полюбить кого бы то ни было!
— Ну, значит, плохо ты знаешь людей, Кукареку! Ты знаешь женское сердце из уроков анатомии, ну а я знаю его лучше и многостороннее, чем ты. Нет такой женщины, которая была бы нечувствительна к победным стрелам шаловливого божка Амура. И чем капризнее, своенравнее женщина, тем страстнее способна она увлечься и беззаветно полюбить! Женщина рыхлая, слезливая, сентиментальная — та скоро примиряется с любым мужчиной. Она может так же легко полюбить, как и забыть. Но необузданная, дикая, своенравная, породистая женщина, как моя смуглянка-ведьма, та непокорна только до тех пор, пока не придет истинный «он». Должно быть, сердце Бодены пленилось кем-нибудь, и я почти наверное знаю, кем именно…
— Ах, так у вас имеется определенное подозрение? — спросил заинтересованный Бауэрхан. — А смею я узнать, кто это?
— А ты умеешь молчать? Смотри, со мной разговор будет короток — проболтаешься, так не жди пощады! С некоторого времени я заметил, что великий князь Павел Петрович сильно заглядывается на мою смуглую козочку!
— Как, великий князь? Да не может быть! Ведь у него очаровательная молодая жена!
— Да, друг мой, но это — жена! Как бы ни была очаровательна жена, но она, так сказать, — будничное блюдо — хлеб, который имеешь ежедневно и в любом количестве. Ну а деликатесов-то тоже небось хочется? Вот то-то и оно! Ну да ты таких тонкостей не понимаешь. Твое дело прописать слабительное или просидеть ночь напролет за ретортой, это по твоей части. Ну а уж женщины — это по моей, поверь. Словом, великий князь заглядывается на Бодену. А потому я ни в коем случае не могу допустить, чтобы она осталась в Петербурге одна, без моего присмотра. И ты тоже, Кукареку, готовься ехать со мной. Ну а теперь я пойду к Бодене.
И он, жестом отпустив врача, вышел из кабинета.
— Козочка, — сказал он, пройдя в комнату, где, зарывшись в подушки, лежала цыганка, — тебе, как я вижу, очень нездоровится? Но доктор говорит, что у тебя ничего серьезного нет и что тебе нужна только перемена воздуха…
— Болван он, только и всего! — со злостью воскликнула Бодена. — Много понимает эта мокрая курица в моей болезни!
— Он понимает ровно настолько, Бодена, чтобы видеть, грозит ли тебе опасностью поездка в Москву или нет.
— А я не поеду, только и всего! — отрезала Бодена и отвернулась от Потемкина к стене.
— Да, но почему тебе не сделать этого, раз я так прошу тебя?
Бодена молчала.
— Сделай это в одолжение мне!
Упорное молчание.
— Бодена, я прошу тебя!
Молчание.
— Слушай ты, упрямое животное! — крикнул вышедший из себя Потемкин. — Если ты сейчас же не переменишь своего дерзкого обращения, то я покажу тебе на деле, что ты — только крепостная девка, в жизни и смерти которой властен я, твой господин! Запорю, подлая!
Бодена повернулась к Потемкину, полупривстала, оперлась на локоть и окинула его взглядом, полным такого неизъяснимого презрения, что гнев всесильного фаворита улегся и его сердце болезненно сжалось.
— Ну, что же, — змеиным шепотом, каждый звук которого дышал бесконечной ненавистью, ответила Бодена, — что же, зови своих палачей, прикажи истерзать, засечь меня!.. По крайней мере избавлюсь от этой ненавистной жизни с тобой…
— Бодена, — тихо сказал Потемкин, и его голос звучал надломом, затаенной болью, — Бодена, неужели я ровно ничего не сделал для тебя, неужели ты никогда не видела со мной ничего отрадного? За что эта ненависть, за что это презрение! Ну да что говорить обо мне! Ты для себя самой должна согласиться на поездку. Вся твоя болезнь — это тоска. Каково тебе будет остаться здесь одной? А там около тебя, кроме меня, будут Бауэрхан, Державин…
Бодена слегка вздрогнула при этом имени, молния сверкнула в ее взоре и тут же погасла.
— Державин? — спросила она. — Кто это такой? Я не знаю его!
— Это поручик гвардии и поэт, назначенный ко мне адъютантом. Да ты должна знать его: он жил у меня еще недавно.
— Ах, этот, как его… Гавриил… Я почти не знаю его…
— Он премилый человек, очень забавный собеседник, с ним не соскучишься. Он находится под моим особым покровительством.
— Должно быть, такой же оболтус, как и ты?
— Что ты, что ты! Это совсем другой человек…
Бодена вдруг неожиданно звонко расхохоталась.
— Чего ты? — спросил Потемкин, пораженный этой странной переменой.
— Ах, да какой ты смешной, косоглазик! — засмеялась Бодена. — Сам сознался, что ты оболтус! Я говорю: «Такой же оболтус, как и ты», а ты мне отвечаешь: «Нет, совсем в другом роде»… — И она продолжала весело, звонко хохотать.
Потемкин понял, что в настроении козочки-смуглянки наступил благодетельный перелом, и он с новой энергией принялся расхваливать Державина:
— Державин — славный человек, и я очень рад взять его с собой. У него отличный слог, и он поможет составлять мне реляции о победах, даже… если их не будет. В таких случаях поэты с их воображением и полетом фантазии просто незаменимы. А кроме того, мне настоятельно предложили взять его с собой, потому что некоторым высокопоставленным особам очень нежелательно, чтобы он оставался в Петербурге. Молодой человек имел неосторожность поднять свои взоры слишком высоко.
— Ах, вот как? Так твой адъютант влюбился?
— Да, между нами говоря, ни мало ни много, как в великую княгиню Наталью Алексеевну!
— Ну, а она?
— В том-то и дело, что она тоже чересчур благосклонно посматривает на молодого поэта — во всяком случае, благосклоннее, чем это нравится матушке-царице, которая недавно со свойственной ей проницательностью разгадала скрытую тайну их сердец. Ну так как же, Боденочка, едем в Москву?
— Что же, надо уметь приносить жертвы… Хорошо!
— Милая ты моя козочка, хорошая моя смугляночка! — залепетал обрадованный Потемкин, обнимая Бодену и стараясь поцеловать ее.
Но цыганка вертелась, как угорь, прятала лицо, отбивалась с веселым хохотом и пищала тоном избалованной капризной девочки:
— Отстань, косоглазик… Да ну же… Противный! Григорий, Григо… Гри…
На следующее утро Потемкин с многочисленной свитой несся блестящим поездом в Москву. В первой карете сидел он сам с Боденой, во второй — Бауэрхан и Державин.
VII
На дорогу от Петербурга до Москвы, на которую со всеми удобствами современный путешественник может затратить каких-нибудь двенадцать часов, Потемкину понадобилась целая неделя, что представляло собой «чудо» скорости по тогдашним временам. Прибыв в Москву, он проехал прямо в Кремлевский дворец, где и остановился в царских апартаментах.
