Иван Франко - Захар Беркут
Правда тухольская дорога была не первой такой нитью Более древней и пользовавшейся некогда гораздо большей славой была дуклянская дорога. Но галицко-русские князья по многим причинам ее невзлюбили — в меньшей степени, может быть, потому, что она поддерживала живую связь между общинами по ту и по эту сторону Бескид и благодаря этому укрепляла в них вольные общинные порядки, а больше потому, что по этой дороге мадьярские короли и герцоги нередко вторгались со своим войском в Червонную Русь{13} Вот поэтому-то галицкие и перемышльские князья старались если не вовсе запереть, то по крайней мере укрепить эти входные ворота в свои владения, а известно, что такое «укрепление», произведенное государством и в государственных целях, должно было пойти во вред общинам и общинному самоуправлению. Князья понасажали вдоль дуклянской дороги своих бояр, надарили им из общинных земель обширные угодья и поместья и возложили на них обязанность — охранять дуклянские ворота, в случае военного нападения сдерживать неприятеля своими дружинами, набранными в окрестных общинах, а также помощью засек, то есть преград из камня и дерева, которыми в узких местах заваливали дорогу, делая ее при самой малой обороне совершенно непроходимою для воинов противника. Разумеется, эти обязанности всей своей тяжестью ложились на крестьянские общины. Последние не только теряли часть извечных своих земель, на которых располагались бояре, но должны были, кроме того, выставлять дозоры, давать дружинников и слуг боярам, сооружать засеки, а в военное время полностью подлежали боярским приказам и боярскому суду. Ясное дело, боярин, наделенный такими широкими правами, становился силой в селе и, вполне естественно, заботился об увеличении и укреплении своего могущества. В целях обогащения бояре устраивали на дорогах свои засеки-заставы и взимали там и в мирное время плату со всякого проезжающего, а это должно было прекратить оживленное движение по дуклянской дороге и ослабить живые связи между общинами. А одновременно с ослаблением этих связей должны были приходить в упадок и вечевые, свободные порядки в самих общинах. Боярская власть не могла и не желала терпеть рядом с собой другой, общинной, власти; между боярами и общинами должна была возникнуть долгая тяжелая борьба, которая в результате закончилась не в пользу общин. Правда, в то время, о котором идет речь в нашем рассказе, борьба эта еще далеко не была закончена, а кое-где, в отдаленных горных селениях, еще и не начиналась, — и это были, можно сказать с уверенностью, самые счастливые уголки тогдашней Руси. К таким счастливым уголкам принадлежала и Тухольщина, а дорога, проложенная через Бескиды на Угорщину, на долгое время обеспечила ей благосостояние. Тухольскую дорогу еще не захватили в свои руки бояре, — она была свободна для всякого, хотя жители смежных с нею сел как с червоннорусской, так и с угорской стороны, зорко охраняли ее от любого неприятельского нападения, давая знать друг другу о всякой грозящей опасности, которую, таким образом, отражали своевременно и без шума соединенными силами всех заинтересованных в этом деле общин. Не удивительно поэтому, что в расположенной у самой дороги, на середине пути между Угорщиной и Подгорьем, Тухольщине все более крепло не только благосостояние, но и свободный общинный строй. Своим примером она вдохновляла и поддерживала все окрестное, нагорье, а особенно те села, в которых уже были княжеские бояре и где началась уже разрушительная борьба между старым общинным укладом и новым боярством. Горячее слово и большой авторитет Захара Беркута немало способствовали тому, что пока большая часть общин хорошо держалась в этой борьбе, — бояре не могли так быстро распространять свою власть, как им того хотелось бы, и вынуждены были жить в добром согласии с общинами, подчиняясь в мирное время общинным судам и заседая в них рядом с прочими старейшинами, как равные с равными. Но такое положение боярам крайне не нравилось; они ждали прихода войны, словно невесть какого праздника, ибо тогда им улыбалась надежда — сразу захватить власть в свои руки и, пользуясь этим, уничтожить до основания ненавистные общинные порядки так, чтобы однажды захваченная власть уже не ускользала рук Однако война все не начиналась. Как ни благоволил боярам властитель Червонной Руси князь Даниил Романович, — не то что его отец{14} — но особенно помочь им не мог, занятый то заботами о королевской короне то усобицами князей, дравшихся за великокняжеский киевский престол, и менее всего — обеспечением своего края от нашествия нового, дотоле неслыханного врага монголов, которые за десять лет до того, как страшная грозовая туча, появились на восточных рубежах Руси, в придонских степях, и разбили объединившихся русских князей в страшной и кровавой битве у реки Калки{15}. Однако от Калки внезапно, словно испуганные храбростью русичей, они повернули обратно, и вот уже десятый год о них ничего не было слышно. Только глухая тревога пробегала среди народа, как жаркая ветровая волна пробегает по созревающей ржи, и никто не знал, уляжется ли волна, или, может быть, нагонит грозную градовую тучу. А меньше всего знали это и ожидали этого князья и бояре. После разгрома у Калки они спокойно занялись своим старым делом — спорами о престолонаследии и подрывом свободных порядков самоуправляющихся общин. Неразумные! Они подрывали корни дуба, который кормил их своими желудями! Если бы свою власть и свою силу они обратили на укрепление, а не на подрыв этих порядков в общинах и живых связей между общинами, тогда наша Русь, наверно, не пала бы под стрелами и топорами монголов, но устояла бы против них, как глубоко укоренившийся дуб-гигант выстаивает против порывов осенней бури!
Счастлива была Тухольщина, ибо до сих пор как-то не замечали ее несытые очи князей и бояр. То ли потому, что лежала она так далеко между гор и скал, то ли потому, что особенно большого богатства в ней не было. Довольно того, что пс-тему-то у бояр не было охоты забираться в такую глушь. Однако и это счастье было недолговечно. Вдруг в один прекрасный день заехал в Тухольские горы боярин Тугар Волк и, не говоря никому ни слова, принялся на холме над Опором, в отдалении от Тухли, однако на тухольской земле, строить себе дом. Тухольцы сначала изумленно молчали и не мешали непрошенному гостю, затем стали допытываться, кто он, откуда и зачем явился сюда?
— Я боярин князя Даниила! — гордо ответил им Тугар Волк. — За мои заслуги князь наградил меня землями и лесами в Тухольщине.
— Но ведь это земли и леса общины! — возражали ему тухольцы.
— Это меня нисколько не касается, — отвечал им боярин. — Идите и у князя добивайтесь своих прав. У меня есть от него грамота, и больше я ничего знать не хочу!
Тухольцы качали головами на такие боярские речи и не говорили ничего. А боярин между тем держался все так же высокомерно, похвалялся княжеской милостью да княжеской волей, хотя в конце концов ни в чем не стеснял тухольцев и не вмешивался в их общинные дела. Тухольцы, а особенно те, что помоложе, поначалу, не то из любопытства, не то из обычного чувства гостеприимства, частенько встречались с боярином и оказывали ему кое-какие услуги, но вдруг все это как ножом отрезало: перестали ходить к нему и явно всячески избегали. Это сперва удивило, а затем и рассердило боярина, и он начал теперь чинить тухольцам всякие пакости. Дом его стоял у самой тухольской дороги, и Тугар, следуя примеру прочих бояр, поставил на дороге огромную рогатку и требовал с проезжих пошлины. Но тухольцы были тугой народ. Они поняли сразу, что тут начинается решительная борьба, и постановили, по совету Захара Беркута, отстаивать твердо и неотступно свои права до последней крайности. Через неделю после того как была устроена застава, тухольский общинный совет прислал своих уполномоченных к Тугару Волку. Уполномоченные задали ему краткий и прямой вопрос:
— Что делаешь, боярин? Зачем запираешь дорогу?
— Так мне хочется! — ответил надменно боярин. — Если в том вам обида, идите жалуйтесь на меня князю.
— Но ведь это дорога не княжеская, а общинная.
— Это меня не касается!
С тем уполномоченные и ушли, но вскоре по уходе их явилась из Тухли целая ватага сельской молодежи с топорами и без шума изрубила рогатку в мелкие куски, сложила из них костер и сожгла неподалеку от боярского двора. Боярин неистовствовал у себя во дворе, проклиная грязных смердов, но препятствовать им не осмелился и после этого второй рогатки не ставил. Первое нападение на общинные права было отбито, но тухольцы не предавались преждевременной радости, — они хорошо знали, что это только первое нападение и что за ним надо ждать других. И действительно, так оно и случилось. Однажды прибежали в Тухлю овчары, сообщая с воплем печальную весть о том, что боярские слуги сгоняют их с самого лучшего пастбища. Не успели овчары толком поведать об этом, как прибежали общинные лесники с известием, что боярин отмеривает и отводит для себя громадную площадь самого лучшего общинного леса. Опять общинной совет послал выборных к Тугару Волку.
