Софья Могилевская - Театр на Арбатской площади
Она тихохонько, молчком, боясь потревожить Федора, стала выбираться из толпы. Пятилась спиной. И люди тотчас перед ней тесно смыкали свои ряды. И теперь, если бы Саньке даже захотелось вернуться на прежнее место, вряд ли удалось бы ей пробиться через сомкнутые ряды зрителей.
Но ей этого и не хотелось. Она вроде бы уже спала на ходу. Она не помнила — ни как выбралась из толпы, ни как отыскала укромный уголок, чтобы опуститься на пол. Но едва она присела, голова ее сама собой упала на колени, ресницы смежились, и она уснула крепко и непробудно.
Глава девятая
О том, как Санька выбиралась из театра
А проснулась она внезапно. Спросонок ничего не поняла, только сильно озябла. Хотела чем-нибудь прикрыться, что-нибудь на себя натянуть, но под рукой ничего не нашла. И подушки не было. Спала на голых досках.
Да что же это такое?
И, уже полностью проснувшись, широко открыла глаза.
Кругом стояла кромешная тьма. На том месте, где в горнице полагалось быть окну — оно и в темные осенние ночи белесо светилось, — окна и в помине не было.
И еще: царило какое-то непривычное глухое безмолвие. Ни скрипа половиц. Ни сонного кряхтения спящих. Ни тявканья пса у ворот. Ни оторопелого кудахтанья встревоженных кур во дворе. Ни одного из тех звуков, какие дома сопровождают даже самую полную ночную тишину.
«Вот наваждение-то! — подумала Санька. — Да, может, я еще сплю?»
И вдруг словно молнией ожгло — все вспомнила. И как нынче поутру возле колодца узнала от соседской Параши, что покойной матушке и батюшке вовсе она не родная дочь, а безродный приемыш. И как, закручинившись, полезла на березу. И как отхлестала ее мачеха по щекам, а батюшка со всего маху дал подзатыльник. И как от обиды ушла она из дому и полдня блуждала по Москве. И как забрела на Тверской бульвар. И как увидела на земле кошелек. И про полтину вспомнила. И про негодного воришку Алексашку. И про сбитенщика Федора. Все вспомнила. Все пронеслось в мыслях одно за одним…
И наконец сообразила, что находится она не где-нибудь, а в храме Мельпомены, куда давеча привел ее Федор. Привел поглядеть на представление, а она-то, дура темная, сермяжная, ничего не поняла и уснула намертво.
Вот тебе и храм Мельпомены! Ах, срам какой… Небось Федя со смеху давился, увидя, как она спит.
Но тут же и обида ее взяла: бессовестный, привел в этот вертеп и кинул одну-одинешеньку… Не разбудил, не поднял, оставил тут в темноте. Разве так делают хорошие люди?
Не знала и не могла знать Санька, как искал ее Федя, как ломал голову, не понимая, куда могла сгинуть девчонка. Как выспрашивал у того и этого, не видел ли кто такую чернобровую, в аленьком платочке. И, уж не найдя ее, скрепя сердце покинул театр. Не досмотрел трагедии Озерова «Эдип в Афинах», не видел «Скапиновых обманов», комедии Мольера, в которой Сандунов Сила Николаевич до коликов в животе смешил зрителей. А уйдя из театра, он и на улице пробовал искать Саньку. Смотрел ее по всем арбатским переулкам. И, уже вконец отчаявшись, полный обиды на Санькино вероломство, отправился в Хамовники сдавать хозяину дневную выручку за проданный сбитень.
Всего этого, конечно, Санька не знала и знать не могла. А сейчас, очнувшись от того глубокого сна, который так внезапно и так некстати сморил ее, стала обдумывать: как же отсюда выбраться, а выбравшись, вернуться домой? Иного в голове она в тот миг не держала. «Ой, Санька, Санька, чего же мы с тобой станем делать?» — подумала она. Туда-сюда поглядела, хоть ровным счетом ничего не увидела.
Но была она девчонка смекалистая и в трудные минуты разума не теряла. И сейчас, поразмыслив немного, решила, что перво-наперво надобно спуститься с той верхотуры, куда затащил ее Федор.
Ну, а там авось бог поможет!
Ощупью, словно слепая, шаря ладонями по стене, стала искать лесенку, по какой они поднимались сюда. Шла медленно, осторожно, сомневаясь, в ту ли сторону она побрела. А может, ей надобно было налево?
Но вдруг под ее ладонью стена словно бы завернула вбок, а Санькина нога, не нащупав досок пола, как бы ступила в пустоту.
Так и есть!
Нашла!
Теперь, Санька, давай топать вниз…
Со ступеньки на ступеньку, держась за хлипкие перильца, которые под ее рукой ходуном ходили, стала спускаться. Радовалась — хоть лесенка отыскалась. Тешила себя: ну, Санюшка, теперь за малым стало! Помнишь, дверей-то сколько мы с тобой видели в этом доме? Небось не забыла, какая их пропасть, дверей-то Этих? Неужто все до одной на замке? Какую-нибудь да и позабыли Запереть. Вот и выйдем мы с тобой через эту дверь на волюшку. А дорогу домой в два счета отыщем. Неужели нет?! И тогда уж ни За какие пряники, ни за какой сбитень, ни за медовый, ни за имбирный, нас с тобой Федор сюда не заманит. Ногой сюда, Санька, мы никогда не ступим! Чтобы мы сюда пришли, в этот проклятущий… Как этот храм величал Федор? Разом из головы выскочило!
И наконец под ногами снова ровный пол. Ступеньки кончились. А теперь куда? Новая загвоздка. Направо аль налево? А может, и вовсе прямо шагать? Куда идти, ежели ни зги не видно?
И тут впервые Санька растерялась. Что делать? Как быть? Решила подать голос. Сначала негромко позвала:
— Эй, люди добрые… Тишина ей была ответом. Погромче крикнула:
— Отзовись, коли есть живые…
Никто не отозвался.
Но в этой тишине Санька услыхала, вернее, почувствовала возле своих ног какую-то возню, беготню, чей-то писк, какие-то шорохи… И, к ужасу своему, поняла, что вокруг нее шныряют, копошатся, носятся мыши. Кишмя кишат.
А может, не мыши? Крысы?..
А уж про крыс, про их зловредные козни Санька такого наслышалась… От страха волосы у нее на голове зашевелились и, не помня себя, она заорала во весь голос…
И вдруг увидела в темноте два огненных глаза. Два огромных огненных глаза. И эти огненные глаза двигались прямо на нее.
В Санькиных мыслях пронеслось — сам сатана вылез из преисподней и сейчас утащит ее, Саньку, в адское пекло. Так ей, грешнице, и надо — гореть у сатаны в огне. Так ей и надо, так ей и надо…
И чтобы не видеть чудища, которое к ней приближалось, Санька не только зажмурилась, но и закрыла лицо ладонями. Сердце у нее замерло, словно бы навек остановилось. Будь что будет!..
Совсем близко услыхала медленные шаркающие шаги. Кто-то остановился рядом. Сквозь сомкнутые веки в глаза ей пробился теплый розовый свет. И она услыхала дребезжащий смех. И голос:
— Да отколь же ты взялась, сударушка? Из каких мест тебя занесло?
Санька отвела от лица руки. Заодно открыла и глаза. Перед ней стоял старичок. В руках держал подсвечник с двумя свечами. Подсвечник чуть колыхался в его руке, и пламя свечей тоже чуть колыхалось. Поднеся свет поближе к Санькиному лицу, старичок с веселым любопытством ее разглядывал. Разглядывал и посмеивался.
А сам-то был совсем седенький. И до того махонький, что коли сложить его пополам, так можно бы всего в карман упрятать.
Все так же беззлобно посмеиваясь, он проговорил:
— Сперва слышу чьи-то шаги. Кто, думаю, с лестницы спускается?
— Это я, — шепотом ответила Санька.
— А больше и некому. Потом кто-то стал кричать.
— Опять же я, — прошептала Санька.
— А кричать зачем вздумала?
— Со страху…
— А испугалась чего?
— Мышей тут много.
— Ишь какое дело! Съедят они тебя, что ли?
А Санька теперь уже расхрабрилась. Рядом человеческая душа, можно не бояться ни крыс, ни мышей, а уж сатаны и подавно.
— А крысы, они могут человека сожрать. Намедни у пас в слободке…
— Ладно, об этом потом будем разговаривать. А сейчас пошли ко мне в каморку. Надо ведь разведать, кто ты такая, отколь взялась? Может, Бонапартова шпионка.
— Чего-с? — не поняла Санька.
— Говорю, может, ты французским инператором Наполеоном Бонапартом к нам присланная…
Санька обиделась:
— Да что вы, дедушка! Такой в нашей слободке сроду не проживал.
— Ладно, ладно, иди за мной. Может, придется квартальному сдавать, — не то в шутку, не то всерьез говорил старичок.
Санька испугалась. Про квартальных она хорошо знала. Квартальный — это не сатана, этот и в каталажку посадит, и кнутом может запороть.
Старичок шел в темноту, освещая себе дорогу. Санька покорно и устало брела за ним следом.
— Сюда, сударушка, входи, — сказал он, открывая маленькую дверку.
И Санька ступила за порог комнатушки.
Глава десятая
О том, как Санька свела еще одно знакомство
— Сюда, сюда, сударушка, не робей! — приглашал старичок, распахнув перед Санькой дверь. — Мышей тут не имеется, вот разве какой змей-горыныч али тигра азиатская… Так мы на сих зловредных чудовищ найдем управу.
И Санька вошла в каморку. Ее встретил восхищенный возглас:
