Александр Волков - Царьградская пленница
Ондрей Малыга, еле передвигая ноги, перебрался в другой ряд. И там отказались выслушать его и предложили убираться подальше.
Дед Ондрей, совершенно растерявшись, озирался по сторонам: не ждал он такого приема от соотечественников на чужбине. Его окликнул рослый мужик в лаптях и холщовом переднике – как видно, грузчик.
– Слышь, дедушка, ты вон к тому поди. – Он показал рукой. – Это Ефрем, новгородец. Он тут добрее всех.
Сердечно поблагодарив за совет, старик побрел к Ефрему. Это был человек средних лет, в нарядном зеленом кафтане, проворный, с небольшой русой бородкой, с живыми черными глазами. Он сразу откликнулся на зов Малыги.
– Чего тебе, старинушка? Послушать тебя просишь? Давай, давай, говори!
Эти ласковые слова так растрогали Ондрея, что он разрыдался и припал к ногам новгородца.
Удивленный Ефрем поднял старика, начал уговаривать, утешать. Но не скоро Малыга пришел в себя и смог рассказать о печальной участи своей и Ольги.
– Из Черторыя, говоришь, старче? – задумчиво промолвил купец. – Знаю я, как же, знаю Черторый. Едучи сюда, у черторыйских рыбаков осетров покупал. Жалею я о вашем горе. Чем бы тебе помочь? Хочешь, ногаты две тебе дам?
– Спаси тебя бог, добрый человек, в ногатах мы не нуждаемся. Письмо бы ты от нас свез черторыйскому рыбаку Стоюну, коли жив он. А коли помер от раны тяжкой, детям его передашь – Зоре со Светланкой.
Купец охотно согласился выполнить поручение и даже сам пришел в дом Андрокла. Вместе с письмом Ольга дала ему свой платок для дочки Светланы.
Еще ранее от своих компаньонов Ефрем узнал, что самая высокая цена рабыни в Царьграде не превышает десяти номисм, или, на русские деньги, пяти гривен серебра. Сведущие люди также растолковали ему, что по византийским законам раб имеет право на выкуп, если хозяину возмещается уплаченная им сумма.
«Это еще не так худо, – думал купец. – Рыбак, коли живой, как-никак сколотит казну и жену освободит…»
Тронутый судьбой печальной полонянки, Ефрем обещал передать письмо. Он сердечно распрощался с Ольгой и Ондреем Малыгой. Киевлянка смотрела на него такими тоскливыми глазами, что купец не выдержал и невольно сказал:
– Не круши свое сердце, сестрица, а лучше жди вестей от своих.
Ольга так и загорелась. Мысль о возможности получить ответ с родины не приходила ей в голову.
– Да как же это? Да мыслимо ли такое?! – воскликнула она.
– Али в Киеве грамотеев не стало? – спокойно возразил Ефрем. – Я же вам на тот год и привезу письмо, коли жив буду, – добавил он из предосторожности.
И Ольга стала ждать известий из далекого Киева.
Часть вторая
В стольном Киеве
Глава первая
Зоря и Неждан учатся грамоте
Жизнь Зори круто переменилась с тех пор, как он спас Неждана. Всю неделю парень усердно трудился, помогал отцу ловить рыбу, выполнял домашнюю работу для Светланы, которую горячо и нежно любил.
Но, когда наступало воскресенье, Зори не видно было в Черторые с утра и до вечера. Сначала дом оружейника, где к юноше привыкли как к родному, а потом веселые скитания по Киеву.
Приятели бродили по улицам и площадям, глазели на боярские и великокняжеские хоромы, слушали, как заунывно пели былины странствующие гусляры, заглядывали на многочисленные киевские торговища, кишевшие народом.
Там толпились пирожники с лотками на головах, отпускавшие за резану[50] целый пяток горячих пирожков. Квасники таскали жбаны шипучего квасу, бойкие сбитенщики выхваляли горячий напиток, приятно щекотавший в горле. За одну медную монетку всласть поешь и напьешься.
На торговищах можно было встретить немало иноземных купцов – польских из Гданьска и Кракова, немецких из Франкфурта, чешских из Праги, норманнских с Севера, греческих из Сурожа, Корсуни и даже самого Царьграда. Разноязычный говор, лица необычного вида, незнакомые одежды все привлекало внимание двух друзей, все вызывало у них живой интерес.
Вот высокий широкоплечий лях[51] в алом жупане торгуется с византийским купцом, с плеч которого свешивается желтая епанча, а смуглое лицо опалено солнцем. Кавказец с орлиным профилем и острой черной бородкой, в мохнатой бурке, слушает толстого немца с багровой круглой физиономией.
А вот и совсем диковинное зрелище.
Приземистые желтолицые люди с узкими косыми глазами, одетые в яркие халаты, с белыми чалмами на головах, ведут невиданных косматых зверей с двумя горбами на спине. Звери равнодушно смотрят на толпу, длинные шеи вытянуты, а между бурыми горбами аккуратно увязаны тюки.
– Вельблуды… вельблуды… вельблуды… – раздается говор в толпе зевак.
Из дальних стран, из самой Азии, преодолев огромные пространства на своих «кораблях пустыни», явились в Киев монгольские купцы. Не были ли они ранними разведчиками тех воинственных орд, что два века спустя нахлынули на Русь?
Около купцов суетились юркие толмачи – переводчики, без которых иностранцы не сговорились бы друг с другом. Эти ловкие люди были знатоками многих языков и хорошую плату получали за свои услуги.
А сколько разных товаров можно было увидеть под навесами, защищавшими их от непогоды! Были тут штуки алого, синего и зеленого сукна, веницейское[52] стекло, связки драгоценных собольих и горностаевых мехов, закупоренные амфоры с греческим вином, тугие луки с запасом стрел, большие круги воска, кадки с маслом и медом, моржовый зуб и многое-многое другое, навезенное с Руси и дальних стран.
Товары охраняли молчаливые люди с секирами[53] на плечах, с короткими кинжалами за поясом.
Да, славился богатый Киев своими торговищами, и по всему свету шла о них молва.
Много было в Киеве иноземных воинов-наемников. Чаще всего встречались на улицах кучки рослых варягов с жесткими рыжими бородами и голубыми глазами, в кольчугах и шлемах, с копьями в руках, с мечами у пояса. Дружной компанией подходили они к прилавку, где продавались брага и крепкий ставленый мед,[54] вливали в себя огромные чары хмельного и твердым шагом уходили каждый по своим делам.
Непривычно выглядели немецкие пехотинцы в красных мундирах, в ботфортах с отворотами, в меховых шапочках с перьями. Немцы казались не очень крепкими, но шла молва, что в бою, честно отрабатывая княжеский хлеб, держатся они стойко.
Немало бродило по городу скоморохов в смешных рогатых шапках, в колпаках с бубенчиками, в разноцветных кафтанах. Они шатались повсюду веселыми компаниями, задирая прохожих острым словцом, а потом начинали представление. Ученый медведь показывал, как мальчишки воруют горох, как пьяный мужик идет по улице. Потом плясал в обнимку с поводырем под звуки сопелок и дудок. Потешники пели песни, в которых доставалось и попам, и купцам, и боярам, а иногда и самим князьям.
Много чудес можно было увидеть в стольном граде Киеве, на его обсаженных каштанами улицах, на многолюдных площадях. Но где бы ни бродили Неждан и Зоря, под вечер их обязательно тянуло в монастырскую келью, к отцу Геронтию.
Монах принимал гостей радушно, не делая различия между племянником и его другом. Он очень привязался к обоим юношам, их посещения скрашивали его однообразную иноческую жизнь. Когда они наперебой рассказывали о своих скитаниях по городу, Геронтий вспоминал собственную юность, и чувство это было хотя и грустное, но отрадное.
Часто старик говорил о прошлом родной страны. Он многое помнил из того, что видел и слышал за свою долгую жизнь.
Зоря просил старика хоть немного пописать. Геронтий охотно брался за перо, и на пергаменте появлялись буквы, слова и фразы, которые летописец повторял вслух. И всегда сыну рыбака казалось, что он присутствует при каком-то чуде. Не каждому человеку доступно такое искусство, думал юноша.
Не только Зоря благоговел перед старым монахом: его многие уважали в Киеве и обращались к нему за разрешением сомнений и споров. Мудрый старик никому не отказывал и свои советы часто подкреплял изречениями из книг.
Приходили к нему с просьбой прочитать или написать письмо. Геронтий охотно помогал неграмотным людям. Однажды, проводив очередного посетителя, монах обратился к ребятам с доброй улыбкой…
– Вот так-то, детки, на грамотного человека везде спрос. Кто летописи пишет? Грамотей. К кому на поклон идут – письмо в дальний город написать? К грамотею. Кого князья послом отправляют в чужую страну, к иноземным государям? Да опять же грамотея…
У Зори захватило дух от неожиданной мысли: если он будет знать грамоту, то и его, когда он станет взрослым, могут отправить в чужую страну. Тогда он сможет разыскать мать и выручить ее из неволи.
«Вот только станет ли меня учить отец Геронтий? Кто я ему? – думал Зоря. – Совсем чужой. Кабы Нежданка попросил, было бы совсем другое. Не кто иной, а родной племянник. А я бы около Нежданки приглядывался, может, что и уразумел бы…»
