Возвращение в Дамаск - Цвейг Арнольд

Арнольд Цвейг

Возвращение в Дамаск

Роман

Книга первая

Ученый в одиночестве

Глава первая

Друг его друзей

У Ленарда Б. Эрмина, самого важного человека в тайной полиции (Т. П.) при администрации Иудеи (Южная Палестина), сегодня выдался «европейский» день. Так он называл овладевавшее им время от времени состояние, когда сердце тяжко билось в груди, когда он порой обливался потом, тяготел к вялым размышлениям и буквально всему удивлялся — собственной деятельности, городу Иерусалиму, стране и себе самому.

Не догадываясь, что нынешний день, среда, имеет особенное значение, ибо равнодушный взор судьбы упал на одного из его друзей и положил начало переменам для него и многих тысяч людей, — ни о чем не догадываясь, незадолго до полудня Эрмин сидел в самой прохладной комнате дома в Мусраре [2], который арендовал у Ахмеда Хоузи-эфенди [3] — за немалые деньги, но ведь и дом был красивый, с высоким сводчатым холлом, где веяло свежестью фонтана, большой редкости в самом безводном горном городе на свете. Эрмин сидел на низкой скамеечке, трубка не доставляла ему никакого удовольствия, горячие руки он свесил между колен, обтянутых белыми брюками, лицо с закрученными рыжеватыми усами раскраснелось, голубые глаза смотрели задумчиво, с упорным сомнением. Он что, сошел с ума? Безусловно. Только сумасшедший мог пять лет изображать из себя агента Т. П. среди камней этого города, покинутого всеми добрыми богами; только сумасшедший мог застрять в паутине, растянутой меж евреями и арабами, меж британцами и мусульманами, меж христианами всех мастей — коптами, эфиопскими монофизитами, протестантами, православными, католиками, — меж консульствами всех народов, пребывающих после строительства Вавилонской башни в таком разладе, какого устыдились бы и собаки или кони. Почему, черт побери, он давным-давно не вышел из здешней игры, в которую Англия включилась как официальный представитель Лиги Наций, только чтобы за это ее со всех сторон подвергали нападкам? Разве нельзя было давным-давно играть в поло где-нибудь в здоровой, лесистой колонии или в Южном Девоншире, жениться и завести детей, как по всем правилам мудрецов подобает мужчине за тридцать? Что, о боги Дальнего Востока, мешало ему делать карьеру в краю великого Будды, под гималайскими кедрами Симлы [4], куда он легко мог бы попасть благодаря своим заслугам? Так нет же, он сидел здесь, в Иерусалиме, в городе без воды, без леса, без мира и согласия, где пятьдесят две разные нации и религиозно-политические группировки втайне презирали друг друга, — сидел только потому, что был не в силах расстаться с этим завораживающим клочком голых скал, образующим мост меж пустыней и Средиземным морем, меж Азией и Африкой, одну из трех точек мирового равновесия.

Стоял конец июля 1929 года; синее небо опрокинулось над городом, словно подернутый окалиной стальной колпак; лишь около шести, то есть спустя бесконечно долгое время, из-за гор Иудеи прилетит прохладный морской ветер, и на крышах, под сенью влажных полотняных маркиз, станет вполне терпимо. До тех пор живешь кое-как, с грехом пополам. Можно почитать, можно поспать, а в первую очередь прислушаться к собственным мыслям. Он, правда, ждал доверенного агента, лучшего из своих подчиненных, мусульманина-черкеса Махмуда Иванова, но тот может зайти и в другой раз. Все равно ведь принесет пустяковые будничные новости; главную заботу — нервозность в стране — он затронуть не рискнет. Дождей вот уже четыре месяца практически не было; поздний дождь, малькош, как его называют, в этом году пролился рано; в переулках Мусрары, а тем паче Старого города попадаешь словно в раскаленную сухую баню. Все нервы в стране напряжены до предела, надо постоянно быть очень и очень настороже: самый незначительный инцидент может привести к безрассудствам. Сезон для фанатиков от политики — одному Аллаху известно, мало ли здесь таких! Как раз сейчас разгорелась бурная дискуссия вокруг Стены Плача, борьба, которая до сих пор велась только на бумаге, через статьи журналистов, юридические документы, а изначально через писания духовных деятелей, с молитвами и проповедями обеих сторон, евреев и арабов, — для чужаков проблема выглядела нелепо, и администрация относилась к ней так же, однако на самом деле это взрывчатка, да-да, именно взрывчатка, поскольку могла запалить религиозный фанатизм обеих группировок. А он, Эрмин, был не в силах растолковать это «наверху»! «Люди вот уже месяцев девять заняты этой игрой, и ничего не случилось; пусть она и впредь удерживает их от более опасной склоки», — смеясь, ответил Робинсон, когда он последний раз пытался его убедить, хотя невообразимый шум определенных арабских газет по поводу угрозы для Храмовой площади отправлял иерихонские трубы в разряд вполне невинных инструментов. (С иерихонскими трубами Л. Б. Эрмин просто не мог расстаться, хотя профессор Гарстанд давным-давно доказал, что они — такой же красивый вымысел, как рог Роланда, свирель Марсия и лира Орфея.)

Ленард Б. Эрмин вздохнул, выбил трубку, достал из шкафчика мягкую бумагу, различные иглы и флакончик спирта и принялся за тщательную чистку. Разобрал трубку на части — свилеватую коричневую головку, черный чубук из отличнейшего эбонита, с серебряной канюлей внутри, которая посредством трубочек и перегородок ловко улавливала неприятные табачные смолы и охлаждала дым; вскоре в помещении запахло спиртовыми испарениями и крепким желтым никотином.

Времена, может быть, и скверные, но, безусловно, из самых захватывающих, какие дано пережить человеку. Англия боролась за обладание Индией, без шума, без большого насилия, всеми средствами зрелой власти. Те дни, когда английский генерал, например в Амритсаре [5], мог защититься от демонстраций индусов только огнем пулеметов, — такие идиотские дни, надо надеяться, навсегда канули в прошлое. И совсем необязательно сразу же чуять повсюду большевиков и руку Москвы. Коль скоро мистер Ганди [6] со своими индийцами хочет выйти из английской мировой империи и вернуться в дни детских прялок, надо вести промусульманскую политику, причем по всей линии. Так они теперь и поступали, и их эксперты — Л. Б. Эрмин кротко усмехнулся, протаскивая сквозь чубук оплетенную проволочку, как трубочист, прочищающий фабричный дымоход, — полагали, что сумеют заручиться поддержкой мусульман, если отступятся от сионистов. Чтобы заниматься на Востоке политикой, нужно много мудрости, а она, увы, не всегда дана тем, кому более всего необходима. Ах нет! Англия, сражаясь в бедствиях войны, как Роланд в Ронсевальском ущелье, многовато посулила — арабам, евреям, всему миру — и теперь, когда война выиграна, а Европа с помощью Франции превращена в сумасшедший дом, должна благоприлично приготовить обоим партнерам малую толику исполнения и уйму разочарования. Евреи, точнее, евреи-сионисты, конечно, заручились словом Великобритании, что смогут сделать Палестину родным домом еврейского народа, это слово им было дано в знаменитом послании престарелого лорда Бальфура [7], которое с тех пор именовалось Декларацией Бальфура. Арабы желали свободной Аравии под собственными правителями. Казалось, арабам недоставало ума западноевропейских евреев, которые по мере сил развивали страну и в лице профессора Вейцмана [8] ловко и упорно продвигали дело сионизма невзирая на кризисы, коварные происки и даже кровавые мятежи. И лавировать во всем этом здесь адски трудно.