Кутолин Алексеевич - Овны, Волки и Козлы.

Кутолин Сергей Алексеевич
СЕКТОР КРУГА VI. Овны, Волки и Козлы.
«Мы свой, мы новый Мир построим.
Кто был ничем, тот станет всем».– Интернационал.

Клим начинал понимать, что у времени нет ни начала, ни конца не в том смысле, что реальное время не кончается, а в том, что как у Гомункула, личное время бесконечно и не имеет своих границ лишь бы это время удерживалось памятью. А память, как понимал Клим, исчезала после физической смерти. Ни диво дивное являл собой Гомункул и, по крайней мере, для него и у него с памятью всё было в порядке, а перевоплощение в пространстве и времени его, как он говорил «микробосуществовании», не было временем как в откровении Апостола: «ВРЕМЕНИ не БУДЕТ!».
Из-за этого «фильтра», создаваемого стереотипами времени и нашими стереотипами, нам трудно воспринимать взгляды и точки зрения других людей, смотрящих на мир через свои собственные «фильтры», и тем более тяжело понимать и принимать людей, которые руководствуются критериями Вечного.
Говоря языком современной науки, человек подобен замкнутой системе, которая не способна расти и изменяться, потому что практически не контактирует с окружающим миром. Говоря теми же терминами, в представлении Гомункула человек должен быть «открытой системой», то есть взаимодействовать с космосом и другими людьми, быть способным достойно отдавать и достойно получать.
Из-за этой внутренней слепоты мы не способны отличить Истинные вещи от подделок, одетых в красивую мишуру. Например, между истинной магией, как представлял ее Гомункул, и современными взглядами на нее существует колоссальная разница, а настоящий врач и мистик по Гомункулу не имеет ничего общего с современным экстрасенсом или приверженцем психотехник и медитаций. Ведь и Магия, и искусство Врачевания, и Алхимия основаны не на знании человеком набора пассов, не на способности работать с различными полями и даже не на знании законов природы, а, прежде всего, на величайшей внутренней чистоте и стремлении к истинному Благу. Никакие магические силы не достигаются путем различных техник, а естественным образом открываются в человеке, являясь лишь отражением его высокой духовности и мудрости как у самого Эхнатона, указавшего путь к написанию Псалмов Псалмопевца.
Вот почему не существует границ жизни и смерти, времени и пространства. Но стремящегося открыть эти силы в себе ждет долгий и трудный путь. «Необходимо искать и стучаться, обращаясь к всемогущей Силе внутри нас, и сохранять ее недремлющей; и если мы будем делать это правильным образом и с чистым, открытым сердцем, мы получим то, о чем просим, и найдем то, что ищем, и двери Вечного, что были заперты, откроются перед нами.…Все, что приходит от „духов“, есть колдовство. Такие духи фальшивы, и мы не верим в них; но мы верим в силу той мудрости, которая правит небесами и с которою можно познать все таинства природы. Колдовство называют магией, но магия есть мудрость, а в колдовстве никакой мудрости нет. Истинная наука знает все. Вечная часть всех вещей существует без времени, без начала и без конца. Не бывает утраченных надежд. Все, что кажется невероятным, неправдоподобным и невозможным, может стать поразительно истинным в вечности».
Гомункул, как и Парацельс, не верил, что что-либо может произойти вопреки законам природы, но он никогда не заявлял, что все законы природы уже известны. Он отвергал слепой фанатизм и легковерие невежественного духовенства своего времени, он требовал права читать Библию в свете своего собственного разума и отрицал мнения других, если находил их неверными, даже если эти мнения авторитетно и догматично провозглашались официальными хранителями науки или религии. Встреча Клима с Гомункулом заставляла его, хотя бы временно, отвлечься от быстротекущих событий его семейного времени, обратив внимание на такие общетеоретические вопросы Бытия, к которым он в силу полученного образования, не имел возможности отвлекаться. Но события, в том числе общественно – политического характера, явно свидетельствовали об изменении Эпохи. А это уже была Судьбоносность!

А Гомункул, в очередной раз, встречаясь с Климом, говорил ему: «Смотри и слушай!». Клим смотрел и слышал такие подробности событий и фактов, которые казались ему фантастическими и еретически неправдоподобными, так что приходилось пить горькую чашу сознаваемых фактов до дна, хотя вся его натура противилась виденному и слышанному и хотелось чистым и ясным языком сознания говорить об оных днях, что создателем и строителем мощного государства СССР был созидатель Лаврентий Павлович Берия, которого так любил и привечал Мироныч, тот самый «мальчик из Уржума», «незапятнанный лидер большевизма», которого так зверски убили «люди заговора против доброго Сталина» – люди злодеев Каменева, Зиновьева, Троцкого и их камарильи. Этот самый честный из честных ленинцев Мироныч, т.е. просто Сергей Миронович Киров, помог Берии, с которым был знаком ещё по Баку, обойти первого секретаря Грузии Гегечкори и жениться на его дочери без согласия отца – грузина, никогда не забывавшего, что еще Иосиф Сталин называл Лаврентия «наш Большой Мингрел». Большой мингрел Берия старался, как мог везде и всегда, а его оболгали, его расстреляли, а сам де он был «агнец», который только и думал о счастье народов советской империи.
По линии жены Нины у Берии были два знаменитых родственника Гегечкори: один – убежденный большевик, его именем назвали район в Грузии, другой, живший в изгнании в Париже, – министр иностранных дел в меньшевистском правительстве Грузии. (Позднее это явилось основанием для обвинения, сфабрикованного против Берии, в том, что он через свою родню связан с империалистическими разведками.).
А любвеобильный Мироныч, которому, конечно, не хватало не только женской, но и девической ласки, так что по страсти он завсегда был близок к людям Кавказа, а потому понимал Большого Мингрела, никто как другой, этот самый Мироныч погиб в Ленинграде от своей страстной похоти к женщинам и неопытным девушкам.
НКВД подробно выяснял интимные отношения Сергея Мироновича с артистками Большого театра и Ленинградского театра оперы и балета. Мильда Драуле прислуживала на некоторых кировских вечеринках. Эта молодая привлекательная женщина также была одной из его «подружек». Ее муж Николаев отличался неуживчивым характером, вступал в споры с начальством и в результате был исключен из партии. Через свою жену он обратился к Кирову за помощью, и тот содействовал его восстановлению в партии и устройству на работу в райком. Мильда собиралась подать на развод, и ревнивый супруг убил «соперника», застрелив его прямо в затылок, когда он барахтался на этой самой Мильде, не успев снять шинели и исподнего, так что следы его спермы, этого поистине Великого деятеля Революции, сохранились на его кальсонах, тихонечко пролежавших в запасниках Музея до тех пор, пока не были подвергнуты анализу судебной экспертизы, но уже в 21 веке. Великие тайны убийства этого милого друга, смертью своей положившего начало «кировскому потоку» репрессированных, замученных и расстрелянных без суда и следствия сохранялись в строжайшей тайне до нынешнего текучего времени. Всеми, от Хрущева до Горбачёва, создавался миф о здоровом ядре в ЦК во главе с Кировым в противовес Сталину и его единомышленникам.
Вся семья Николаева, Мильда Драуле и ее мать, были расстреляны через два или три месяца после покушения. Мильда и ее семья, невинные жертвы произвола, не были реабилитированы до 30 декабря 1990 года, когда их дело всплыло на страницах советской прессы. А ведь именно Мироныч подал мысль Сталину приблизить Берия, с одной стороны, а с другой наблюдать за действиями в бане мойщицы – масажистки над любовницей дорогого Иосифа Виссарионовыча, которая после этой самой бани шествовала в постель к нему. Он с чувством внутренней радости слышал слова мойщицы – массажистки, обращенной к голой женщине, лежавшей перед ней:
« А можно вас поцеловать в грудь!». Мироныч умел создавать приятную психологическую обстановку для своего друга. И такие моменты Сталин в нём очень даже ценил. Лишь немногие ведали, что бывший мальчик Коба ещё в детстве жалостливо обращался с животным: собрал кучу живых лягушек да сбросил их на острые камни с обрыва, их страдания радовали его. А, увидев свою мать после долгих лет разлуки, он обратился к ней со словами: «А, и ты здесь, старая шлюха!», он защищал мать от побоев отца, и лютая ненависть к нему стали основой его ненависти ко всем, кому он мог мстить, кому он хотел мстить и на кого в будущем он хотел бы пролить страдания. Вот почему он долго и упорно ждал, ждал, как верный ленинец, которым он никогда не переставал быть, но если гений Ленина касался тактики и стратегии против своих текущих и будущих противников, как, например А.А. Богданова (Малиновского), то для выросшего из Кобы человека: хитрость, зависть, злость являли собой непременный приступ наблюдения за всеми веселящимися по жизни.
Одна из постоянных любовниц Сталина ведущая оперная актриса Большого театра, народная артистка РСФСР, народная артистка Грузинской ССР, трижды лауреат Сталинской премии В. А. Давыдова рассказывает о своем высокопоставленном любовнике: "Сталин – кривоногий, низкорослый, костлявый, неуравновешенный, грубый, завистливо-капризный – лежит рядом со мной на одной кровати, и я обязана его целовать, обнимать, ласкать… Рассмотрела его как следует: роста маленького, тело на редкость некрасивое, костлявое, ключицы выпирают, позвонки выделяются, туловище узкое и короткое, а руки и ноги чрезмерно длинные. Правая рука длиннее левой… В его характере: злобность, помноженная на злопамятство, мстительность и неверие… Со Сталиным я была в интимной связи 19 лет. Он меня любил по-своему и всегда с нетерпением ждал моего появления… Могу сказать, что все годы вынуждена, была притворяться, играть в страсть".
И. В. Сталин, по свидетельству его бывшего секретаря Бориса Бажанова, "всегда спокоен, хорошо владеет собой. Скрытен и хитер чрезвычайно. Мстителен необыкновенно. Никогда ничего не прощает и не забывает – отомстит через 20 лет… Он не глуп и не лишен природного здравого смысла, с которым он очень хорошо управляется". У Сталина было ещё два качества. Он не любил критику, терпеть не мог критики в свой адрес. Он также никогда не считал себя виноватым, виноватыми были другие, и за это он наказывал их очень сурово, вплоть до расстрела.
Но наказать своего лютого врага от НКВД Орлова, бежавшего в Америку, он не сумел. Так хитёр, умён и изворотлив был для него этот враг. Орлов был связан личной связью с «Иваном Васильевичем» (так Орлов обращался в своих сообщениях к дорогому Иосифу Виссарионовичу).
Настоящая фамилия Орлова-Никольского – Фельдбин, он же «Швед» или «Лева» в материалах оперативной переписки. На Западе, впрочем, он стал известен как Александр Орлов. В начале 30-х годов Орлов возглавлял отделение экономической разведки Иностранного отдела ОГПУ, был участником конспиративных контактов и связей с западными бизнесменами и сыграл важную роль в вывозе новинок зарубежной техники из Германии и Швеции в Союз.
В 1934-1935 годах Орлов был нелегальным резидентом в Лондоне, ему удалось закрепить связи с известной теперь всему миру группой: Филби, Маклин, Берджес, Кэрнкросс, Блантидр.
Орлов был хорошо осведомлен о нашей агентурной сети в Англии, Франции, Германии и, конечно, в Испании.
Орлов направил из Америки письмо лично Сталину и Ежову, в котором свое бегство объяснял тем, что опасался неизбежного ареста на борту советского судна.
В письме также говорилось, что в случае попыток выяснить его местопребывание или установить за ним слежку он даст указание своему адвокату обнародовать документы, помещенные им в сейф в швейцарском банке. В них содержалась информация о фальсификации материалов, переданных Международному комитету за невмешательство в гражданскую войну в Испании. Орлов также угрожал рассказать всю историю, связанную с вывозом испанского золота, его тайной доставкой в Москву со ссылкой на соответствующие документы. Это разоблачение поставило бы в неловкое положение, как советское правительство, так и многочисленных испанских беженцев, поскольку советская военная поддержка республиканцев в гражданской войне считалась официально бескорыстной. Плата, полученная СССР в виде золота и драгоценностей, была окружена тайной. Орлов просил Сталина не преследовать его пожилую мать, оставшуюся в Москве, и если его условия будут приняты, он не раскроет зарубежную агентуру и секреты НКВД, которые ему известны. Среди этих секретов было и привлечение к работе Орловым Вильяма Фишера, позднее известного, как Рудольф Абель. Только много позже, после смерти дорогого Иосифа Виссарионовича, этот поиздержавшийся в частной жизни профессор одного из американских университетов ради гонорара публикует свою книгу: Orlov A. The secret history of Stalin's crimes. N.Y., 1953, где приводятся сведения о психоаналитических особенностях жизни руководителя СССР, превратившего Россию в имперскую державу. В анналах истории содержится только одно упоминание о действительно гомосексуальной связи в жизни Сталина. Предположительно, любовником был венгерский еврей К. В. Паукер, начальник личной охраны Сталина в начале и середине 30-х годов. Паукер, описанный Орловым как обладатель «неприлично красных и чувственных губ и страстных черных глаз», был целиком предан Сталину. Орлов вспоминает, как он узнал об особенных отношениях между Паукером и Сталиным: «Летом 1937 года, когда большинство руководства НКВД было уже арестовано, я случайно встретил в одном из парижских кафе некоего Г., венгра по национальности, который был подпольным агентом зарубежного отдела НКВД и старинным приятелем Паукера. Полагая, что он недавно приехал из Москвы, и, надеясь узнать у него последние новости об арестах, я присел за его столик. «С Паукером все в порядке?» — пошутил я, даже и, не предполагая, что что-нибудь может тому грозить.
«Как ты можешь!» — воскликнул он, глубоко потрясенный, как будто я сказал что-либо кощунственное. «Паукер значит для Сталина гораздо больше, чем ты предполагаешь, он более чем друг… и более чем брат. Уж это-то я знаю», — сказал он с многозначительным ударением» (р.224, 352–353).
Паукер исчез во время многочисленных чисток 1937 года вместе с остальными. Если у Сталина и были с ним сексуальные отношения, он не был склонен к сентиментальному их восприятию. Сталин мог вообще не воспринимать их как гомосексуальную связь, если он, допустим, играл в них чисто «активную» роль (например, позволяя Паукеру делать минет).
На той же странице, где Орлов описывает рассказ Г. о гомосексуальности Сталина, он также цитирует сделанное Г. описание вечера, на котором Паукер изображал Григория Зиновьева перед расстрелом. Зиновьев падал на колени и обнимал ноги палачей: «Сталин наблюдал за каждым движением «Зиновьева» и громко хохотал. Заметив, что Сталину понравилась эта сцена, гости потребовали, чтобы Паукер повторил представление. Паукер повиновался. На этот раз Сталин смеялся так безудержно, что согнулся пополам и обеими руками держался за живот. А когда Паукер сымпровизировал и, вместо того чтобы упасть на колени, воздел руки к небу и воскликнул: «Услышь, Израиль, наш Бог — единственный Бог», Сталин больше не мог этого вынести и, задыхаясь от смеха, знаками велел Паукеру прекратить представление» (там же, 353).
Особенностью дорогого Иосифа Виссарионовича была любезность и обходительность, когда этого требовали не столько обстоятельства, на которые он, скорее всего, плевать хотел, а то чувство художественного гостеприимства, которые возникали по причине его кавказской национальности и Клим с удовольствием лицезрел, как и всегда по желанию Гомункула, некоторые индивидуальные картины Кремлевского бытия:
Когда в зал вошли физиолог Иван Павлов и химик Николай Зелинский, все, аплодируя им, встали… Сталин произнес тост: «За советскую науку». Павлов поклонился и выпил большую рюмку водки. Калинин попросил его сказать пару слов.