Анатоль Франс - Кимейский певец
Обзор книги Анатоль Франс - Кимейский певец
Анатоль Франс
Кимейский певец
Он брел по тропе, тянувшейся вдоль морского берега по подножью холмов. Лоб его был обнажен, прорезан глубокими морщинами и стянут красной шерстяной повязкой. Его седые локоны на висках развевал морской ветер. Снежные хлопья седин покрывали его подбородок. И туника и босые ноги приняли цвет тех дорог, по которым блуждал он столько лет. У бедра его висела простая лира. Звали его Старцем, звали его также и Певцом. Еще особое имя он получил от детей, которых наставлял в музыке и поэзии; они называли его Слепцом, потому что на зрачки его, потускневшие со старостью, опускались веки, распухшие и красные от дыма очагов, у которых он обычно садился петь. Но он не жил среди вечного мрака, и говорили, что он видит то, что незримо для других. Вот уже три человеческих возраста, как он непрестанно обходил города. И теперь, пропев целый день у одного из Эгейских царей, он возвращался к себе и мог уже различать в отдалении дым над кровлей своей; пробыв целую ночь в пути, не останавливаясь, чтобы не застиг его дневной жар, в свете зари он увидал белую Кимею, свое отечество. В сопровождении своего пса, опираясь на гнутую палку, он подвигался медленным шагом, выпрямив стан, высоко подняв голову, сохранив еще остаток своей силы и сопротивляясь уклону пути, сбегавшему в узкую долину. Солнце, вставая из-за гор Азии, окутывало розовым светом легкие небесные тучки и берега островов, рассеянных в море. Побережье сверкало. Но увенчанные мастичником и теребинфами холмы, протянувшиеся на восток, еще хранили в тени своей сладостную прохладу ночи.
Старик отсчитал по уклону земли длину двенадцать раз по двенадцати копий и между обрывами, двух скал-близнецов отыскал влево от себя узкий проход в священную рощу.
Там, на берегу родника, возвышался жертвенник, сложенный из нетесаного камня.
Лавровое дерево наполовину закрывало его ветками, усеянными рдеющими цветами. В кругу, вытоптанном перед алтарем, белели жертвенные кости. На ветках всех окрестных оливковых дерев были подвешены приношения, а глубине, в страшной тени ущелья, возвышались два древних дуба с пригвожденными к ним бычьими черепами. Зная, что жертвенник этот посвящен Фебу, старик вошел в рощу и, сняв маленькую глиняную чащу с пояса, на которой она была надета ручкой, наклонился над ручьем, длинными извилинами стремившимся к лугу, пробегая по ложу из кресла и жабника. Он наполнил чашу холодной водой и, как человек набожный, раньше чем пить, пролил несколько капель ее перед алтарем. Он поклонялся бессмертным богам, не знающим ни страданий, ни смерти, в то время как на земле сменяют друг друга поколения несчастных людей. Тут охватил его ужас и страх перед стрелами сына Латоны. Удрученный страданиями, обремененный годами, он любил свет дневной и страшился кончины. Он наклонил гибкий ствол молодого вяза, притянул его к себе, повесил глиняную чашу на вершину деревца, и оно, распрямясь, вознесло к синему небу приношение старца.
Над берегом моря встала белая Кимея, обнесенная стенами. Дорога, шедшая в гору и выложенная плоским камнем, вела в городские ворота. Эти ворота были построены в те времена, о которых исчезла всякая память, и говорили, что это дело богов. На каменной притолоке ворот видны были глубоко вырезанные знаки, которых никто объяснить не умел, но они почитались как знаки удачи. Неподалеку от этих ворот расстилалась площадь народных собраний, где под деревьями поблескивали скамьи старейшин. Возле этой площади, на краю, противоположном морю, и остановился Старец. Там был его дом. Тесный и низкий, он красотой не мог равняться с соседним домом, где со своими детьми обитал знаменитый гадатель. Вход наполовину был скрыт кучей навоза, в которой мордой рылся боров. Куча была небольшая, совсем не такая объемистая, как те, какие можно видеть перед жилищами богачей. За домом был фруктовый сад и стойла для скота, которые Старец построил собственноручно из неотесанных камней. Солнце поднялось уже высоко на побелевшем небе; ветер с моря затих. Незаметный жар, растворенный в воздухе, обжигал груди людей и животных. Старец на мгновение остановился у порога, чтобы стереть тыльной стороною руки пот с лица своего. Пес его зорко глядел, тяжело дышал, свесив язык, и был неподвижен.
Старая Меланфо, выйдя из глубины жилья, появилась на пороге и добрым словом приветствовала хозяина. Ждать ее пришлось оттого, что некий бог вселил в ее ноги злого демона, который заставил их пухнуть и сделал их тяжелее двух винных мехов. Она была карийской рабыней, в молодости своей подаренной одним из царей певцу, тогда еще юному и полному сил. Ложу нового своего господина она принесла много детей, но ни одного из них уже не осталось в доме. Одни из них умерли, другие ушли промышлять по ахейским городам искусством певца или извозным промыслом, так как все они были одарены изобретательным умом. И Меланфо жила в дому одна со своей невесткой Арегеей и двумя детьми Арегеи.
Она проводила хозяина в большую палату с закопченными балками, в середине которой, перед домашним жертвенником, находился камень очага, покрытый красными угольями и растопленным жиром. Кругом палаты в два яруса шли узкие горницы, а деревянная лестница вела к верхним женским помещениям. На столбах, поддерживающих кровлю, висело медное оружие, которое старик носил в пору своей молодости, когда он ходил с царями в города, куда они отправлялись на своих колесницах отбирать кимейских девушек, похищенных героями. К одному из стропил был подвешен бычий окорок.
Городские старейшины накануне прислали его, как почетный дар певцу. Он обрадовался, увидев его. Стоя и испустив глубокий вздох из груди своей, иссушенной годами, он вынул из-под туники, вместе с несколькими головками чеснока, остатком своего деревенского ужина, подарок, полученный им от Эгейского царя, — камень, упавший с небес и весьма драгоценный, так как он состоял из железа, но настолько маленький, что из него нельзя было сделать наконечника копья. Он принес еще камешек, подобранный на дороге. Камешек этот, если посмотреть на него с известной стороны, казался подобием человеческой головы. И Старец сказал, показав его Меланфо:
— Смотри, женщина, как этот камень похож на кузнеца Пакора; не без божьего изволения может явиться такое великое сходство камня с Пакором.
И когда старая Меланфо полила воды ему на руки и ноги, чтобы смыть пыль, покрывавшую их, он схватил обеими руками бычий окорок, отнес его на жертвенник и принялся разнимать. Будучи мудрым и предусмотрительным, он не позволял готовить пищу ни женщинам, ни детям, а по примеру царей, сам жарил мясо убитых животных.
Тем временем Меланфо вздувала огонь очага. Она дула на поленца сухих дров, пока некий бог не охватывал их пламенем. Когда огонь запылал, старик, бросил в него разрезанное мясо, поворачивая его бронзовой вилкой. Присев на корточки, он вдыхал едкий дым, наполнявший палату и вызывавший слезы из глаз, но душа его этим не возмущалась, и потому что он привык к нему, и потому, что дым этот был признаком изобилия. По мере того, как твердость мяса уступала непобедимой силе огня, он подносил куски ко рту и, медленно раздробляя их истершимися зубами, насыщался в молчании. Стоя о бок с ним старая Меланфо наливала ему черного вина в глиняную чашу, совершенно подобную той, какую он отдал богу.
Утолив голод и жажду, он спросил, все ли благополучно в доме и хлевах. Потом он справился о шерсти, напряденной за время его отсутствия, о сырах, поставленных на лубки, и об оливках, созревших для давильни. И подумав о том, что он владеет малым достатком, промолвил:
— Герои на лугах своих откармливают целые стада быков и телок. Они владеют великим числом красивых и сильных рабов, двери домов их сделаны из меди и слоновой кости, а столы их гнутся под тяжестью золотых кратеров. Сила сердец их дает им богатства, которые порой у них сохраняются даже и на склоне дней. В юности своей я, конечно, был равен им в мужестве, но не имел ни коней, ни колесниц, ни слуг, ни даже доспехов, достаточно крепких, чтобы равняться с ними в боях и стяжать в них золотые треножники и прекраснейших женщин. Тот, кто сражается пешим и оружием слабым, тот много врагов не убьет, потому что сам опасается смерти. Поэтому, сражаясь под городскими стенами в безвестной толпе слуг, я ни разу не мог принести богатой добычи.
Старая Меланфо ответила:
— Война дает людям богатство. Она же его отнимает. Киф, отец мой, в Милате владел дворцом, и стадам его не было счета. Но вооруженные люди взяли все и убили его. Сама я была уведена и рабство, но со мной обращались не плохо, потому что я была молода. Вожди меня приняли на ложа свои, и ни разу я не терпела нужды в пище. Ты мой последний хозяин и самый бедный.
Она говорила без радости, но и без скорби.
— Меланфо, жаловаться на меня ты не можешь: я мягко с тобой обходился. Не упрекай меня в том, что не скопил я большого богатства. Есть богатые оружейники и кузнецы. Те, кто искусны в делании колесниц, извлекают прибыль из своей работы. Гадатели получают большие дары. Но горька жизнь слагателей песен.
