Виктор Ардов - Этюды к портретам
Да, способностью внятно для зрителейменяться изнутри прежде всего обладает Михаил Михайлович. Скажут: такое качество присуще всем мало-мальски одаренным актерам! Правильно. Но у Яншина умение перевоплощаться сочетается с умением неназойливо и тонко доводить до сведения аудитории свою новую внутреннюю сущность в данной роли. Сказано уже было: наш артист не торопится «играть». Он не ищет дополнительных кусочков успеха; более того — часто упускает возможность покрасоваться, если это не в пользу всего спектакля.
Яншин на сцене всегда дома. Но даже в молчании, даже на третьем плане пьесы, даже не шевелясь и не бросая взоров, Яншин непрерывно играет свою роль, а не просто «присутствует».
Ах, сколько достоверности придает артисту эта добросовестность— уже не только профессиональная, но и творческая! Не зря среди сценических средств, выдвинутых Художественным театром, столь важное место занимают паузы. Молчание на сцене может быть выпадением из роли, а может углублять впечатление зрителей. У Яншина паузы удивительно богаты и разнообразны…
Замечательно, что эти свойства были у Яншина с самого начала его актерской работы. В 25-м году в столовую гур- бинского дома вошел закутанный человек с корзинами и чемоданами, в реальность которого сразу же поверили зрители Художественного театра. Конечно, мастерство артиста и душевный, человеческий опыт не стояли на месте все эти сорок с лишним лет. Но вот эта особенная вера во все подробности биографии играемого им героя присущи Яншину от рождения. Даже самая лучшая школа в мире — школа самого Станиславского — не способна обогатить артиста таким правдолюбием и убедительностью на сцене. Но великий режиссер умел раскрыть и утвердить у своего ученика редчайший для реалистического театра дар убедительности и убежденности.
Будучи юмористом-бытописателем, я очень ценю умение имитировать конкретные интонации, присущие жанровым персонажам, словечки и речения, акценты и говоры, диалекты и арго… Сколько радости доставляет аудитории воспроизведение этих забавных и точных примет времени и среды, профессий, национальностей и индивидуальностей! Но Яншин почти никогда не пользуется такой палитрой. Его реплики поначалу нейтральны. Неискушенный зритель в первых явлениях почтет даже однообразным исполнение Яншиным резкохарактерной роли. Но подождите выносить поспешное суждение.
Вот прошло несколько сцен. Наступил значительный момент пьесы. Что-то решается. Или происходит оценка важных поступков, предстоящих действий, узлов взаимоотношения персонажей. Слово дано тому лицу, коего изображает Яншин… И вдруг мы слышим необыкновенно вескую реплику. Если она задумана как смешная, зал разражается хохотом: оказывается, наш артист отлично владеет комическим искусством. Он сдерживал себя доселе. Если драматические мотивы окрашивают реплику Яншина, зрители подаются вперед на своих местах, ибо они непременно тронуты мягким и неназойливым высказыванием артиста…
А потом опять Яншин «стушевывается». Вот уж кто никогда не «вырывает» у партнеров реплики или «выигрышные места». Для Михаила Михайловича в любой роли хватает собственных «выигрышных мест». Где он их берет? А вот где. В системе Станиславского существует такое определение: разбор всей роли «по мысли». Иными словами актеру предлагается, прежде чем «выпустить» на сцену свой нерв и темперамент, свои аффекты и жесты, досконально разобраться в логике и пьесы, и данной сцены, и собственной роли — в ее целом и в ее проявлениях тут, в разбираемом куске. Ой как часто мы видим даже в отличных спектаклях первоклассных театров таких исполнителей, которые, явно пренебрегая предварительным анализом, и играют, так сказать, «вообще»: на имеющемся у данного артиста темпераменте и обаянии. С Яншиным такое не бывает никогда. И железная логика, осмысленность его сценического поведения нисколько не мешает эмоциональной стороне образа, ситуации, сюжета пьесы. Оказывается, подлинное мышление в разработке поведения героя помогает, а не мешает…
В 1936 году М. М. Яншин ставил мою комедию «Мелкие козыри» в Московском театре сатиры. Естественно, что я изо дня в день наблюдал этот творческий процесс у нашего артиста. Не торопитесь возражать: режиссерский труд-де не совпадает с работою актера. Это мне известно. Но мне пришлось видеть, как скрупулезно анализировал Яншин все перипетии пьесы, все конфликты и взаимоотношения действующих лиц. Он не жалел времени, чтобы и для себя решить окончательно, и актеров убедить в верности пай- денных нм логических кусков каждой сцены. Жизненные примеры-параллели, на которых Яншин обучал исполнителей, были необыкновенно просты и вместе с тем очень выпуклы.
Вспоминаю об этих примерах потому, что они показали мне механику яншинской дотошности в трактовке ролей. В результате разбора и общепонятных иллюстраций скелет ролей, скелет данного эпизода выяснен предельно. Теперь можно облекать этот скелет в интонации живой речи, в мизансцены, в мимику и жесты, в красноречивые паузы, в поступки и аффекты…
Кропотливо? Очень. Но необходимо. Это мы видим по той благодатной ясности, какую дает метод действенного анализа игре артиста Яншина. (Конечно, в данном методе Яншин отнюдь не монополист, но один из лучших мастеров.)
И. М. Москвин написал, что ему сильно помогали детские впечатления от старой Москвы конца прошлого века во всех ролях, где нужны были сведения о прошлом, чувство стиля XIX века или даже древней Руси (например, в трагедии А. К. Толстого «Царь Федор Иоаннович»). Жизнь в Китай-городе семидесятых и восьмидесятых годов рядом со знаменитой Иверской часовней, встречи со странниками и странницами, с монахами и купцами глубоко запали в душу ребенка, а когда он вырос, дали великому артисту богатейший и вполне конкретный материал для Луки и царя Федора, для Мамаева и Хлынова. А где Яншин почерпнул познания, нужные для тех же образов?
Михаил Михайлович ссылается на свое детство — московское и в маленьком городке Юхнове; на литературу и живопись, где запечатлены картины дореволюционной действительности. Даже на музыку, ибо она многое говорит о времени, к которому относится. Добавим сюда и то удивительное чувство стиля, о коем уже сказано, и мы постигнем, как добивается Яншин успехов в ролях, так сказать, старинных…
Ну, а советские, современные роли? Конечно, недостатка в жизненных наблюдениях тут не может быть у вдумчивого артиста. Но возникает иной — более глубокий вопрос: о нравственной и социальной основе всего творчества М. М. Яншина. Мы имеем в виду его миросозерцание вообще и отношение к тем или иным сторонам действительности. Ведь только верное и глубокое основание этих фундаментальных, что ли, позиций придают ценность конкретному решению роли, ее рисунку и деталям, интонации и нюансам…
В свое время Влас Дорошевич написал о М. Н. Ермоловой, что она в каждой роли была адвокатом той женщины, которую играла на сцене. Для трагической артистки это естественно. Но актер характерный обязан быть либо адвокатом, либо обвинителем — в зависимости от моральной и социальной сути человека, которого изображает в спектакле. Мы знаем и таких лицедеев, которые не только не доходят до данной стадии охвата роли, но и просто не понимают толком, какие слова они произносят на сцене. А вот Яншин всегда точно представляет себе, прокурор он сегодня или защитник своего героя… В иных ролях приходится совмещать обе эти функции судебного процесса. И тогда мы имеем дело именно с артистом-судьей: он воздает справедливо и за грехи, и за добрые дела. Да, без справедливости играть мало-мальски значительный человеческий образ невозможно. Яншину в высокой степени свойственна эта гражданственность искусства.
В драме А. Корнейчука «Платон Кречет» М. М. Яншин исполняет роль старого врача Бублика. Корнейчуку вообще свойствен национальный украинский колорит. И юмор у этого автора типично «хохлацкий». Добрый и мягкий на вид доктор Бублик себе на уме, как истый житель Приднепровья. Сперва он производит впечатление труса и тряпки. Руководители бессовестной интриги против талантливого врача Кречета полагают, что Бублик подпишет все, что ему ни подсунуть.
И конечно, кульминационная сцена в этой роли — ловкая победа Бублика над нечестными людьми, которые хотели его заставить подписать нечестную бумагу. Публика много смеется в этой сцене. И смеется добрым смехом: ей доставляет наслаждение победа добра над злом. Точнее, легкая и хитрая победа добра.
Ах как простодушен и даже глуповат Бублик — Яншин в начале помянутой выше сцены! Какою доступной добычей кажется он своим противникам! Но зрители раньше, чем интриганы на сцене, усматривают не только моральное, но и действительное превосходство Бублика. Поэтому-то нх так веселит диалог. И тут можно легко переиграть: если сильнее нажать на выражение хитрости у Бублика, это заставит настороживаться противников. Пропадет и чудесный эффект победы. Яншин не прибегает к украинскому акценту. (Кстати, этого акцента не было и у дьячка свекра императрицы Елизаветы Петровны.) Но весь ход мыслей старого врача, его обороты и интонации отдают местным колоритом — тем колоритом, который задан здесь автором. Бублик— совсем своеобразное достижение нашего артиста. Эта роль не перекликается ни с одним из созданий Яншина прежде или после «Кречета».
