Никита Елисеев - Против правил (сборник)
Память, наблюдательность, выбор нужных слов, умение поместить сообщение в маленький отрезок текста, знание психологии – это и есть писательские свойства. Есть еще воображение, но Розе Эпштейн оно ни к чему. В ее памяти столько всего, что никакому воображению не угнаться. «Память сохранила и историю, рассказанную мне двоюродной сестрой Ритой – дочерью брата мамы Якова. Он перед войной работал главным бухгалтером на шахте Рутченковка. А его жена, еврейка, была учительницей физики и математики. Наши, когда оставляли Сталино, затопили шахты вокруг. В эти шахты немцы сбрасывали евреев. Не только евреев, но и коммунистов, комсомольцев. Риту вместе с мамой и сестрой Лидой вели к шахте, но в какой-то момент мать сумела выбросить Риту в толпу людей, стоявших вдоль дороги. А Лида вцепилась в руку матери: «Я с тобой. Как ты, так и я». И не отпустила ни на секунду, так их, державшихся за руки, немцы в шахту и сбросили».
Роза Эпштейн формирует свой текст, как формировала эшелоны в годы войны – быстро, ответственно, умело. О ее тексте трудно писать. Не только потому, что он по большей части драматичен, но и потому, что при всей своей драматичности он удивительно легко читается. Парадоксальная закономерность: чем легче читать книгу, тем труднее о ней писать. Легко читать «Книгу Розы» потому, что она уводит из повседневности. Но по прочтении такой книги возвращаешься в повседневность, обогащенный чужим, огромным личным опытом.
И вообще «понимаешь: люди совсем не злы, просто долго отпуска ждали», как писал поэт, чрезвычайно близкий «Книге Розы», Борис Слуцкий. Не в том только дело, что он декларировал: «Я историю излагаю…» – что как раз и делает Роза Эпштейн в своей книге. Но и в том, что, как и Роза Эпштейн, он был летописцем советского мира, поэтом советских людей.
«Книга Розы» появилась вовремя. Ностальгия по советскому прошлому захватывает все большие и большие слои населения. «Но, обнажая швы и пробелы, как субмарина из глубины, вдруг выплывает тема победы и вытесняет тему вины» – это поэт Михаил Щербаков весьма точно предсказал в конце восьмидесятых.
«Книга Розы» вроде бы вписывается в эту ностальгию. Зачин: «Я – последняя из живых очевидцев истории моей семьи, тесно переплетающейся с историей нашей страны, в которой было все: и революции, и строительство общества новой формации, и коллективизация, и репрессии, и защита Родины в годы Великой Отечественной войны, и восстановление народного хозяйства. Каждый из моих родных и близких вписал свою страницу в эту великую историю». Финал: «И еще всегда гордилась своей семьей, члены которой свято верили в идеи и идеалы своего времени и служили им верой и правдой».
Но между зачином и финалом само повествование, способное вызвать уважение к советским людям, но от ностальгии по обстоятельствам их времени и места излечить: «В то время мы из Москвы везли все: колбасу, сыры, мясо, кексы, консервы, апельсины, конфеты, сервизы. Посылки на почте больше 8 килограммов не принимались. Помню, прихожу в магазин и прошу: «Дочка, взвесь мне всяких консервов не больше 8 килограмм». Продавщица удивляется: «Кто это вам консервы взвешивать будет?» – «Дочка, я из Сталинграда, а у нас этого нет. Поэтому прикинь на весах, чтобы посылку приняли…»
«Книга Розы» – удачно названа. «Под розой» – средневековое словосочетание, означающее нечто тайное, секретное и, разумеется, очень важное. «Книга Розы» – «Книга тайны». Тайны советского мира. Это – военная тайна. Потому что этот мир был рожден войной и создан, приспособлен для войны, бедствий, лишений, терпения. Хорошие люди этого мира – солдаты. Инициативные, смелые, справедливые, терпеливые… солдаты
«Нет ничего ужаснее войны, нет никого прекраснее солдата», – написал в 1969 году советский поэт Леон Тоом, и эти строчки чаще всего вспоминаешь, когда читаешь истории, рассказанные Розой Эпштейн. «Это случилось 12 октября 1944 года на территории Румынии. Разведчики захватили немецкого генерала. Моей сестре Раисе, хорошо владеющей немецким, предстояло сопровождать генерала. Перед поездкой немец попросил его побрить. Во время бритья генерал перехватил руку цирюльника с опасной бритвой и полоснул себя по горлу. Операция Рае предстояла сложная, важно было не только жизнь генералу сохранить, но и связки, чтобы он говорить мог. Медсестра вспоминала: “Рая сделала уникальную операцию. Руки у нее были золотые. Она кончиками пальцев чувствовала нить жизни. Адский труд – операция длилась четыре часа. Мы рядом стояли, чуть не падали от усталости. Смотрели на Раису Соломоновну, как на божество”. Транспортировать генерала решили в повозке, запряженной лошадями. Вдоль дороги по обе стороны таблички были понатыканы: “Осторожно, мины!” Навстречу повозке выехала колонна мотоциклов. Лошади, испугавшись, понесли на минное поле. Генерала разорвало в клочки. Военврач Константин прополз сорок метров по минному полю до места, где лежала Рая. Она была еще в сознании и тихо прошептала: “Костя! Не надо – у меня все отбито”. Он выполз назад по своему следу и вытащил на себе Раю. Все время по пути в ближайший населенный путь Константин держал Раечку на руках и молил Бога, чтобы она выжила. Но через два часа моей сестренки не стало».
Но это не просто солдаты, тупо выполняющие приказы. Это – хорошие солдаты. Они умудряются так выполнять иные бесчеловечные приказы, чтобы не нанести вред своему подразделению. Вот бабушка Розы, председатель (голова) колхоза: «Глаза у бабушки были выцветшие, или по-украински “очи засмученные”. Усталость, озабоченность, невзгоды – все отражалось в них. На плечах этой женщины лежала огромная ответственность за колхоз, за тысячу человеческих душ… Еще запомнилась бабка Пелагея – рассерженная, напористая, которая приехала к нам в Сталино и рассказывает, что творится в ее голодной деревне: “Кат прошел по дворам, и посеять нечего – все выгреб”. Отец пытается урезонить тещу: “Тихо ты”. А бабушка гнет свое: “Вы ж, коммуняки, какие? Вы коты, як тот кат. Он все выгреб, а дети плачут и хозяйки плачут: «Шо ж вы робите? Мне ж годувати нечем». В 1930 году, когда пошла волна раскулачивания, собрала голова колхоза, Пелагея Полякова, сход. На нем постановили: имеющие две коровы одну должны отдать тем, у кого нет ни одной, а за это новые хозяева расплачиваются трудоднями. Может, и не очень выгодное решение, но в результате никто не был раскулачен и выселен. И сколько разных комиссий ни приезжало, подкопаться под это решение сельсовета не смогли. Так полуграмотная еврейская крестьянка спасла не одну семью колхозников».
Вот эта история, типичная для «Книги Розы», позволяет обозначить еще одну тайну советского мира. Он держался не только солдатами, но солдатами, которые были хорошими людьми. И здесь вспоминается уже не Борис Слуцкий, но Грэм Грин. Его удивительный роман «Сила и слава». Главный, смыслообразующий диалог между пьющим, грешным священником и преследующим его фанатиком революции, богоборцем и атеистом. В ночь перед расстрелом священник, выслушав революционера, отвечает ему примерно так: «Все это прекрасно, то, что вы сейчас сказали. Но ваша программа рассчитана на то, что все люди хорошие. А столько хороших людей вы просто не наберете…»
И то, где вы найдете, столько старух, которые в 1937 году, получив денежный перевод из Америки от эмигрировавшего в 1914 году брата, умудрятся потратить деньги на… строительство десятилетней школы в своем селе, рискуя получить срок за связь с американо-еврейским капиталом? Где вы найдете, таких стариков, живущих в полуподвале, как отец Розы, Соломон Эпштейн, которые, узнав, что гуманитарная помощь (все из той же Америки) попадает не нищим шахтерам, а начальству, дойдут до самого высокого начальства и добьются справедливости, в результате сами останутся в том же полуподвале?
А уж кто-кто, а Соломон Эпштейн, чудом выживший после расстрела петлюровцами в 19-м, расселявший шахтеров из казарм в уплотненные городские квартиры в 20-е годы, директор первой мебельной фабрики в городе, мог бы рассчитывать не на полуподвал. А он и не рассчитывал, потому что был хорошим человеком. Где вы найдете таких диспетчеров, как учитель молоденькой Розы Эпштейн, товарищ Абрамов? Сам, под расстрельной статьей, он приписал себе в книгу дежурств лишние 15 минут, чтобы вывести из под этой статьи свою сменщицу, Розу Эпштейн, после чего пошёл в столовку кашу есть, ожидая вызова НКВД.
Где вы найдете такую девчонку, как молоденькая Роза Эпштейн, которая после расстрела товарища Абрамова будет ходить в НКВД и добиваться выдачи тела для похорон, не обращая внимания на рык уполномоченного: «Да я тебя саму расстреляю!» И добьется. И похоронит. И на фанерном монументе над могилой напишет чернильным карандашом имя, фамилию, дату смерти, а чуть ниже: «Хороший человек».
Признаться, в этом месте «Книги Розы» я вздрогнул не только от самой истории, но еще и от узнавания ее. Любой мало-мальски образованный человек эту историю узнает. Это же… Антигона. Советская, еврейская Антигона образца 1944 года. Это не удивительно. «Книга Розы», как и положено сагам, эпос. Энергичный, короткий, но… эпос. Народная книга. Эпосу полагаются вечные сюжеты.
