Александр Рекемчук - Мамонты
Те же густые темные брови при светлой шевелюре; те же тонкие, но не злые губы, умеющие расплываться в широкой улыбке; та же лепка лица; тот же рост, та же молодцеватая стать спортсмена… Правда, он был несколько старше того Ганса, которого я увидел впервые в столовке «Инснаба», а потом, в своем киносценарии, привел во двор условного дома на условной Журавлевке… Ведь тому, который был на самом деле, едва перевалило за двадцать, и выглядел он еще совсем мальчишкой, смущенным, влюбленным. А этому, на экране, было явно за тридцать… Но и здесь режиссер был обязан учесть, что действие фильма охватывает десяток лет — там и одна война, и другая, и третья, — а человек, попавший в такие передряги, остается самим собой, лишь черты его лица становятся жестче и умудренней, лишь виски его пробивает ранняя седина…
Сгодилось, как того и хотел режиссер, весьма приблизительное знание актером русского языка, хотя он и приехал из ГДР, где владение этим языком считалось признаком добропорядочности. Вот уж кому не надо было обладать особыми профессиональными навыками, чтобы забавно и самым натуральным образом коверкать русские слова. Юрген Фрорип на самом деле выговаривал их с трудом, с мучительной натугой. И не в укор будь сказано, что он их совсем не знал, а лишь заучивал наизусть по бумажке, где русские слова были записаны латинскими буквами, и порою они у него напрочь вылетали из памяти, и тогда оставалось лишь прибегать к языку жестов.
Это весьма наглядно проявилось в момент моей первой встречи с немецким актером в студийном коридоре.
Мы с Леной Цициной, редактором будущего фильма (да, это именно она звонила мне в «Молодую гвардию»), спеша на съемочную площадку, столкнулись нос к носу с выходящим из гримерки Юргеном Фрорипом. Он был в гриме, в пальтеце с шарфом, в шляпе с перышком, с той самой дурацкой бабочкой на шее. Он шел прямо на нас…
Лена Цицина, зардевшись, как обычно, при встрече с красивым мужчиной, тем более — иностранцем, и уже зная, что он по-русски ни бум-бум, только по бумажке, всё-таки не растерялась, а приветственно, хотя и шутливо вскинула над плечом сжатый кулак: мол, салют, товарищ, рот фронт!..
На что Юрген Фрорип, тоже, конечно, в шутку, но, вместе с тем, давая понять, что кое-что знает про фильм, в котором будет сниматься, — остановился, выпятил грудь колесом, щелкнул каблуками и вскинул вытянутую наискосок руку — вперед и вверх! мол, хайль Гитлер, дорогие товарищи!..
Вот в такой балаганной обстановке и произошло наше знакомство.
Но впоследствии все убедились в том, что приглашение знаменитого Юргена Фрорипа на роль Ганса Мюллера было попаданием в точку.
Очень понравился мне и мальчик, тот, что пробовался на роль Саньки Рымарева.
Мальчика звали Женей Герасимовым. Нет, он не состоял в родстве с вгиковским Герасимовым, у которого учился Зигфрид Кюн, просто однофамильцы.
К моменту съемок ему уже исполнилось двенадцать лет. То есть, он был почти вдвое старше того героя, которого ему предстояло сыграть, если утвердят пробы. Но, опять-таки, следовало учесть, что события в фильме «Они не пройдут» были растянуты на добрый десяток лет, если, конечно, этот десяток, эти годы можно считать добрыми. Ведь дети очень быстро растут, и если на каждый годок брать нового исполнителя, то актеров, уж точно, не напасешься.
Кроме того, сейчас, глядя на экран в Яичном зале, я вдруг подумал, что это даже лучше, что на роль Саньки Рымарева взяли не шестилетнего мальчугана, а постарше, двенадцатилетнего, уже подростка — не так жалко будет смотреть, как этот несмышленыш барахтается в пучине жизни…
На всякий случай, Женю Герасимова обрядили в куцее пальтишко с рукавами едва ли не по локоть, а на голову ему нахлобучили кепку с огромным козырьком, аэродромом. В этом наряде, скрадывающем возраст, он вполне мог сойти сначала за детсадовского малютку, а потом, попозже, за школяра начальных классов.
Был ли он похож на меня?
Нет, ничуть.
Тонколицый трепетный мальчик с печальными глазами. В его породистом лице не было и намека на мой нос картошкой, на мою россыпь веснушек, на мои уши торчком. Скорей в нем было неожиданное сходство с моими двоюродными братьями — Юрой и Колей Приходько, — это у них были такие же тонкие лица, как у нашей общей бабушки, а я-то весь в деда.
Но, положа руку на сердце, нужно сказать, что этот юный актер вовсе и не был обязан обладать фамильным сходством с автором сценария или его двоюродными братьями.
Он должен был, прежде всего, походить на своего героя.
Он должен был соответствовать тому Саньке Рымареву, каким его представлял себе режиссер Зигфрид Кюн.
Забегая вперед скажу, что этот мальчик, Женя Герасимов, когда он вырос и стал Евгением Герасимовым, сделался очень известным актером нашего кино, сыгравшим главные роли в фильмах «Подросток», «Рожденные бурей», «Вам и не снилось», «Точка, точка, запятая…», «Романовы — венценосная семья», «Петровка, 38», «Огарева, 6». Он стал заслуженным артистом России, лауреатом, попробовал свои силы в режиссуре, а позже ударился в политику, стал депутатом Мосгордумы…
Но Санька Рымарев в фильме «Они не пройдут» был его первой ролью.
Вообще, Зигфрид Кюн оказался удачлив в выборе актеров.
Очень важную роль Алексея Якимова, директора тракторного завода — завода, который на самом деле выпускал танки, — человека, арестованного в 1937 году, а позже павшего на фронте рядовым солдатом, — сыграл Сергей Столяров.
Былинный молодец Садко в «Садко», Руслан в «Руслане и Людмиле», Алеша Попович в «Илье Муромце», Иванушка в «Василисе Прекрасной» — таким захотел видеть его в своей картине немецкий режиссер.
Но, вероятней всего, этот выбор был определен образом Мартынова в классической ленте Григория Александрова «Цирк». Весь в белом — таким запомнился миллионам зрителей Сергей Столяров в этом фильме. Белый свитер, подчеркивающий мужественный стан; белый комбинезон — предтеча одеяния космонавтов — в смертельном номере полета под куполом цирка; и особенно эффектный контраст, когда он прижимает к груди черного ребенка белой женщины, бедняжки Марион Диксон, негритенка, которого сыграл маленький Джим Паттерсон, он еще появится в нашем повествовании…
Софью, жену Якимова, сыграла Инна Макарова, заводная Любка Шевцова из герасимовской «Молодой гвардии». Эпизодическую роль старика-вещуна, сообщившего героям фильма о том, что началась война — одну-единственную фразу — произнес легендарный Петр Алейников, и это была последняя роль в его жизни.
Маму Галю сыграла Людмила Шпара, актриса вахтанговского театра.
Выделю еще среди исполнителей Эрвина Кнаусмюллера, которому в фильме «Они не пройдут» доверили роль одного из вождей Австрийской компартии. Насколько я знаю, он и в реальной жизни принадлежал к той же плеяде антифашистов-коминтерновцев, что и Ганс Мюллер, что и его прототип Ганс Нидерле. Он тоже связал свою судьбу с Советским Союзом, сыграл в кино множество ролей импозантных немецких генералов и фельдмаршалов, жил в Москве на Фрунзенской набережной, Рядом со мною, мы иногда встречались.
И еще один важный штрих.
В эпизоде первомайской демонстрации, где-то на Садовом кольце (я думаю, что снимали настоящую демонстрацию), Зигфрид Кюн изловчился вклинить в кадр того типа в маске с усиками, с босяцкой челкой — Артуро Уи, Адольфа Гитлера, — которого сыграл во вгиковском спектакле Николай Губенко. Он и здесь был клоуном, потешающим толпу: то подопрет бока, расставив локти, то затрясет кулаками в воздухе, то выкинет руку вперед и вверх…
Этот площадной бурлеск показался мне вполне уместным в фильме: он как бы перебрасывал мостик из брехтовской пьесы в наши дни.
Когда в июле 1964 года я впервые вошел в кабинет главного редактора «Мосфильма», на письменном столе лежала записка именитого предшественника: «Саша, сценарный портфель пуст. Желаю успеха. Лев Шейнин».
Стоит ли говорить, что буквально с первого же часа меня взяла в оборот и больше не отпустила круговерть неотложных дел, которые, признаюсь — в том-то и стихия, и соблазн кинематографа! — были захватывающе интересны.
Позвонил из Отдела культуры ЦК КПСС Георгий Иванович Куницын, человек взрывного нрава, эдакий номенклатурный протопоп Аввакум: «Ты читал сценарий „Страсти по Андрею?“ Он опубликован в журнале „Искусство кино“… Хорошо, что понравился. А почему он до сих пор не запущен в производство? Готовьте представление в Госкино!..»
Пришел Сергей Федорович Бондарчук, только что завершивший титанический труд — экранизацию «Войны и мира». Устроившись в кресле, заговорил о том, что устал безмерно. Что хотел бы теперь взяться за фильм не слишком громоздкий, не батальный, а за фильм камерный, умиротворенный, может быть о любви… Нет, не Тургенев. Нет, не Гончаров. «А если Бунин?» — осторожно подсказал я. — «Бунин?..» — глаза его просияли, повлажнели. Назавтра я принес ему томик «Темных аллей», изданный за рубежом — тогда у нас это слыло еще эмигрантской крамолой. Но Бондарчуку уже не дали сойти с орбиты эпического кино: «Ватерлоо», затем «Красные колокола», «Они сражались за Родину». Встреча с давним знакомцем, поэтом Евгением Евтушенко. Завершен фильм «Я — Куба», снятый по его сценарию режиссером Михаилом Калатозовым и гениальным оператором Сергеем Урусевским. «Есть новые планы?» — «Есть. Мне предлагают сняться в роли Сирано де Бержерака, да-да, в качестве актера! Но возникли препятствия…»
