Никита Елисеев - Против правил (сборник)
Несколько иная ситуация у Стратановского. Он гордится своими родителями и своей семейной историей, в которой есть и священники, и социал-демократы, но он не впускает этот мир в свой поэтический образ. Оставляет за скобками. Оставленное за скобками, все одно давит на основной текст. Оставленное за скобками позволяет лучше понять этот основной текст – фантасмагоричный, осколочный, в равной степени наполненный и культурными реминисценциями, и приметами быта.
На реке непрозрачной
катер невзрачный какой-то
Пятна слизи какой-то,
презервативы плывущие
Под мостами к заливу,
мимо складов, больниц, гаражей
И Орфея-бомжа,
что в проходе метро пел пронзительно
Голова полусгнившая
Вот оно – двоемирие Сергея Стратановского. Сквозь мрачный быт становится видна архаика. Не облагороженная пересказами Древняя Греция, а настоящая жестокая действительность мифа. «Река непрозрачная» – Обводный канал, издавна самая грязная река Питера. Но это еще и Ахеронт, река мертвых, потому и вода в ней непрозрачная, потому и плывет по ней голова Орфея. Бомж пел в подземном переходе, потому, как Орфей, как раз и спускался под землю в царство мертвых.
У Стратановского не мрачный быт облагораживается архаикой, но архаика приобретает черты мрачного быта. «Человеколошади на моей жилплощади», – писал Стратановский в раннем своем стихотворении, и сразу становилось понятно, каким буйным и опасным хулиганьем были древнегреческие кентавры. Зарегочут, убьют, затопчут.
День падения Трои,
неистовство древней резни
Когда камни визжали,
обрызганы липкой и жаркой
Биожидкостью трупной
День падения Трои…
Но кровь не уйдет от забвенья
Станет акт преступленья
воздушным рисунком на вазах
Росписью стен и мозаикой,
песней слепца на пиру
О копьеносцах-героях
Когда-то Аверинцев писал о «Происхождении семьи, частной собственности и государства» Энгельса, что главное, новое и верное в этой книге – умение увидеть в древнем греке дикаря, ирокеза, индейца. Этим свойством Стратановский наделен в высшей степени. В его катастрофном, революционном мире, сдирающем с вещей внешнюю красивость, отвергающем ложь облагораживающей традиции, не бомж красив, словно оперный Орфей, но Орфей ободран и грязен, будто бомж. Бомж и есть настоящий Орфей, поднявшийся из преисподней и снова туда возвратившийся.
Поэтический голос Стратановского негромок, но негромким своим голосом он проговаривает сильно царапающие душу вещи. У него есть баллада «Происшествие», где читателю предлагается понять, что такое муки Христа, так сказать, на современном материале. Вошел человек в храм, опрокинул лоток у входа, потому как:
«Дом Отца моего
Домом слезной молитвы зовется
А не точкой торговой,
и я, Представитель Небес,
Сын Начальника Жизни,
я мышцей своей сокрушу
Возмутительный бизнес»
Разумеется, повязали, отвезли в ментовку, после чего следует рапорт старшего следователя Грибакина:
«После предъявления ему обвинения в злостном нарушении общественного порядка гражданин N, именующий себя Христосом, был препровожден в следственный изолятор № 6 и помещен в камеру, где содержалась группа лиц, осужденных за особо опасные уголовные деяния. Во время последовавшей затем ночи гражданин N, именующий себя Христосом, был, по его словам, подвергнут акту насилия со стороны лиц, осужденных за особо опасные уголовные деяния»
«Вновь Ты покинул меня,
как тогда в Иудейской земле
Но теперь я молил
не о том, чтобы пытка и смерть
Миновали меня,
я молил, чтобы Ты уберег
Мое тело от срама,
чтобы Ты – эти нары позора
Заменил бы на крест
и на губку у высохших губ
Губку с уксусом жгущим»
Поэт Бога и боли, поэт Бога, который и есть боль; поэт книжной культуры, всматривающийся в бесписьменный, жестокий, с трудом не то что пишущий, говорящий мир, Стратановский учился в университете у Проппа и Евгеньева-Максимова. Отец поэта – видный филолог-классик, переводчик Иосифа Флавия, Теофраста, Плутарха. В 1938-м был арестован. Сидел в той же камере, в которой в 1921 году сидел Гумилев. Видел предсмертную надпись, нацарапанную Николаем Гумилевым на стене.
Слышал, как в коридоре кричит избитый на допросе артист Дикий: «Чтоб я еще на этих сук работал!» Был выпущен во время коротенькой бериевской «оттепели» 1939 года. В 1946 году видел фильм, в котором бывший зэк Дикий играл Сталина. Чем не сюжет для короткой, оборванной на полуслове мини-баллады Стратановского? Что-то вроде:
Избитый артист в коридоре дома казней и пыток
Кричал: «Чтобы еще я на сук этих мерзких работал!»
Освободился. Работал. И в фильме сыграл
в белом кителе с трубкой вождя
Стратановский выработал удивительную интонацию. Ей довольно легко подражать, но он-то сам ее сделал. Это интонация чуть удивленной, чуть вопросительной речи. Профессор в камере пыток осматривается и фиксирует увиденное. Чуть позже понимает, что такова и была любимая им древность, таким и был позже прилизанный, приукрашенный пересказчиками и переводчиками мир сказок, легенд и мифов.
Мама Стратановского была переводчицей с французского. Хрупкая, интеллигентная женщина. Давид Самойлов, друживший с ней, придумал ей прозвище: Коломбина. Коломбина Коломбиной, но ее вместе с мужем, Георгием Стратановским полуживыми вывезли из блокадного Ленинграда. Сергей Стратановский родился в крестьянской избе, где Коломбине пришлось управляться с ухватами, ушатами и прочими неподъемными предметами быта. Последней ее переводческой работой были речи Сен-Жюста, одного из вождей Великой французской революции, убежденного левого экстремиста.
Вот и соедините классическую ученость, камеру пыток, блокаду, хрупкость Коломбины, деревенский быт и грозные речи Сен-Жюста – получится поэт Сергей Стратановский. Первое свое стихотворение он написал в 1969 году. Это было фантастическое шестистишие о тыкве-людоедке.
Тысячеустая, пустая
Тыква катится глотая
Людские толпы день за днем
И в ничтожестве своем
Тебя, о тыква, я пою
Но съешь ты голову мою
Каких только интерпретаций не было у этой миниатюры. Вспоминали знаменитое «Отыквление» императора Клавдия, придуманное Сенекой, шагающие деревья-убийцы из фантастического романа Уиндема Льюиса «День триффидов», оживающие растения из ранних стихов Николая Заболоцкого. Писали даже о пародии на предсмертную оду Державина «Река времен в своем стремленье уносит все дела людей…» У Державина образ всепожирающего времени – река. У Стратановского – тыква. А чему же еще и посвящать стихи, как не времени? Сам же поэт уверяет, что тыква-людоед прикатилась к нему из африканского фольклора. В самом первом стихотворении Стратановского ярче всего видна его характерная и не очень обычная для лирического поэта особенность. Он любит и умеет выдумывать. Он ценит сюжет.
Потому его так притягивает фольклор. Настоящий, древний, неприкрашенный. Не только открытым, явным, явленным трагизмом, но сюжетностью.
На ладье лебединой,
По реке долгой, длинной,
на север, лесами обильный,
Русский князь – витязь сильный —
К Вяйнямёйнену старому
приплыл со своей дружиной.
И сказал русский князь:
«Помоги нам, кудесник старый,
Бьют нас татары,
жгут наши села и нивы,
Города разоряют,
лучших людей в плен уводят…
И мы просим тебя, заклинатель старый,
Послужи нам силой своей волшебной,
Знаю, можешь ты словом мощным
Мор наслать на народ искони враждебный».
И ответил ему Вяйнемёйнен старый:
«Слово лечит, а не губит,
слово строит, а не рушит.
Словом я ковал железо, словом я ладью построил,
Но убить не смеет слово
никого на целом свете.
Я пойду к тебе на службу, русский князь,
Только воином обычным в твое войско,
Ибо сила моя тяжела мне стала,
И хочу сойти я к смерти,
к Туонелы водам черным».
«Жаль», – ответил ему русский князь.
Это из новой книги Стратановского «Оживление бубна», собрания легенд и мифов чуть ли не всех народов России, за исключением русского. В русское море у него сливаются не славянские ручьи, но азиатские, лесные, степные, финно-угорские, тюркские реки. Продлевая метафору, скажем – не реки, но океан. Россию, ее бессловесную, подспудную культуру питает побежденное, но не уничтоженное язычество давным-давно покоренных народов – вот тема «Оживления бубна». Оно, это язычество, приобретает странно-христианские черты, именно потому, что оно – побеждено. Оно – слабо. Тогда как в победившем христианстве обнаруживаются жестокие, языческие черты. Ибо христианство – религия слабых, преследуемых, гонимых, побежденных, а не победителей; религия бедных катакомб, а не богатых храмов:
