Алексей Цвелик - Жизнь в невозможном мире: Краткий курс физики для лириков
Союзники решили объединить усилия, и в 1943 году большая группа британских физиков прибыла в Лос-Аламос для работы над бомбой. Тут-то благодаря Пайерлсу история совершила еще один поворот, хотя, думаю, помимо его желания. Дело в том, что он привел в британский атомный проект своего германского земляка, физика Клауса Фукса, который оказался коммунистом и стал передавать информацию о разработке атомного оружия в СССР. Фукс был талантливым ученым, и доставленные им сведения, по-видимому, сократили срок создания советской бомбы на пару-тройку лет. Дело даже не в том, что без американцев советские ученые не сообразили бы, как ее сделать, слава богу, умов хватало, а в том, что без Фукса до Хиросимы им бы никто из начальства не поверил, ведь в СССР у начальства к безграмотности добавлялась еще и классовая подозрительность по отношению к интеллигенции.
Пайерлс очень гордился тем, что оказался лучше Гейзенберга. Все-таки последний был одним из отцов квантовой механики. Он, правда, утверждал впоследствии, что сознательно саботировал германский атомный проект, но Пайерлс обладал точной информацией на этот счет. Дело в том, что сразу после капитуляции Германии пленные немецкие физики содержались на некой уединенной вилле в Англии. Разговоры их, разумеется, прослушивались, и, когда в августе 1945 года радио сообщило о взрыве атомной бомбы над Хиросимой, Гейзенберг воскликнул: «Где же американцы взяли полтонны урана-235!»
В начале 1990-х годов были опубликованы мемуары советского Джеймса Бонда, Павла Судоплатова, который утверждал, что научный руководитель Манхэттенского проекта Роберт Оппенгеймер сотрудничал с СССР. Я, конечно, спрашивал об этом Пайерлса, который Оппенгеймера хорошо знал, и тот сказал, что это ерунда. Впрочем, к Оппенгеймеру подкатывались-таки. У Эйнштейна была русская любовница, жена скульптора Коненкова. По возвращении в СССР в 1946 году Сталин наградил ее звездой героя. Вот она-то и была одной из тех, кто пытался подобраться к Оппенгеймеру.
Я впервые увидел Пайерлса в Москве, кажется, в 1988 году, когда он приехал повидаться с выпущенным из горьковской ссылки Сахаровым. Встреча титанов была организована академиком Роальдом Сагдеевым, который тогда был советником Горбачева, в Институте космических исследований АН СССР, где Сагдеев был директором. Обсуждали план противоракетной обороны (так называемых «звездных войн»), предложенный президентом Рейганом. Собственно, обсуждавших было трое — создатели советского термоядерного оружия Яков Зельдович и Андрей Сахаров и Пайерлс. Халатников, директор института Ландау, где я тогда работал, согнал нас, молодых сотрудников, дабы мы представляли аудиторию, воплощая таким образом вновь провозглашенные принципы открытости и гласности. Помню, как Пайерлс слушал Сахарова — с какой-то пронзительной интенсивностью. Помню и слова Андрея Дмитриевича: «Секрет атомной бомбы заключался в том, что ее можно было создать, секрет „звездных войн“ в том, что их создать нельзя». Так оно и было, это был блеф.
От Пайерлса, как и от других представителей старой европейской культуры, которых мне еще удалось застать в Оксфорде и Кембридже, исходило какое-то особое обаяние. Все эти люди — Рудольф Пайерлс, Исайя Берлин, Николас Кюрти, которым в начале 1990-х годов было уже хорошо за восемьдесят, были настоящими интеллигентами. Конечно, и среди людей помоложе я встречал приятных, честных, умных, ярких, но таких, как эти, все-таки никогда. Это были обитатели Атлантиды, ушедшей на дно европейской культуры, разрушенной — измами XX века.
Николас Кюрти (1908–1998)
С Николасом Кюрти мне доводилось встречаться почти каждый день, так как мы были членами одного колледжа и приходили туда на ланч (он, правда, не приходил, а приезжал на велосипеде из своего дома на севере Оксфорда — так и ездил каждый день по несколько километров до самой своей смерти в 1998 году). Сэр Николас, так же как и я, частенько оставался обедать, и вот тут-то начиналось настоящее наслаждение, особенно если за обедом следовал десерт, когда при свете свечей и звуках приятной беседы вокруг стола ходили хрустальные графины с кларетом, сотерном и старым портвейном. Скажу, перефразируя Пушкина:
Влагой сладкого сотерна
Чашу мне наполни, мальчик.
Так Октавия велела,
Председательница оргий.
Сэр Николас был знаменитым физиком-экспериментатором, специалистом по сверхнизким температурам. В 1956 году он и Франк Саймон сумели достичь температуры в 1/1 000 000 градуса выше абсолютного нуля (1 микрокельвин). Этот рекорд оставался непревзойденным много лет.
Сэр Николас был большим другом Рудольфа Пайерлса и вместе с ним участвовал в Манхэттенском проекте, а затем, наверное, делал британскую бомбу в Хартвелле, хотя об этом мы никогда не говорили. Родился он в Будапеште, окончил знаменитую гимназию Минта, где учились такие гении, как Джон (Янош) фон Нейман, Теодор фон Карман, Эдвард Теллер, Лео Сциллард, Юджин Вигнер. Высшее образование получил в Сорбонне. Оппонентами на диссертации Кюрти были один из творцов квантовой механики Эрвин Шредингер и Вальтер Нернст. После 1933 года Кюрти перебрался в Англию, где и остался навсегда.
Среди широкой академической публики сэр Николас был известен как талантливый кулинар и неутомимый волокита. Кстати, он всегда обижался, когда я по рассеянности предлагал ему за обедом воды. Настоящий мужчина пьет только вино, даже если ему за восемьдесят. Сэр Николас постоянно посещал кулинарные конференции, где объяснял, как правильно готовить всяческие яства, а также рассказывал о разных технических приспособлениях, облегчающих жизнь повара и ресторатора. Самым известным его достижением по части кулинарного искусства была inverted baked Alaska, десерт, холодный снаружи и горячий внутри. Десерт сей приготовлялся в микроволновой печи, а эффект достигался за счет разницы в электропроводности внутренних и внешних слоев этого блюда: внутренние слои проводили ток хорошо и поэтому нагревались, а внешние — плохо и оставались холодными.
В конце каждого рождественского обеда в колледже сэр Николас обходил всех нас с наполненным коньяком шприцем и собственноручно впрыскивал коньяк в мятные пирожки.
Сэр Николас любил ухаживать за дамами, но с радикальными феминистками у него, кажется, плохо получалось. Я помню, как он сник за одним обедом, когда сидевшая рядом с ним куколка на вежливый вопрос об ее интересах заявила, что она изучает средневековые изнасилования.
Исайя Берлин (1909–1998)
Полно мне леденеть от страха,
Лучше кликну Чакону Баха,
А за ней войдет человек…
Он не станет мне милым мужем,
Но мы с ним такое заслужим,
Что смутится Двадцатый Век.
Я его приняла случайно
За того, кто дарован тайной,
С кем горчайшее суждено,
Он ко мне во дворец Фонтанный
Опоздает ночью туманной
Новогоднее пить вино.
И запомнит Крещенский вечер,
Снег в окне, венчальные свечи
И поэмы смертный полет…
Но не первую ветвь сирени,
Не кольцо, не сладость молений —
Он погибель мне принесет.
Когда я прочел сэру Исайе эти посвященные ему стихи Ахматовой, он сказал: «Она никогда не могла мне простить, что я женился». Он говорил на каком-то потрясающе ярком и образном русском языке, в котором отражалась и выражалась та культура затонувшей Атлантиды, о которой я говорил ранее. Хотелось слушать, и слушать, и слушать, даже когда он говорил о самых простых вещах, и становилось мучительно стыдно за собственное неумение говорить и выразить себя на своем, казалось бы, родном языке.
Исайя Берлин родился в 1909 году в Риге в семье богатого лесопромышленника. Пережил как Февральскую, так и Октябрьскую революцию в Петрограде: в 1921 году его семья перебралась в Англию. Исайя с отличием окончил Корпус Кристи колледж в Оксфорде и совершенно вписался в британское общество. В 1932 году Исайя Берлин был избран членом (fellow) самого богатого и престижного колледжа Оксфорда — All Souls (Всех Душ), каковым он и оставался до смерти в 1997 году. За свою долгую жизнь он занимал множество академических постов, а с 1974-го по 1978 год был президентом Британской академии (естественные науки в нее не входят, они находятся в ведении Королевского общества).
Сэр Исайя (он был произведен в рыцари в 1957-м) называл себя историком идей; он написал множество книг, в том числе много книг о русской культуре (о Герцене, о Толстом). Был лично знаком с Пастернаком и Ахматовой. Во время войны он работал в британской дипломатической службе, был советником Черчилля и Рузвельта, последнего он просто боготворил. Ахматова считала, что ее встречи с Берлином в 1945–1946 годы так разозлили Сталина, что едва ли не из-за этого началась холодная война («Но мы с ним такое заслужим, что смутится XX век»).
