Фрэнсис Бэкон - Суета сует. Пятьсот лет английского афоризма
Казалось бы, ложь — такая простая и общедоступная вещь, а между тем я ни в одном разговоре ни разу не слышал, чтобы даже самые умудренные лжецы удачно соврали трижды кряду.
Мы довольны, когда смеются нашему остроумию, но не нашей глупости.
Если те, кого щедро наделила природа, позволят себе ни разу не ополчиться в своих сочинениях на критиков и клеветников, следующее поколение может решить, что за всю жизнь их ни разу никто не оговорил.
А что, если церкви — это усыпальницы не только для мертвых, но и для живых?
Коль скоро великий смысл нашей религии в единении духовного и человеческого, как странно бывает видеть некоторые духовные трактаты, начисто лишенные человеколюбия.
Бывает, что я читаю книгу с удовольствием и при этом ненавижу ее автора.
Когда кто-то заметил одному весьма влиятельному лицу, что народ недоволен, тот ответил: «Подумаешь, несколько ослов сидят в кофейне да несут вздор, а им уж кажется, будто их болтовня — глас народный».
Раз смерть частного лица обычно столь мало значит для мира, стало быть, она и сама по себе несущественна, и при этом что-то я не замечаю, чтобы философия или природа сумела охранить нас от страхов, сопряженных со смертью. Равно как и нет ничего, что бы примирило нас с нею, разве что боль, стыд или отчаяние, а ведь с ее приходом отступают бедность, рок, несчастья, тоска, недуг и дряхлость.
То, что люди зловредны, меня никогда не удивляло, но вот то, что им не стыдно, мне кажется странным.
При том, как легко прощаем мы себе наши дурные поступки, мелкие страсти, как старательно скрываем немощь нашего тела, не мудрено, что и к собственной глупости мы относимся снисходительно.
Никакой порок, никакое безрассудство не требует от нас столько обаяния и изыска как тщеславие; однако стоит нам при этом не проявить должной сноровки, и мы сразу же окажемся непереносимыми.
Наблюдательность — это память старика.
Привидение — это искусство видеть невидимое.
Я сетую на то, что колода плохо перемешана только до тех пор, пока мне не придет хорошая карта.
Когда я читаю книгу, все равно умную или глупую, мне кажется, что она оживает и беседует со мной.
В молодости мне казалось, что весь мир готов вместе со мной обсуждать перипетии последней премьеры.
Слоны всегда изображаются меньшими, чем они есть на самом деле; блохи же — всегда большими.
Никто не стремится получать советы, зато деньги получать горазды все, — выходит, деньги лучше, чем советы.
Женщине не нужно много ума, — так, нам довольно, если попугай отчетливо произнесет хотя бы несколько слов.
Тщеславие — свидетельство скорее неполноценности, чем гордыни.
О лошадях говорят, что «их сила — во рту и в хвосте». Это же, по сути, можно сказать и про женщин.
Гения сразу видно хотя бы потому, что против него объединяются все тупицы и бездари.
Старики и кометы почитаются по одной и той же причине: и у тех, и у других длинные бороды; и те, и другие владеют даром предсказания.
Чем человек душевнее, тем он бездушнее.
Людей, которые пользуются всеми благами жизни, ничего не стоит вывести из себя; доставить им удовольствие куда труднее.
У писателей принято называть наш век «критическим», у богословов— «греховным».
Мне приходилось знать людей, которые обладают качествами, очень полезными для других и лишенными всякого смысла для самих себя. Таких людей можно сравнить с висящими над входом солнечными часами: по ним узнают время соседи и прохожие, но не хозяин дома.
Удовлетворять потребности ценой отказа от желаний равносильно тому, чтобы отрубить ноги, когда нужны башмаки.
Когда врачи говорят о религии, они уподобляются мясникам, рассуждающим о жизни и смерти.
Если со мной держатся на расстоянии, я утешаю себя тем, что мой недоброжелатель от меня так же далеко, как и я от него.
Если человек всего за три пенса берется продемонстрировать, как опустить раскаленную кочергу в бочонок с порохом так, чтобы порох не взорвался, он едва ли соберет много зрителей.
Когда изображаешь любовь, чтобы жениться на деньгах, уподобляешься фокуснику, который выкрадывает у вас из-под носа шиллинг и прячет под шляпой что-то очень непристойное…
Всякий придворный должен держать себя в узде и не держать слова.
Власть — такое же искушение для монарха, как вино или женщины для молодого человека, как взятка — для судьи, деньги — для старика и тщеславие для женщины.
Мысли о религииЖить иногда имеет смысл чужим умом, но полагаться можно только на свой.
Говорить, что человек обязан верить в Бога, — не только неверно, но и неразумно.
Человека можно заставить (деньгами или угрозой) ходить в церковь — но не более того.
Отчаянное правдолюбие — это, почти наверняка, либо каприз, либо тщеславие, либо гордыня.
Отсутствие веры — это тот недостаток, который необходимо либо преодолеть, либо скрыть.
Я не отвечаю перед Богом за те сомнения, что зародились в моей душе, ибо сомнения эти — следствие того разума, который сам Он в меня вложил.
Когда я состарюсь… то обязуюсь:Не жениться на молодой. Не водить дружбы с молодежью, не заручившись предварительно ее желанием.
Не быть сварливым, угрюмым или подозрительным.
Не критиковать современные нравы, обычаи, а также политиков, войны и т. д.
Не любить детей, не подпускать их к себе.
Не рассказывать одну и ту же историю по многу раз одним и тем же людям.
Не скупиться.
Не пренебрегать приличиями.
Не относиться к молодежи с пристрастием, делать скидку на юность и неопытность.
Не прислушиваться к глупым сплетням, болтовне прислуги и т. д.
Не навязывать свое мнение, давать советы лишь тем, кто в них заинтересован.
Не болтать помногу, в том числе и с самим собой.
Не хвастаться былой красотой, силой, успехом у женщин и т. д.
Не прислушиваться к лести, не верить, будто меня, старика, может полюбить прелестная юная особа.
Не быть самоуверенным или самодовольным.
Не браться за выполнение всех этих обетов из страха, что выполнить их не удастся.
Мне никогда не доводилось видеть, слышать или читать в книгах, чтобы духовенство пользовалось в христианской стране любовью. Завоевать симпатию у народа могут лишь те священники, которые подвергаются преследованиям.
Невозможно представить себе, чтобы такое естественное, необходимое и универсальное явление, как смерть, задумывалось Небесами в виде наказания человечеству.
Хотя разум, по воле Провидения, должен управлять нашими чувствами, в двух решающих моментах земного существования чувства все же берут верх над разумом. Таково, во-первых, желание воспроизвести себе подобных — ни один здравомыслящий человек никогда бы не женился, прислушайся он к голосу рассудка, и, во-вторых, страх перед смертью, что также противоречит здравому смыслу: если бы человек не поддавался чувствам, он бы ненавидел жизнь и хотел бы, чтобы она поскорее кончилась или никогда бы не начиналась.
ЭНТОНИ ЭШЛИ КУПЕР, лорд ШАФТСБЕРИ
1671–1713
В отличие от большинства философов и политиков своего времени, лорд Шафтсбери полагал, что между человеком и обществом, между пристрастиями личными и общественными нет противоречия. «Следует иметь пристрастия… не только по отношению к себе, но и по отношению к обществу — это и будет нравственно, честно, добродетельн» — писал он в трактате «Исследование о добродетели» (1699), вошедшем, наряду с другими трактатами Шафтсбери, в «Характеристики людей, манер, мнений, времен» (1711), откуда и взяты нижеприведенные афоризмы.
Серьезность — в самой природе обмана.
Хорошо воспитанным считает себя каждый.
Какой бы эфемерной не была моя жизнь, каким бы беспорядочным не был юмор, в ней заложенный, я не знаю ничего более значимого, ничего более материального, чем я сам.
Юмор — единственное истинное испытание серьезности, а серьезность — юмора. Ведь предмет, который не выдерживает насмешки, подозрителен, а шутка, которая не выдерживает серьезного исследования, — пустое зубоскальство.
Все разумные люди исповедуют одну религию. Правда, они не говорят, какую именно.
