Фрэнсис Бэкон - Суета сует. Пятьсот лет английского афоризма
Нельзя отрицать того, что Лондон в своем внешнем обличьи, как и все огромные города, невыразимо груб, жесток и гадок.
…Оксфорд-стрит[10], мачеха с каменным сердцем, ты, что упиваешься вздохами сирот и пьешь слезы детей…
Тот, кто говорит о быках, и во сне видит одних быков…
Состояние вечной, безумной спешки, преследование земных, сиюминутных интересов могут разрушить то величие, что заложено во всех людях.
Ни в одном человеке способности не раскроются до тех пор, пока он не научится жить в уединении. Чем больше уединения, тем человек сильнее…
Из «Автобиографии»Смерть производит гораздо более тяжелое воспоминание летом, чем в другое время года… ибо яркое солнце, тропическое буйство природы и мрак, холод могилы — несовместимы.
Как правило, самые глубокие мысли и чувства доходят до нас не прямо, и не в абстрактной форме, а в сложных, запутанных сочетаниях совершенно конкретных ассоциаций, между собой нерасторжимых.
Во всей вселенной не сыщешь такого Ареопага справедливости и отвращения ко всему бесчестному, как английская толпа.
Двусмысленность, встречающаяся почти в каждой нашей фразе, — это не придирчивый казуист, а напротив, одноглазая служанка истины… Двусмысленность указывает на ограниченность выражений, понимаемых слишком общо или слишком туманно, настаивает на необходимости выбирать между значениями, дублирующими друг друга.
Бывает таинственное состояние души, вызванное истинным страданием. В этом состоянии мы, словно святотатства, избегаем красочных описаний, случайных разговоров и стремимся (по крайней мере должны стремиться) к уединению.
Горе не демонстрирует своих язв; унижение не пересчитывает обид.
Первенствует та литература, что апеллирует к простейшим чувствам, а не та, что копается в сложных мыслях.
Критики… этот жалкий, суетливый, ушлый народец, который считает своим высшим долгом не направлять общество, а всячески, с рабским низкопоклонством, ему подчиняться, потакать всем его капризам…
Два главных секрета в искусстве прозы:
1. Искусство зависимости второго шага от первого;
если писатель хочет добиться живости и естественности повествования, он должен прежде всего думать о связях, соединениях.
2. Предложения должны следовать одно за другим таким образом, чтобы модифицировать друг друга;
письменное красноречие должно строиться по закону отражения.
Существует литература знания и литература силы. Функция первой — наставлять; второй — побуждать. Если первая — это руль, то вторая — весло или парус… Литература знания вьет свои гнезда на земле, где их смывает наводнение, крошит плуг; литература силы — под куполом храма или на вершинах деревьев, где ей не грозит осквернение и клевета.
Публика — плохая гадалка.
Книги, говорят нам, должны наставлять и развлекать. Ничего подобного! Настоящая литература демонстрирует силу, ненастоящая — осведомленность.
Стоит человеку встать на путь убийства — и грабеж покажется ему пустяком.
Каин — гений первой величины, ведь это он изобрел высокое искусство убийства.
У всякого несовершенства есть свой идеал, свое совершенство.
Пренебрегайте пониманием, если оно противоречит всем остальным свойствам вашего интеллекта. Понимание, как таковое, каким бы полезным и необходимым оно ни было, является не только самой ничтожной, но и самой ненадежной способностью человеческого разума.
Всякое действие лучше всего измеряется, объясняется и предупреждается реакцией на себя.
Человек не вправе считать себя философом, если на его жизнь ни разу не покушались.
Если рассматривать убийство как искусство, то его конечная цель — та же, что и трагедия по Аристотелю: «очистить сердце посредством жалости и ужаса».
Подвижная часть населения — это, как правило, люди знатные; люди же низкого происхождения составляют ядро любой нации. Они — ее лицо, ее — до времени скрытый — характер.
Поразительно, какой огромный урожай новых истин можно собрать посредством глубоких чувств. Человек, глубоко чувствующий, видит те же предметы, что и мы, но более ясно, более отчетливо…
Более всего обращает на себя внимание не тот автор, который извлекает новые истины, а тот, который пробуждает в нас зыбкие очертания тех старых истин, что до времени дремлют в нашем сознании…
Грабитель, который забрался ночью в лавку армейского портного, может на обратном пути сколько угодно любоваться переливающимися в лунном свете золотыми галунами и эполетами. На языке полиции его преступление называется «предумышленным ограблением», и только. Непомерное увлечение цитатами — явление того же порядка.
ТОМАС КАРЛЕЙЛЬ
1795–1881
В подборку афоризмов Томаса Карлейля, публициста и историка, философа и переводчика немецкой литературы, романиста и просветителя, критика литературного и социального, одного из наиболее разносторонних и авторитетных авторов в английской литературе прошлого века, вошли высказывания из таких основополагающих трудов писателя, как «Sartor Resartus» (1836), «История французской революции» (1837), «Чартизм» (1839), «Герои, культ героев и героическое в истории» (1841), «Прошлое и настоящее» (1843), «Современные памфлеты» (1830), а также из менее известных исторических, критических и философских работ: «История Фридриха Великого» (1838–1865), «Рихтер» (1827), «Характеристики», из эссе «Произведения Гёте», «Шиллер», «Сэр Вальтер Скотт», «Приметы времени», из дневников, из обширного эпистолярного наследия Карлейля, из книги воспоминаний «Карлейль в старости».
Поэт без любви — физическая и метафизическая нелепица.
С помощь цифр доказать можно все что угодно.
Любая реформа, кроме моральной, бесполезна.
Хорошо описанная жизнь — такая же редкость, как и хорошо прожитая.
Поэзия и религия — продукт тонких кишок.
Три составные современной цивилизации: порох, печатный станок, протестантство.
Писатель — тот же священнослужитель.
Гениальность — это прежде всего выдающаяся способность быть за все в ответе.
Счастлив тот народ, чьи анналы отсутствуют в исторических книгах.
Долгое время Франция была деспотией, смягчаемой эпиграммами.
Тяготы способны перенести сотни людей, благополучие — лишь единицы.
Здоровая ненависть негодяев…
Человек не может быть неисправимо плохим, если он хотя бы раз от души смеялся.
Не будь рабом слов.
Публика — немощная старуха. Пусть себе брюзжит и капризничает.
Все беды происходят от нашей значительности; несмотря на все наши старания, мы не в состоянии спрятать Вечное за Сиюминутным.
Анархия, сколько бы она не положила голов, победы одержать не может.
Я и не претендую на постижение вселенной — она во много раз больше, чем я… Людям следует быть скромнее.
Наличные — не единственная связь человека с человеком.
Демократия — это необходимость мириться с тем, что управляют нами не герои.
История мира — это биография великих людей.
Экономика — наука зловещая…
Из всех наций на свете англичане — самые глупые в беседе и самые умные в деле.
Железная рука в бархатной перчатке…
Нет между людьми закона более нравственного, чем закон власти и подчинения.
Правительство — это машина: для голодных — собирающая налоги, для сытых — доходы.
История — это квинтэссенция сплетни.
Человек только и живет надеждой; надежда, по сути, — его единственная собственность.
Метафизика — это попытка ума подняться над умом.
Новая точка зрения всегда оказывается в меньшинстве…
Настоящее — это суммарно взятое прошлое.
Все великие народы консервативны: с недоверием относятся к нововведениям, склонны не доверять фактам.
Главный орган человеческого тела, незыблемая основа, на которой держится душа, — это кошелек.
Молчание глубоко, как Вечность; разговоры мелки, как Время.
Глупость и хорошее пищеварение — незаменимые качества для борьбы с лишениями.
Здоровое понимание… поверяется не логикой, а интуицией, ибо цель понимания — не доказательство, а знание и вера.
