Луис Ламур - Киллоу
Мы неуклонно шли на запад. Ночью скот пасся на покрытых травой равнинах и пил воду из реки Колорадо, что протекает в штате Техас. Восход солнца мы встречали в седле и шли вперед, пока на землю не спускались сумерки.
Влаги было мало. Короткие моросящие дожди лишь прибивали пыль, но не собирали воду в низинах. Река убывала, и лицо Тэпа вытянулось от беспокойства, но он не говорил ни слова. Отец тоже.
Однако мы вложили в этот перегон все, что имели. Мы знали, что стаду предстоит пересечь восемьдесят миль пустыни.
Это была тяжкая, страшная работа. Щелочная пыль выбелила лица, руки, толстым слоем покрыла одежду и лошадей. Пот, стекая, превращал лица в жуткие маски. Весь день дети шли рядом с фургонами и собирали бизоний кизяк для ночных костров.
Наш путь пролегал севернее, чем мы рассчитывали вначале, так как мы надеялись найти знакомую тропу, на которой предстоящие трудности уже известны и можно решать заранее, как их избежать.
Мы вышли на эту тропу чуть ниже Форт-Фантом-Хилла и повернули на юго-запад.
У нас появились преследователи. Мы видели пыль, которую они поднимали днем, чувствовали беспокойство лошадей ночью и знали, что они рядом, но не знали, кто — команчи, готовящиеся украсть лошадей и снять с нас скальпы, или бандиты с берегов Бразоса и Каухауса.
Чем дальше мы шли, тем суровей становилась местность. Мы держали путь к Хорсхед-Кроссинг — переправе на реке Пекос, через которую индейцы гнали украденных в Мексике лошадей. Многие животные не выдерживали бешеной гонки и оставались лежать на берегу, превратившись в скелеты. Говорят, отсюда и пошло название Хорсхед — Лошадиная Голова.
Иногда мы находили следы. Расхожее мнение, что индейцы ездят на неподкованных конях, а белые — на подкованных, не совсем верно, потому что индейцы часто крали лошадей с ранчо, а белые так же часто не подковывали своих.
Потрескавшаяся грязь на дне высохших луж и водоемов беспокоила меня. Река сильно обмелела — дождей почти не было. Сейчас весна, а что будет летом, когда жаркое солнце -иссушит землю?
Тэп ехал впереди, обычно вместе с отцом, прокладывая путь. Ночью мы слышали, как завывают волки. Днем видели, как они крадутся за стадом, надеясь поймать и зарезать теленка.
Оружие всегда держали наготове на случай какой-нибудь неприятности. Люди стали раздраженными и избегали друг друга.
Карен перестала замечать меня. До возвращения Тэпа мы вместе гуляли, танцевали. Ездили верхом. Теперь же я ее почти не видел: каждую свободную минуту она проводила с Тэпом.
В тот день она правила фургоном Фоули, и я, оставив коров, подъехал к ней. Она даже не посмотрела в мою сторону.
— Я тебя последнее время почти не вижу, — сказал я.
Она упрямо вздернула подбородок.
— Я занята.
— Это заметно.
— Я тебе не принадлежу и не обязана отвечать на твои вопросы.
— Конечно нет. А Тэп — хороший парень. Лучше не бывает.
Она повернулась и посмотрела прямо на меня.
— Я собираюсь за него замуж.
Замуж за Тэпа? Я не представлял, что такое возможно. Ведь Тэп — бродяга… или казался мне таковым.
— Быстро же ты все решаешь, — произнес я. — Ты знаешь его всего неделю.
— Ну и что с того? — неожиданно вспылила она. — Он мужчина! Настоящий мужчина! Он совсем не такой, как все, и в нем мужского гораздо больше, чем когда-нибудь будет в тебе!
Не стоило с ней спорить. Она ждала, что я начну критиковать Тэпа, и приготовилась к этому.
— Может быть, — согласился я. — Тэп — стоящий парень, это точно. Конечно, все зависит от того, что ты имеешь в виду под словом «мужчина». Тэп сильный, опытный, работящий.
— Ну и что?
— Он похож на остальных мужчин в одном: не любит быть стреноженным. Не думаю, чтобы он изменился.
— Поживем — увидим. — Но Карен произнесла это уже не так уверенно, и мне показалось, она над этим еще подумает. Часто девушка влюбляется так, что у нее нет времени поразмыслить над будущим. Она живет розовыми мечтами, пока не обнаружит, что суженого хорошо любить, но жить с ним — сущий ад.
Я отъехал от фургона, чувствуя какую-то боль в душе и одновременно сердясь на себя за это. Мы с Карен вместе гуляли, и люди считали, что она — моя девушка, хотя мы были всего лишь хорошими друзьями. И только теперь, потеряв ее, я почувствовал печаль.
Вернувшись в конец стада, я хлестнул свернутым лассо ленивого бычка и молча глотнул пыль с настроением обозленного на больной зуб гризли.
Подъехал Майло Додж.
— Я разговаривал с мексиканцем. Он хочет тебя видеть.
— Меня?
— Ты его нашел и спас.
— Откуда он?
— Не говорит. Только все время спрашивает о большом смуглом человеке со вмятиной на щеке и расходящимися от нее, как паучьи лапы, тонкими шрамами.
Мы разбили лагерь на берегу ручья Антелоуп. Там росли могучие дубы и ореховые деревья, вода была вкусной и чистой, а рядом раскинулся большой луг акров тридцати или сорока.
Я сидел на коне в тени высокого ореха, когда ко мне подъехал отец.
— Красивые места, — сказал он. — Здесь можно жить.
— Можно, — согласился я, — и, думаю, следует задержаться здесь на денек, чтобы скот отдохнул и вволю напился. Если верить Тэпу, дальше будет все суше и суше.
К нам присоединился Тэп, потом Зеб Ламберт. Мы поставили фургоны кругом возле ручья. Легкий ветерок шевелил листья деревьев. Ручей Антелоуп впадал в Кончо, которая текла на запад, указывая нам дорогу. Тэп посмотрел на высокие береговые откосы.
— Не нравятся они мне, — сказал Тэп, — но ничего не поделаешь.
Отец рассказал ему о наших планах, и Тэп согласился. Лучшего места для отдыха не придумаешь: здесь у стада была защита от ветра, вода и трава. Бычки уже шуршали в куче прошлогодней листвы, выискивая орехи.
Перекинув седло на мышастого жеребца, я подъехал к фургону, в котором лежал мексиканец. Он уже мог полусидеть, на лице у него появился румянец.
— Меня зовут Дэн Киллоу, — представился я.
Он протянул тонкую смуглую руку и улыбнулся, приоткрыв белоснежные зубы.
— Спасибо, друг, — сказал он по-испански, а потом добавил по-английски: — Кажется, вы спасли мне жизнь. Больше мне нечего сказать.
— Вы очень долго ползли. Удивительно, как вам это удалось.
Он пожал плечами.
— Просто хотел найти воду и место для укрытия. — Затем посерьезнел. — Сеньор, я должен предупредить вас. Спасая меня, вы наживаете себе врага… даже много врагов.
— У человека в этом мире всегда есть враги, — сказал я, — одним больше, одним меньше — не важно.
— Эти очень плохие, злые. — Он перемежал речь испанскими словами. — Они команчерос.
— Слыхал о них. Это мексиканцы, которые торгуют с индейцами, так ведь?
