Джеймс Купер - Пионеры, или У истоков Сосквеганны
Тут Ван-дер-Скуль повторил вкратце сущность показаний, которая в его изложении могла сбить с толку его достойных слушателей, и заключил свою речь следующими словами:
— А теперь, джентльмены, ясно обнаружив перед вами преступление, в котором повинен этот несчастный человек, несчастный как в виду его невежества, так и в виду его виновности, я предоставлю дело вашей совести, ни минуты не сомневаюсь, что вы понимаете, как важно, несмотря на старания защиты, без сомнения, обнадеженной вашим предыдущим вердиктом, показать себя уверенной в успехе, наказать преступника и восстановить достоинство закона.
Теперь наступила очередь судьи. В своем заключении он дал краткий и сжатый обзор показаний, устранявший хитрости защиты и восстанавливавший факты в их действительном виде, не оставлявшем места для недоразумений.
— Живя на границах цивилизованного мира, джентльмены, — заключил он, — особенно необходимо защищать представителей закона. Если вы верите показаниям свидетелей относительно действий подсудимого, то вам придется осудить его. Но если вы думаете, что стоящий здесь старик не хотел причинить вреда констэблю и действовал под влиянием своих понятий, а не из злобы, то ваш долг отнестись к нему снисходительно.
Так же, как и в первый раз, присяжные не выходили из зала, и после непродолжительного совещания старшина встал и провозгласил:
— Виновен.
Этот приговор не вызвал изумления, так как показания свидетелей были слишком ясны. Судьи, по-видимому, ожидали этого решения, так как совещались между собой одновременно с присяжными, и потому не заставили долго ждать приговора.
— Натаниэль Бумпо… — начал судья.
Старик, который снова задумался, опустив голову на перила, вскочил и крикнул по-военному:
— Здесь!
Судья жестом пригласил его соблюдать тишину и продолжал:
— Вынося свой приговор, суд принимал в соображение как незнание вами законов, так и необходимость покарать вас за их оскорбление. Суд не нашел возможным приговорить вас к публичному наказанию плетьми в виду ваших преклонных лет, но так как достоинство закона требует публичного искупления вашей вины, то суд признал необходимым посадить вас в колодки на площади, где вы должны оставаться в течение часа; кроме того, к уплате штрафа в сто долларов и к заключению в местной тюрьме на один месяц, с тем, однако, что вы останетесь в ней и дольше, если штраф не будет уплачен в течение месяца. Я считаю своим долгом, Натаниэль Бумпо…
— А где я возьму деньги? — перебил Кожаный Чулок. — Где я возьму деньги? Вы отобрали мою премию за то, что я перерезал глотку оленю. Где же найти старику в лесах столько золота или серебра? Нет, нет, судья, подумайте об этом и не заставляйте меня доживать в тюрьме немногие дни, которые мне осталось прожить!
— Если вы имеете возразить что-нибудь против приговора, то суд выслушает вас, — сказал судья мягким тоном.
— Еще бы не возражать! — крикнул Натти, судорожно хватаясь за перила. — Где я достану эти деньги? Отпустите меня в леса и холмы, где я привык дышать чистым воздухом, и хотя мне семьдесят лет, но если вы оставили достаточно дичи в стране, я буду странствовать день и ночь и принесу вам деньги прежде, чем кончится год. Да, да, вы не можете не понять, что безбожно запирать в тюрьму старика, который провел свою жизнь, можно сказать, под открытым небом.
— Я должен повиноваться закону…
— Не говорите мне о законе, Мармадюк Темпль! — перебил охотник. — Разве думал о законе лесной зверь, когда жаждал крови вашего ребенка!
— Мои личные чувства не должны влиять на…
— Послушайте меня, Мармадюк Темпль, — перебил старик, — и послушайтесь разума! Я бродил в этих горах, когда вы не были еще судьею, когда вы были еще младенцем, и чувствую себя в праве бродить в них до конца дней моих. Помните ли вы то время, когда вы первый раз явились на берег этого озера и когда здесь не было даже тюрьмы, в которой вы могли бы приютиться? Не принял ли я вас в своей хижине, не разостлал ли медвежью шкуру для вашего ночлега, не предложил ли вам утолить голод мясом жирного оленя? Да, да, небось, тогда вы не говорили, что грешно убивать оленей! Я это сделал, хотя у меня не было причины любить вас, потому что вы не сделали ничего, кроме зла, тем, кто любил меня и дружил со мной. А теперь, в отплату за мое гостеприимство, вы хотите запереть меня в тюрьму. Сто долларов! Где мне взять столько денег? Нет! Нет! Есть люди, которые дурно говорят о вас, Мармадюк Темпль, но вы не так злы, чтобы желали уморить в тюрьме старика, который отстаивал свои права. Пропустите меня, друг! Я не привык к толпе и тоскую по лесам. Не бойтесь, судья, говорю вам, не бойтесь: еще не перевелись бобры по лесным рекам, еще довольно оленей в лесах, и вы получите ваш штраф до последнего пенни. Где мои собаки? Сюда! Это нелегкий труд в мои годы, но я обещал и сделаю.
Констэбль снова остановил Кожаного Чулка, но прежде чем он имел время что-нибудь сказать, движение и шум среди публики привлекли к себе внимание всех.
Бенджамен протискался сквозь толпу и взобрался одной ногой на окно, а другой на перила отделения присяжных. К удивлению суда, дворецкий, очевидно, собирался говорить. Действительно, вытащив не без труда из кармана кошелек, он заявил:
— Если вашей чести угодно отпустить этого беднягу в новое плавание среди диких зверей, то вот безделица, которая уменьшит риск. Здесь тридцать пять пиастров, и я от всего сердца желал бы ради старика, чтобы они были настоящими британскими гинеями. Но чем богат, тем и рад, и если сквайр Джонс потрудится подвести итог этого маленького счета и отделить из кошелька сколько нужно для уплаты, то остальное он может удержать в залог до тех пор, пока Кожаный Чулок не вернется со своими бобрами, а то и навсегда.
Сказав это, Бенджамен протянул в одной руке бирку с зарубками, обозначавшими стаканчики, выпитые у «Храброго Драгуна», а в другой кошелек с долларами. Это неожиданное заявление заставило всех онеметь от изумления, и глубокая тишина, водворившаяся в зале, была нарушена только шерифом, который ударил шпагой по столу и крикнул:
— Тише!
— Надо положить конец этому! — сказал судья, стараясь овладеть своим волнением. — Констэбль, отведите подсудимого в колодки. Мистер секретарь, какое дело следует по списку?
Натти, по-видимому, покорился своей судьбе, так как понурил голову и молча последовал за констэблем. Толпа расступилась, чтобы пропустить подсудимого, и когда его высокая фигура исчезла за дверями суда, почти все бросились за ним к месту наказания.
ГЛАВА XXXIV
Древние наказания еще сохранялись в то время в штате Нью-Йорк. Столб, к которому привязывали приговоренных плетьми, с его неизменными колодками, были обычными орудиями «правосудия». Эти остатки старых времен помещались на площади, перед тюрьмой, на страх злоумышленникам. Натти следовал за констэблем, понурив голову, с покорностью человека, сознающего бесполезность сопротивления, а жители толпились вокруг него, выражая на своих лицах живейшее любопытство. Один из констэблей приподнял верхнюю часть колодок и указал на углубления, в которые старик должен был положить ноги.
