Джеймс Купер - Пионеры, или У истоков Сосквеганны
Эта речь, которую Ричард сочинил по дороге, произвела обычное действие, внушив всем преувеличенное представление об ожидающей их опасности.
Люди разошлись по лесу и направились к хижине, причем каждый старался идти как можно тише, чтобы остальные успели его перегнать.
Когда, по мнению шерифа, времени прошло достаточно, чтобы все успели собраться вокруг хижины, он громко крикнул свой сигнал. Но когда последний отзвук его голоса замер в лесной тишине, ответом был не лай собак, которого он ожидал, а только треск хвороста в лесу под ногами его подчиненных, но и эти звуки прекратились точно по молчаливому соглашению. Наконец нетерпение и любопытство шерифа до такой степени пересилили его осмотрительность, что он бросился на берег и минуту спустя стоял на том самом месте, где так долго жил Натти. К своему изумлению, он увидел перед собою вместо хижины груду дымящихся головешек.
Спутники его один за другим собрались вокруг пожарища, по которому еще перебегало бледное пламя, бросая слабый, трепетный свет на изумленные лица. Никто не вымолвил ни слова. Зрелище было так неожиданно, что даже Ричард утратил на минуту так редко изменявшую ему способность речи.
Никто еще не успел опомниться от изумления, когда из мрака выступила высокая фигура, в которой все узнали Кожаного Чулка. С минуту он смотрел на собравшихся, а затем сказал скорее грустным, чем гневным тоном:
— Что вам нужно от беспомощного старика? Вы принесли ябеду и крючки ваших законов туда, где ни один человек еще не обижал другого. Вы изгнали меня, прожившего здесь сорок долгих лет, из моего жилища и лишили меня крова. Вы заставили меня сжечь эти бревна, чтобы не допустить в мою хижину вас с вашим законом, и плакать над ними, как отец плачет над погибшими детьми. Вы наполнили сердце старика, который никогда не делал вреда вам или вашим близким, горькими чувствами против вашего рода в такое время, когда ему следовало бы думать о смерти. Вы заставили его желать, чтобы звери лесные, которые никогда не едят своих кровных, были бы его родом и племенем, а теперь, когда он пришел в последний раз взглянуть на остатки своего жилища, вы травите его ночью, как стая голодных собак изнуренного оленя. Что вам еще нужно? Я один, а вас много. Я пришел сюда плакать, а не драться. Делайте со мною, что хотите!
Сказав это, старик обвел взглядом толпу, как будто спрашивая, кто первый решится арестовать его. Никто не отвечал ни слова. Все отступили, точно приглашая его воспользоваться темнотой и скрыться в лесу. Но, по-видимому, Натти вовсе не собирался сделать этого. Он стоял неподвижно, переводя взгляд с одного на другого. Так прошло несколько мгновений, и наконец Ричард собрался с мыслями, выступил вперед и, сославшись на свой служебный долг, заявил старику, что он арестован. Тогда остальные окружили Натти, и все двинулись вслед за шерифом по направлению к деревне.
По пути у пленника пытались выпытать, что заставило его сжечь хижину и куда девался могикан, но он упорно хранил молчание. Наконец они вошли в деревню, и вскоре стража разошлась по домам, после того, как шериф замкнул тюремную дверь за старым и, казалось, всеми покинутым Кожаным Чулком.
ГЛАВА XXXIII
С наступлением следующего дня по дорогам и лесным тропинкам, сходившимся в Темпльтон из окрестных лесов и долин, двигались конные и пешие, спешившие к заседанию суда.
В десять часов улицы деревни были полны озабоченными лицами; одни толковали о своих частных делах, другие вели разговоры на политические темы, третьи, толпясь под навесами лавок, рассматривали топоры, косы и тому подобный товар, возбуждавший их любопытство или восхищение. В толпе было несколько женщин, большею частью с детьми на руках, шедших ленивою походкою за своими мужьями. При первом ударе колокола, возвестившего о наступлении часа, назначенного для суда, Ричард вышел из дверей «Храброго драгуна», размахивая шпагой в ножнах, которая, по его словам, служила его предку, сражавшемуся под знаменами Кромвеля, и крикнул повелительным тоном:
— Дорогу суду!
Приказание было исполнено быстро, но без всякой угодливости. Встречные фамильярно кивали судьям. За шерифом двигалась группа констэблей, а за ней шел Мармадюк и четверо фермеров, его помощников в суде. Шествие замыкала другая группа констэблей, а за ними хлынула толпа зрителей.
Тюрьма была бревенчатым квадратным зданием с маленькими окнами, за которыми виднелось несколько лиц, глазевших на толпу. Среди заключенных можно было заметить угрюмые лица фальшивомонетчиков и простые, честные черты Кожаного Чулка.
Судебные заседания происходили в верхнем этаже, в большой комнате, приспособленной для целей правосудия. В конце комнаты находилась платформа в рост человека, обнесенная спереди высокими перилами. На платформе помещалась судейская скамья, середина которой, предназначавшаяся для председателя, была отделена деревянными ручками, придававшими ей вид кресла. Перед платформой на полу стоял большой стол, покрытый зеленой байкой и окруженный скамьями; по обеим сторонам его находились ряды стульев для присяжных. Каждое из этих отделений было обнесено решеткой. Остальная часть залы предоставлялась публике.
Когда судьи уселись, адвокаты заняли места за столом, и шум в зале утих. Заседание было объявлено открытым. Присяжные были приведены к присяге, судья обратился к ним с обычным «словом», и суд приступил к разбирательству очередных дел.
Двенадцать граждан, составлявших «обвинительную камеру» и решающих вопрос о предании суду обвиняемых, удалились в соседнюю комнату рассмотреть врученные им обвинительные акты. Когда они вернулись в залу и старшина подал два постановления, судья с первого взгляда заметил имя Натаниэля Бумпо. Он шепнул несколько слов шерифу, который отдал приказ своим подчиненным, и спустя несколько минут тишина, господствовавшая до сих пор, сменилась общим движением. Кожаный Чулок появился под конвоем двух констэблей. Вскоре шум прекратился, и наступила такая глубокая тишина, что можно было расслышать тяжелое дыхание подсудимого.
Бумпо первый раз в жизни был в суде, и любопытство, по-видимому, пересилило все остальные его чувства. Он поднял глаза на судейскую скамью, затем перевел их на присяжных, на публику, всюду встречая устремленные на него взоры. Осмотрев свою собственную фигуру, как-будто отыскивая причину этого необычайного внимания, он еще раз повернулся лицом к собранию и раскрыл рот в припадке своего странного беззвучного смеха.
— Подсудимый, снимите шапку! — сказал судья Темпль.
Это приглашение осталось неуслышанным или непонятым.
