Макс Брэнд - Возмутитель спокойствия
— Просто они очень хорошо воспитаны, — сказал он. — Я это сразу понял.
— Да, шеф, — согласился я, — они целый день только и занимаются тем, что расшаркиваются друг перед другом в реверансах. По их милости на мне живого места не осталось!
— Какая досада, — покачал головой он.
— Да, — подтвердил я, — я даже прихрамывать начал. Все это время я тешил себя надеждой, что смогу занять себя хоть чем-то полезным, а тут словно в насмешку судьба свела меня с трехколесной пародией на повозку, да ещё видавшей такие виды, каких мне за всю жизнь не перевидеть. Этот тарантас умудряется проезжать даже там, где, казалось бы, проехать невозможно. Я бы сказал, что это карета для выпускника.
— Я и сам не устаю восхищаться ею, — признался он. — Ну так что, Джо, и какой в этой связи у тебя напрашивается вывод?
— Мне очень жаль, шеф, — сказал я, — но думаю, что нам придется расстаться. Боюсь, вы ошиблись во мне. Вам следовало бы набирать себе людей из приюта для престарелых, больницы или ещё из какого-нибудь заведения такого рода; они не стали бы возражать против неполной занятости и были бы только рады развлекаться по двадцать часов в день. Наберите себе стариков, и они здесь снова почувствуют себя детьми; вот они-то не станут артачиться и будут беспрекословно отправляться вечером в постель, чтобы проспать свои законные четыре или даже целых пять часов.
— Дружище, — отвечал он мне на это, — твои советы поистине бесценны. Огромное спасибо, я тебе за них бесконечно признателен. И все-таки, возможно, я хоть как-то могу облегчить твое бремя и предложить тебе другую работу.
— Какую работу? — заинтересовался я. — Какая ещё работа может быть на этих посиделках?
— Отчего же, можно, к примеру, работать на подаче сена, — сказал он. — К тому же Пит Брэмбл, как я погляжу, чуть не засыпает на ходу. Он вон там, работает вилами. Почему бы тебе не поменяться с ним?
— Не уверен, что Пит захочет со мной меняться, — с сомнением проговорил я.
— А мне почему-то кажется, — ответил он, — что Пит с радостью поменяется местами с кем угодно. Даже с резчиком проволоки.
С тонкостями процесса резки проволоки как такового я тогда был ещё не знаком и мог судить о нем лишь по крикам, доносившимся с той стороны; время от времени пронзительные вопли работавшего там парня достигали ушей моего мустанга, и тот неизменно взбрыкивал, словно от удара кнута.
И тут подал голос рыжеволосый мальчишка.
— Резка проволоки — это мое самое любимое занятие, — объявил он.
Босс смерил его оценивающим взглядом.
— И охота тебе связываться? Ведь это работа для малышни? — язвительно поинтересовался он.
— А я не прочь снова впасть в детство, — ответил мальчишка. — Я бы с удовольствием здесь остался, если бы вы мне разрешили целый день играть в такие игрушки.
— Полагаю, о прессах для сена ты тоже знаешь решительно все? — предположил босс.
— Нет, не все, — признался паренек. — Многое уже успел подзабыть. Но были времена, когда я мастерил их вот этими руками. Так-то.
— И как, на твой взгляд, — продолжил босс свой допрос, — смог бы ты за три часа нарубить столько проволоки, чтобы нам хватило на час работы?
— Думаю, — ответствовал пацан, — что я и за час нарубил бы её столько, что вам хватило бы и на три.
— Мне тоже так кажется, — усмехнулся босс. — Наверное, ты и с этим справился бы. Это же обычное дело для нормального мужика, зарабатывающего по доллару в день, не так ли?
— Знаете, как принято говорить в таких случаях? — ответил мальчишка вопросом на вопрос. — Дают — бери, бьют — беги!
Ньюболд аж подпрыгнул от неожиданности. Но в следующее мгновение, очевидно, вспомнил, что перед ним всего-навсего мальчишка. Тогда он снова смерил пацана оценивающим взглядом.
— Тогда, малыш, — распорядился босс, — живо дуй туда и принимайся за работу. Скажи Бошу Миллеру, что он может оставить в покое и проволоку, и машинку для её резки.
Мальчишка же не спешил. Он остался сидеть, где сидел и по-прежнему жевал травинку, лениво перекатывая её из одного уголка рта в другой.
— За доллар в день? — уточнил он.
— Если сумеешь нарезать столько проволоки, чтобы мы могли работать без остановки, то да! — подтвердил босс. — Но смотри мне, если запорешь больше двух отрезков… Кстати, звать-то тебя как?
— Чип, — ответил мальчишка.
— Так вот, если испортишь больше двух проволок, я тебя в порошок сотру, — пообещал босс.
Но эта заключительная часть фразы оказалась обращенной в пустоту, ибо пацан резво сорвался с места, устремляясь туда, где работал резчик проволоки.
— Ну так как, Джо? Что ты теперь скажешь? — заметил босс, обращаясь ко мне.
— Ну что ж, — проговорил я, — если Пит Брэмбл окажется таким идиотом, что согласится взяться за мою работу в обмен на свою, то я, пожалуй, тоже сделаю очередную глупость и останусь. Уж очень охота поглядеть, чем дело кончится. Это же не парень — орел!
Я поплелся к стогу и поинтересовался у Пита, не желает ли он уступить мне свое место и взяться за мою работу.
Он подошел ко мне сквозь облако пыли и растроганно моргая, взял обеими руками за плечи.
— Послушай, — проговорил он, — ты это серьезно?
— Вполне, — ответил я.
Ни слова не говоря, он развернулся и торопливо заковылял туда, где все это время стояла моя повозка. Опустив глаза, я взглянул на свои плечи. На них с обеих сторон красовалось по кровавому пятну.
Глава 4
Как говорится, выше головы не прыгнешь; и основная трудность заключалась в том, что хоть Ньюболд и знал решительно все о коровах, но он практически не разбирался в прессах для сена. В этом смысле он был совершейнейшим профаном! Вернее, у него были кое-какие теоретические соображения на сей счет, но теории, как известно, губили и куда более великих личностей, нежели Ньюболд.
Теоретически возможно все: в дело вкладываются десять долларов, а потом остается лишь следить за рынком ценных бумаг, продавая акции именно в тот момент, когда цена на них достигает высшей точки, чтобы потом накупить их побольше и снова продать. За первую неделю это теоретически приносит вам триста двадцать долларов чистого дохода, и десять тысяч на второй, и двадцать тысяч триста на третьей, и десять миллионов на четвертой, и двадцать миллионов триста тысяч на пятой, и десять миллиардов на шестой — и готово!
К началу седьмой недели слух о вашем теоретическом успехе доходит до мультимиллионеров, и все они жаждут быть официально представленными вам; на восьмой неделе эти толстосумы просто-таки умоляют вас взять их к себе на работу, а правительство единогласно принимает решение наградить медалью Наполеона от финансов, который лишь по доброте душевной удержался от того, чтобы не скупить по дешевке на корню весь Уолл-Стрит и остаток страны впридачу.
