Гарольд Роббинс - Последний ковбой Америки
Первым заговорил вождь, как того требовала традиция.
— Видишь, какое у неё сильное кровотечение, — произнёс он, протягивая жениху окроплённый брачный корень. — Она родит тебе много сыновей.
— Да, у меня будет много детей, — уважительно повторил Сэм, не сводя глаз с прекрасного лица стоявшей перед ним обнажённой девушки, ставшей его женой. — В знак того, что я ею доволен, дарю моим братьям мясо ещё одного бизона.
Канеха бросила на него быстрый взгляд, полный скрытого смысла. Её молитвы были услышаны. Рыжая Борода доволен ею.
* * *Сейчас от её природной грации и изящества не осталось и следа, но она оставалась прекрасна новой красотой — красотой приближающегося материнства. Однако Сэм был далёк от того, чтобы оценивать происшедшие с его маленькой Канехой трансформации. Его голова была занята другим. В этом году бизоны сюда не вернулись. Что-то подсказывало ему, что и не вернутся. Слишком много их было перебито за последние годы.
Наконец, он оторвал тяжёлый взгляд от стола:
— Собирайся, мы уезжаем.
Канеха молча кивнула и принялась послушно собирать немудрёный домашний скарб. Сэм вышел наружу, чтобы впрячь мулов в тачку. Быстро справившись с этим делом, он вернулся в хижину. Канеха подхватила первый узел и направилась к двери, когда резкая боль пронзила её снизу доверху и обратно. Она выронила узел и схватилась обеими руками за низ живота, согнувшись вдвое. Потом многозначительно посмотрела на мужа.
— Что, прямо сейчас? — спросил Сэм с оттенком недоверия.
Она только кивнула и вновь скривилась от боли.
— Сейчас я тебе помогу, — засуетился муж.
Она выпрямилась, когда боль ненадолго отпустила.
— Нет, — твёрдо сказала она на языке кайова. — Это — женская работа, я сама.
Сэм понимающе кивнул и вышел.
Он просидел у дверей хижины до двух утра, когда его, задремавшего, разбудил кошачий писк новорождённого. Он весь напрягся, прислушиваясь. Ещё минут через двадцать дверь открылась. Канеха пригласила его в дом и гордо проговорила, показывая на лавку, на которой копошился какой-то живой комочек:
— Сын.
— Да, сын, разрази меня гром! — обалдело и радостно воскликнул Сэм.
Двумя огрубелыми пальцами он осторожно развернул цветастую тряпицу и склонился над ребёнком, щекоча его жёсткой бородой. Тот недовольно засопел и укоризненно посмотрел на отца такими же, как у него, синими глазищами. Он был такой же белый, как та священная шкура, решившая торг в пользу Сэма. Только его аккуратная головка была покрыта иссиня-чёрными, как у матери, густыми волосами.
На следующий день они снялись и подались на новые места.
2
Они обосновались милях в двадцати от Додж-Сити, и Сэм занялся извозом. Это оказалось довольно прибыльным бизнесом, поскольку ни у кого в округе не было таких сильных и выносливых мулов, как у Сэма-Рыжая Борода, слово которого было твёрже кремня.
Они жили на небольшом ранчо. Маленький Макс рос как в сказке — не по дням, а по часам. Ещё более похорошевшая Канеха не могла на него нарадоваться. Правда, время от времени она задумывалась о том, почему духи не дают ей больше детей, но это её не очень огорчало. Она молода, здорова, и духи ещё изменят к ней своё отношение.
Сэм тоже был по-тихому счастлив. От природы он был очень робким человеком, и годы, проведённые в прерии, отнюдь не способствовали устранению этого недостатка, если это можно было назвать недостатком. В городе за ним закрепилась репутация нелюдима. Ходили даже слухи, что у него припрятано золотишко которое он нарыл, шатаясь по прерии и якшаясь с индейцами.
К одиннадцати годам Макс был таким же подвижным, сильным и неутомимым, как его индейские сверстники. В своём физическом, да и умственном развитии он намного превосходил городских ребят. Он лихо скакал без седла на любой лошади, мог попасть из ружья в глаз суслику с расстояния ста ярдов. Мускулистый, подвижный, с длинными, подрезанными на индейский манер чёрными прямыми волосами, он почти не отличался от гордых сынов прерий, если бы не тёмно-голубые глаза и белая кожа на незагорелых участках тела.
Однажды вечером, когда семья сидела за поздним ужином, Сэм пытливо взглянул на сына и проговорил:
— В Додже открывается школа.
Макс вопросительно посмотрел на отца, потом на мать, не зная, дозволено ли ему говорить. Решил, что лучше промолчать, и сосредоточенно уставился в свою миску.
— Я тебя записал, сын. И заплатил десять долларов.
Макс решил, что ему можно высказаться.
— А зачем мне школа?
— Чтобы научиться читать и считать.
— Зачем?
— Ну, человек должен уметь кое-что ещё, кроме как скакать на лошади и без промаха бить дичь.
— Ты же обходишься без этого? — с детской прямотой спросил Макс.
— Теперь другие времена, сынок. Когда я был мальчишкой, никаких школ здесь не было и в помине. Сейчас образование может очень даже пригодиться.
— Я не хочу.
— А я сказал, пойдёшь! — рявкнул Сэм, потом добавил уже более спокойно. — Я уже обо всём договорился. Ты будешь спать в задней комнате на конюшне Олсена.
Канеха не совсем поняла, о чём говорит муж, и переспросила на языке кайова:
— О чём это ты?
Сэм ответил ей на том же языке:
— Школа — это большой источник разных знаний. А без этого наш сын никогда не сможет стать большим вождём среди белоглазых.
Такое объяснение вполне удовлетворило Канеху.
— Он пойдёт, — убеждённо произнесла она. — Для нас большое знание означало великое знахарство. — Она молча вернулась к плите.
На следующий день Сэм отвёз Макса в школу.
Учительница — из обедневшей южной аристократии — подошла к двери и приятно улыбнулась Сэму.
— Доброе утро, мистер Сэнд.
— Здравствуйте, мэм. Вот привёл в школу сына.
Учительница посмотрела на него, скользнула безразличным взглядом по Максу, оглядела школьный двор.
— А где он? — озадаченно спросила она.
Сэм подтолкнул Макса вперёд.
— Поздоровайся с учительницей, Макс.
Макс в новых штанах и куртке из оленьей кожи и в таких же расшитых мокасинах неловко помялся и буркнул: — Здрасьте, мэм.
Учительница брезгливо скривила губы.
— Но это же индейский ребёнок! — оскорблённо воскликнула она. — У нас школа для белых.
Сэм смерил её тяжёлым взглядом.
— Это мой сын, мэм.
Учительница обиженно поджала губы:
— Полукровок мы тоже не принимаем.
Презрительно передёрнув плечами, она повернулась уходить, но её остановил ледяной голос Сэма, в котором слышалась еле сдерживаемая ярость:
