Патрик де Витт - Братья Sisters
— Обморозил? — спросил я.
— Что обморозил? — не понял Мейфилд.
— У тебя с ногой что-то не так.
— И что же не так с моей ногой?
— По-моему, ты ее обморозил.
Чарли щелкнул пальцами, чтобы я замолчал и заодно чтобы привлечь внимание Мейфилда.
— Спрашиваю еще раз и, если не ответишь, — предупредил братец, — ударю тебя дважды.
— Я не позволю себя ограбить.
— Гд е сейф?
— Я заработал эти деньги. Они не ваши, не отдам.
— Понятно.
Чарли дважды саданул Мейфилда по голове, и тот опять скорчился на диване, скуля и воя. Платок Чарли убирать не стал, и рукоятка, опускаясь на черепушку, неприятно чавкала.
Братец вновь посадил Мейфилда ровно. Стиснув зубы, тот тяжело и быстро дышал. Кровью залило всю голову, и даже с платка текло. Выпятив нижнюю губу, Мейфилд храбрился, однако зрелище вышло донельзя глупым: кровь капала с подбородка, по шее стекала за воротник. Мейфилд смотрелся как свеженький товар на мясницком прилавке.
— Позволь мне кое-что объяснить, — сказал Чарли, — чтобы не осталось ничего непонятного. Денежки твои уже тю-тю. Это правда, это факт, простая истина. И если дальше будешь сопротивляться ей, мы тебя сначала прикончим, а потом сами отыщем сейф. Подумай хорошенько: зачем страдать и унижаться, зачем гибнуть ради того, что уже утрачено? Скумекал? Ты ведешь себя неверно.
— Вы так и так меня убьете.
— А вот это вовсе не обязательно, — заметил я.
— Мой брат дело говорит, — подтвердил Чарли.
— Даете слово? — спросил Мейфилд.
Чарли посмотрел на меня, как бы спрашивая взглядом: «Сохранить ему жизнь?» Я точно так же взглядом ответил: «Мне все равно».
— Отдашь деньги, — заговорил Чарли, — покинем тебя, оставим в покое.
— Поклянитесь.
— Клянусь, — сказал Чарли.
Мейфилд посмотрел на него, будто высматривая признаки коварства. Затем, удовлетворенный, глянул на меня и спросил:
— Вы оба клянетесь?
— Мой брат за нас обоих сказал. Но раз тебе так надо, хорошо: клянусь, что не убью тебя.
Убрав с головы пропитанный кровью, отяжелевший платок, Мейфилд бросил его на пол. Кусок ткани упал со шлепком, и Мейфилд посмотрел на него с некой долей отвращения. Потом оправил на себе жилетку и поднялся. Ноги не выдержали, и он рухнул на диван, чуть не потеряв сознание.
— Мне нужно выпить, — сказал он. — И умыться. По своему отелю я в таком виде расхаживать не стану.
Я налил Мейфилду большой бокал бренди, который он опорожнил в два глотка. Чарли же метнулся в уборную, откуда вынес охапку полотенец, таз с водой и ручное зеркало. Опустив все это на низкий столик перед хозяином гостиницы, он встал рядом со мной, и мы принялись следить за Мейфилдом. Умывался он тихо, спокойно, и, глядя на него, я испытал смутное подобие восхищения. Этот человек потерял все деньги и сбережения, а ведет себя так же обыденно, словно бреется. Любопытно, о чем он думает? Я так и спросил. Мейфилд ответил, дескать, строит планы. Планы? Какие еще планы?
Положив зеркало лицевой стороной на стол, Мейфилд произнес:
— Зависит от того, сколько вы мне оставите.
— Оставим? — Чарли, который рылся в ящиках стола, выгнул брови. — Я думал, мы ясно дали понять: тебе остается кукиш.
Мейфилд тяжело выдохнул.
— То есть совсем ничего? Забираете все без остатка?
Чарли глянул на меня.
— Мы же собирались отнять у него все?
— Если память не изменяет, — ответил я, — то мы вообще не собирались оставлять его в живых. Но раз уж передумали, давай обсудим создавшееся положение. По мне, бессовестно отпустить человека без гроша в кармане.
Чарли тут же сделался мрачный-премрачный.
— Вы спрашивали, что я намерен делать, — напомнил Мейфилд. — Так вот, я расскажу. По здравому размышлению, человек, пережив столь сильный урон, какой нанесли сегодня вы мне, имеет лишь два пути по жизни. Первый — с разбитым сердцем пойти по миру, делясь с каждым встречным своей безумной ненавистью. Второй — начать все сызнова, с пустым сердцем, которое отныне надлежит наполнять лишь гордостью от свершений, изгоняя из разума унылость и подпитывая его свежими, положительными мыслями.
— Он это на ходу придумал? — спросил Чарли.
— Я намерен избрать второй путь, — сказал Мейфилд. — Я человек созидательный и первым делом поработаю над чувством цели. Напомню себе, откуда я родом, а то разнежился от сытой жизни. И лучшее тому доказательство то, как легко вы забираете у меня все самое ценное.
— Хочет сказать, что он не трус и не мямля, а просто лентяй, — заметил Чарли.
— И что убить пятерых и ограбить — это легко, — добавил я.
— Мужик путает зеленое с кислым.
Мейфилд тем временем продолжил:
— Смею надеяться, господа, на вашу помощь и открыто прошу выдать денег на дорожные расходы. Я немедленно отправлюсь в ваш родной город Орегон и там свершу расправу над мерзавцем Джеймсом Робинсоном.
Едва он произнес имя обладателя серповидного ножа, как в голове у меня и брата одновременно родилась одна и та же злая мысль.
— Только не говори, что Робинсону конец, — попросил Чарли.
— Было бы уж чересчур печально, — добавил я.
— Вы защищаете приятеля-грабителя? — возмутился Мейфилд. — После того как обошлись со мной! С вашей стороны было бы справедливо и единственно верно помочь мне. Вы забрали у меня все заработанное богатство, так облегчите душу хотя бы частично, оставив всего лишь малую долю моего состояния.
Только самоуверенная речь и спасла Мейфилда. Мы с Чарли порешили: выдадим сотню долларов — как раз хватит доехать до Орегона. Там Мейфилд и застрянет. Начнет спрашивать о Робинсоне, и первый же встречный ответит ему: Робинсон мертв. И тогда Мейфилд сообразит, как жестоко над ним пошутили. Весь горькой желчью изойдет.
Деньги мы дали Мейфилду в чеканном золоте, изъятом прямиком из его же сейфа, который был укрыт в подвале гостиницы. Глядя в раскрытый зев несгораемого шкафа, хозяин гостиницы произнес:
— Первый раз мне так повезло: набить сейф золотом и облигациями… Ведь никому больше удача так не улыбалась. — Он мрачно и торжественно кивнул. Однако тут же напускная храбрость уступила подлинным чувствам. Мейфилд скуксился, из глаз его брызнули слезы. — Но черт возьми, как тяжело держаться за удачу! — Утирая щеки, он тихо, но искренне и от души ругался. — Я больше не чувствую ее в себе. Совсем-совсем.
Со стороны было жалко смотреть, как Мейфилд затягивает шнурок на кошельке — он будто не мешочек с деньгами в руках держал, а дохлую мышку за хвостик. Мы выпроводили Мейфилда из подвала, и он собрал одежду и седельные сумки. Он явно хотел сказать что-то на прощание, однако слова либо не шли сами по себе, либо Мейфилд счел нас недостойными его речей. Забравшись в седло и коротко кивнув, он посмотрел на нас, словно говоря взглядом: не нравитесь вы мне.
