Зейн Грей - Техасский рейнджер ; Клан Аризоны
Он играл в любовь — играл с жизнью и смертью. Иногда его пробирала дрожь — не потому, что он боялся Блэнда, Аллоуэя или кого-либо другого, но из-за мрачной глубины самого сокровенного в жизни, куда он осмелился заглянуть. Все эти заботы отвлекали его от прежнего дурного настроения. Ни разу с той поры, как в его мозгу зародилась отчаянная мысль о побеге, призрак Бэйна не появлялся у его ложа. Дьюан предпочел бы, чтобы вместо него в ночной темноте возникало печальное лицо Дженни, ее задумчивая улыбка, ее глаза. Ему ни разу не представилась возможность поговорить с ней. Он держал с ней связь только через Юкера, который передавал от нее коротенькие известия. Но всякий раз, навещая дом Блэнда, он имел возможность видеть ее. Она ухитрялась то пройти мимо окна, то появиться в дверях, то обменяться с ним взглядами, когда выпадал подходящий случай. И Дьюан с удивлением обнаружил, что такие моменты более волновали его, чем иные, проведенные с миссис Блэнд. Частенько Дьюан догадывался, что Дженни сидит за раскрытым окном, и хоть он не видел ее, но все, о чем он ни говорил, было адресовано ей. Таким образом, она наконец узнала его поближе, хотя для него по-прежнему оставалась почти незнакомкой. Юкер научил Дженни прислушиваться к словам Дьюана, искать в них двойной смысл и значение, понимая, что это его единственный способ помочь ей избежать постоянных тревог и волнений.
Юкер рассказывал, что девушка стала вянуть от постоянного напряжения, что пламя томительной надежды буквально сжигало ее изнутри. Но из всех перемен Дьюан заметил в ней только бледный цвет лица и потемневшие, ставшие еще более очаровательными глаза. Эти глаза, казалось, умоляли его поторопиться, напоминали, что время летит, что скоро все уже может быть слишком поздно. И еще в них иногда вспыхивал странный свет, пламя, совершенно непонятное Дьюану. Оно появлялось порой на мгновение и тут же исчезало. Но он запомнил его, потому что ни разу не видел подобного в глазах ни у одной из женщин. И в течение всех этих дней ожидания он знал, что лицо Дженни, а особенно тот мимолетный взгляд, который она дарила ему, являлись причиной незаметных постепенных перемен в его душе и характере. Эти перемены, как он полагал, объяснялись только тем, что благодаря постоянной памяти о ней ему удалось избавиться от своих бледных, болезненных призраков.
Однажды какой-то небрежный мексиканец зашвырнул горящую сигарету на связки хвороста, служившие потолком в заведении Бенсона, и пожар не оставил от дома ничего, кроме покрытых толстым слоем глины стен. Результатом явилось то, что пока длился ремонт, негде стало ни выпить, ни сыграть в карты. Время повисло тяжелой ношей на руках у четырех десятков отверженных обитателей долины. Дни проходили за днями без ссор и драк, и в долине Блэнда наступили мирные дни, как никогда до сих пор. У Дьюана, однако, дни были далеко не праздными. Он проводил больше времени у миссис Блэнд, он проделывал целые мили пешком по горным тропам, ведущим из долины; к тому же, на нем лежала забота о состоянии двух его лошадей.
По возвращении из его последней экскурсии Юкер предложил ему спуститься к реке, к лодочному причалу.
— Паром сегодня утром не смог пристать к берегу, — сказал Юкер. — Река обмелела, и лошадям из-за песчаных наносов до него не добраться. Там застрял в грязи мексиканский фургон с товаром. Думаю, от возчиков можно было бы узнать кое-какие новости. Поговаривают, будто Блэнд сейчас в Мексике.
Почти все обитатели долины собрались на речном берегу, расположившись в тени тополей и осокорей. Стояла томительная жара. Ни один из мужчин не предложил свою помощь выбивающимся из сил возчикам, которые пытались откопать тяжело нагруженный фургон из зыбучего песка. Редко кто из местных жителей утруждал себя работой для собственных нужд, не говоря уже о каких-то чумазых мексиканцах.
Дьюан и Юкер подошли к группе ленивых бездельников и сели рядом с ними. Юкер закурил почерневшую трубку и, надвинув шляпу на глаза, с удобством разлегся на спине по примеру большинства присутствующих. Но Дьюан оставался все время настороже. Он внимательно наблюдал, прислушивался, оценивал. Он не упускал ничего. Он был уверен, что в любую минуту этот ленивый мир может оказаться для него полезным. Тем более, что составляющие его грубые, невежественные и буйные люди постоянно вызывали в нем неизменный интерес.
— Блэнда загнали за реку, — сказал один.
— Не-е, он перегоняет скот на тот кубинский корабль, — возразил другой.
— Крупное дело, а?
— Приличное. Рагг говорит, что у хозяина заказ на пятнадцать тысяч голов.
— Ого! Да такой заказ и за год не выполнить!
— Ерунда! Хардин работает в сговоре с Блэндом. А на пару они смогут обеспечить заказ и покрупнее!
— А я-то думал, с чего бы это Хардин здесь околачивается!
Дьюан, конечно, не мог прислушиваться ко всем ленивым замечаниям и новостям, которыми обменивались мужчины на берегу. Он попытался уловить смысл беседы, протекавшей поблизости.
— Кид Фуллер собирается отдать концы, — произнес щуплый коротышка с редкими бакенбардами песочного цвета.
— Да, Джим говорил мне. Кажется, заражение крови, верно? А сама дырка вроде бы не так уж плоха. Только вот лихорадка к нему пристала!
— Дегер сказал, что Кид мог бы и выбраться, если бы его лечили.
— Да, Кэйт Блэнд нынче раненых не лечит. У нее времени не хватает!
Хохот последовал за этим шутливым замечанием; затем наступило напряженное молчание. Некоторые из мужчин добродушно поглядывали на Дьюана. Они не держали против него зла. Ни для кого из них, по всей видимости, не являлось секретом, кто вскружил голову миссис Блэнд.
— Пит, сдается мне, ты как-то уже говорил нечто подобное.
— Конечно. Что ж, такое случалось и прежде!
Это замечание вызвало еще больший смех и более многозначительные взгляды, направленные на Дьюана. Он не мог позволить себе и дальше игнорировать их:
— Вот что, ребята, можете строить надо мной насмешки, сколько вам заблагорассудится, только не упоминайте при этом никаких женских имен. А то у меня рука что-то дергается и испытывает страшный зуд в последнее время!
Он улыбался, говоря это, и речь его была спокойной и неторопливой; но добродушный тон ни в малейшей степени не смягчал ее смысла. К тому же последнее его замечание было весьма многозначительным для класса людей, которые в силу своих наклонностей или по необходимости тренировались в быстроте выхватывания револьвера из кобуры до тех пор, пока на больших пальцах у них не появлялись ссадины и мозоли, и которые в глубине своей нервной системы настойчиво вырабатывали рефлекторную привычку заканчивать любые, даже самые безобидные движения руки на уровне бедра или на нем самом. Рука у этих мастеров револьверных перестрелок представляла собой нечто особенное. На ней никогда не носили перчатку, ее никогда не травмировали и не держали вне поля зрения или в неудобном положении.
