Майкл Блейк - Танцы с волками
Она боролась как одержимая, и женщины пережили трудные минуты, стараясь отобрать у нее нож. Наконец, они справились с ней, и маленькая белая женщина лишилась сил сопротивляться. Она упала на руки своих сестер по племени, подставленные с дружеской заботой. Как поток, который с открытием упрямого клапана изливается все-таки наружу, она начала конвульсивно всхлипывать.
Женщины наполовину вели, наполовину тащили этот крошечный трясущийся комок слез и рыданий к постели. Пока одна из подруг успокаивала несчастную, как ребенка, две других остановили кровотечение и перевязали ей Руку.
Она плакала так долго, что женщины вынуждены были установить дежурство возле нее. Наконец ее дыхание стало спокойнее, а рыдания постепенно перешли в ровное похныкивание. Не открывая своих утонувших в слезах глаз, она повторяла и повторяла одни и те же слова, ни к кому не обращаясь:
— Я ничто. Я ничто. Я ничто.
Рано вечером подруги наполнили полый рог жидким бульоном и предложили ей поесть. Сначала она нерешительно сделала несколько маленьких глотков, но чем больше она пила, тем больше ей было нужно. Стоящая С Кулаком сделала последний длинный глоток и снова легла. Ее глаза остались широко открытыми. Так она и лежала, глядя в потолок, будто видела там своих старых друзей, которые покинули ее.
— Я — ничто, — произнесла она снова. Но теперь тон, которым были сказаны эти слова, был полон безмятежности, и остальные женщины поняли, что она прошла через самую опасную стадию своего горя.
С добрыми словами поддержки, ласково шепча, они гладили ее спутанные волосы и подтыкали края одеяла под ее узкие плечи.
IIIВ то время, когда переживания Стоящей С Кулаком окончились глубоким, спокойным сном, лейтенант Данбер проснулся от стука копыт, слышащегося у дверей его дерновой хижины.
Не понимая спросонья, что это за звуки, с отяжелевшей головой после долгого сна, лейтенант тихо лежал, заставляя себя мигать, чтобы быстрее проснуться. Наконец рука нащупала на полу тяжелый револьвер. Еще до того, как Данбер наткнулся на него, он узнал звуки. Это был Киско, снова вернувшийся к нему.
Оставаясь настороже, лейтенант бесшумно выскользнул из койки и, прокравшись в полусогнутой позе позади своей лошади, вышел наружу.
Уже заметно стемнело, хотя было еще не поздно. Первая звезда одиноко мерцала на небе. Лейтенант слушал и наблюдал. Рядом никого не было.
Киско проследовал за ним во двор. Лейтенант рассеянно опустил руку ему на шею и заметил, что шерсть коня все еще мокрая от пота. Он усмехнулся и громко сказал:
— Полагаю, ты доставил им определенные трудности, не так ли? Пойдем, дадим тебе воды.
Ведя Киско к реке, Данбер был поражен, каким сильным он себя чувствовал. Его остолбенение при виде вечерней скачки, хоть он и помнил все очень хорошо, казалось сейчас чем-то далеким. Не тусклым, а просто слишком давним, как история. «Это было боевое крещение», — заключил он. Боевое крещение, которое превратило его ожидание опасности в реальность. Воин, подскакавший к нему и лающий на него, был настоящим. Мужчина, взявший Киско, тоже был настоящим. Теперь он знал их.
Пока Киско жадно пил воду, причмокивая своими пухлыми губами, лейтенант Данбер позволил своим мыслям унестись вперед в том направлении, какое они избрали.
«Ожиданием», — думал он, — «вот чем я был занят».
Данбер встряхнул головой, беззвучно смеясь над собой. «Я ждал,» — он бросил в воду камешек. — «Ждал чего? Пока кто-нибудь найдет меня? Когда индейцы заберут мою лошадь? Появления фургона?»
Он не верил самому себе. Он никогда не сидел на яйцах, и тем не менее, именно этим он занимался последние несколько недель: сидел на яйцах и ждал, когда что-нибудь произойдет.
«Лучше положить этому конец прямо сейчас», — сказал лейтенант самому себе.
Он хотел продолжить свои размышления, как вдруг его глаза уловили что-то необычное. Какой-то свет отражался от воды по ту сторону реки.
Лейтенант Данбер посмотрел назад.
Неестественно полная луна начинала свой путь по ночному небосклону.
Чисто импульсивно Данбер вскочил на спину Киско и поскакал к вершине скалы.
Перед ним открылось поразительное, завораживающее зрелище: огромная луна, яркая, как желток яйца, заполняла собой ночное небо. Казалось, целый новый мир зовет его, Данбера, к себе.
Он опустил поводья и закурил, зачарованно наблюдая за тем, как луна быстро поднимается вверх. Ее перемещение было отлично видно и могло служить прекрасным ориентиром для путешественника, не имеющего карты.
По мере этого шествия луны по темному небу прерия становилась все светлее и светлее. До сих пор Данберу была известна только темнота ночной прерии, но этот поток света, эта иллюминация чем-то походила на океан, внезапно пересохший до самого дна.
Он должен был спуститься туда.
Лейтенант и Киско вместе отправились на прогулку, которая продолжалась около получаса, и Данбер наслаждался каждой ее минутой. Когда они наконец повернули назад, его переполняло чувство уверенности в себе.
Сейчас он был рад всему случившемуся. Данбер не собирался хандрить и дальше из-за солдат, которые отказывались прибывать. И он не собирался менять свои привычки относительно сна. Он больше не будет выезжать на патрулирование на небольшие дистанции, и не будет проводить все ночи в полудреме, оставаясь настороже.
Он больше не собирается чего-либо ждать. С этого момента он все берет в свои руки.
Завтра утром он, Данбер, покинет Форт и отправится искать индейцев.
И что особенного, если они съедят его?
Хорошо, если они его съедят, дьявол сможет получить еще одну душу.
Но отныне — никакого ожидания!
IVПервое, что она увидела, когда проснулась на рассвете, была пара глаз. Потом она заметила множество глаз, глядящих на нее. Все пережитое вчера вернулось к ней, и Стоящая С Кулаком почувствовала неожиданный прилив смущения от того, что ей уделяют столько внимания. Она сделала попытку совершить действие, не входящее в привычки дакотов.
Она хотела спрятать свое лицо.
Окружающие спросили, как она себя чувствует и не хочет ли она есть, на что Стоящая С Кулаком ответила:
«Да, мне уже лучше и было бы неплохо что-нибудь поесть».
Пока она ела, наблюдая за тем, как женщины выполняют свои обычные обязанности, это, а также хороший сон и пища, возымели должное действие. Жизнь продолжалась, и, поняв это, она опять стала чувствовать себя человеком.
Когда она прислушалась к своему сердцу, она могла с уверенностью сказать, что чувствует боль. Сердце ее было разбито. Оно могло бы быть исцелено, если бы она должна была продолжать жить, и это было бы лучшим завершением искреннего траура.
